Андрей Буровский

ЕВРЕИ, КОТОРЫХ НЕ БЫЛО

Книга 2

Книга посвящается последним людям почти исчезнувшего с лица Земли реликтового народа — ашкенази. Они ушли из этого мира на наших глазах, а мы, занятые своими делами, как-то и не заметили этого… Почтим память покойного этноса минутой чтения моей книги!

Нет, не тогда надо стыдиться мерзостей, когда о них пишут, а когда их делают.

Введение

Скажу еще, что к жизни «дна» я подходил с одной простой меркой: я готов был считать хорошим то, что приносит долголетие, гарантирует здоровье — физическое и моральное, и плохим то, что укорачивает человеческий век, порождает страдания, делает людей тщедушными карликами, извращает их психику.

Для того, чтобы написать эту книгу, у меня было несколько причин — и личных, и профессиональных.

Евреи всегда присутствовали в той среде, в которой я вращался. И в Петербурге, где они были совершенно такими же, как остальные члены того же общества, не лучше, не хуже. И в Красноярске, где я оказался в еврейской среде, совершенно иной по своему интеллектуальному и культурному уровню. Когда-то в интеллигентной среде школьники просто не знали национальности соучеников. Этого времени я уже не застал, мы уже знали, что Равиль Гонцов — татарин, а Мира Гершман — еврейка. Но никаких далеко идущих выводов из этого никто не делал; их национальность была фактом их биографии — наряду с цветом волос или весом. О существовании какого-то особого еврейского вопроса я попросту ничего не знал, пока совсем не вырос. Узнал сам, а люди, которые меня воспитывали, не сочли нужным мне ничего об этом сообщить (как, впрочем, и обо многом другом).

Постепенно накапливался опыт, и я узнал вполне доподлинно: евреи и правда немного иначе относятся к жизни, чем русские. Касалось это в основном мелочей, но возник и все укреплялся интерес к людям, которые родились и выросли в России, говорят по-русски точно так же, как мы, но сплошь и рядом ведут себя, как иностранцы. А порой и как инопланетные существа. Разве не интересно?

Когда я начал собирать сведения о евреях, мною двигал в первую очередь искренний интерес.

Евреи оказались исключительно сложным объектом изучения. Мне было крайне трудно найти хоть какие-то общие для евреев черты или какие-то особенности, которые относились бы ко всем евреям, и относились бы бесспорно. Каждое утверждение, касавшееся евреев, сразу же оказывалось и правдой, и ложью одновременно: потому что оно было справедливо в отношении части евреев и оказывалось совершенным враньем в отношении другой их части.

В Петербурге я общался со стариками-евреями, которые пришли из другой эпохи и психологически навсегда остались в ней. Спокойная мудрость и глубокий интеллект были основным, что их отличало. Они не придавали своему еврейству никакого значения и называли себя русскими интеллигентами. Это были люди большой культуры, и мне оставалось только учиться у этих достойнейших людей.

В Красноярске же я вращался в кругу людей, которые тоже называли себя интеллигенцией, но своим еврейством гордились так, что делалось просто смешно. Эти люди очень хотели бы, чтобы их и петербургскую интеллигенцию считали людьми одного круга. Но я прекрасно видел, что эти люди явно не дотягивают до того, чем они хотели бы казаться. Видел и то, что их буквально бесит их собственное убожество, а еще больше бесит то, что все это убожество видят.

В годы своего детства в Киеве я встречал старых евреев, как будто только что вылезших из национального анекдота: евреи с Киевского базара и по-русски-то говорили плохо, а про их манеры мне даже не хочется вспоминать. Эти люди совершенно не претендовали на интеллигентность, но, как правило, были добры, разумны и как-то по-восточному мудры. Мудры совсем не той профессорской мудростью, которую я встречал у других стариков, кончавших петербургские гимназии до «эпохи исторического материализма». Киевские, петербургские и красноярские евреи были люди разных народов, что бы они сами о себе ни думали.

Многоликость евреев поражала и сама по себе была вызовом: «А тебе по зубам ли орешек?» Но с другой стороны — чем сложнее проблема, тем ведь она увлекательнее…

В годы моей молодости абсолютно все, связанное с историей евреев, составляло непроницаемую тайну. А все, что было доступно, преподносилось так, что понять все равно было невозможно. Например, в авторитетном справочнике на этнографической карте Азии показаны «евреи Израиля» и «евреи Биробиджана» [1, с. 289]. Это один и тот же народ, просто проживающий в разных местах? Или это разные народы? Что вообще общего у «евреев Израиля» и «евреев Биробиджана»? Наконец, каким образом попали евреи в Биробиджан, и что они там вообще делают?

На все эти вопросы ни в учебных пособиях, ни в научной литературе не существовало никаких ответов. Вообще. Никаких.

Еще более непроницаемой тайной были покрыты все стороны участия евреев в революции и Гражданской войне 1917–1922 годов, в их строительстве советского государства. Об этом уж тем более не было никаких сведений, но крайней мере, официальных. А интересоваться этим неофициально не рекомендовалось.

Вот хотя бы такая деталь: при подготовке плакатов к демонстрации на 1 Мая и 7 Ноября плакат, изображающий Юрия Андропова, всегда отражал, что называется, вполне определенные черты. Такова была политическая традиция, своего рода норма официальной иконописи. Но и тот, кто рисовал соответствующий портрет, и тот, кто организовывал колонну, очень часто не знали, что Андропов — еврей. Более того — не просто не знали, а, что называется, не в силах были допустить даже мысли! ЦК считался сборищем антисемитов, а официальная политика Брежнева — политикой скрытого и все более явного антисемитизма. Даже из рядов профессуры и специалистов евреев старательно «вычищали», упорно не брали ни на какие должности, связанные с разведкой или с ВПК… Сама мысль о том, что в верхних этажах советского общества могут находиться евреи, казалась вопиющим абсурдом.

Это сейчас: подошел к полке, открыл книгу и читаешь себе: «…Рано лишился отца, о котором почти нет данных кроме того, что он работал телеграфистом и умер от тифа. По непроверенным сведениям, Владимир Либерман после революции сменил фамилию на „Андропов“. После его смерти мать Юрия — учительница Евгения Карловна Файнштейн — вторично вышла замуж, но вскоре скончалась от туберкулеза» [2, с. 6]. Даже пусть данные об отце «непроверены», но уж по линии матери — он из тех самых людей. Как у Бабеля: «Русский, русский… Хучь в раббины его сдавай».

Но в семидесятые-восьмидесятые годы никаких доступных для рядового человека сведений на этот счет не существовало; могли ходить только шизофренические слухи о том, что «жиды Брежнева подменили» или что «в ЦК одни евреи». Множество таких слухов передаст политический заключенный Михаил Хейфиц, выехавший из СССР на Запад в начале 1980-х. Но и он, слушая истории про то, что «Брежнев воспитывался в еврейской семье», разъясняет другим, не столь грамотным политически заключенным: «Не отрицаю в принципе, что Андропов может быть евреем… …Но …если бы это оказалось правдой, то одновременно это было бы величайшей государственной тайной. Ведь ее раскрытие оборвало бы карьеру нашего вождя Юрия Владимировича. Поэтому каждый, кто ее узнал бы…» [3, с. 79].

Из чего делаю вывод: даже политические зэки, хорошо владевшие еврейской тематикой, понятия не имели о национальности Юрия Владимировича. Их духовному окормлению служили те же нелепые слухи, которыми пробавлялся и весь советский народ.

Выручали семейные знакомства. Еще в 1968 году (мне было тогда 13 лет) старый друг нашей семьи, Владимир Иванович Плетнев, сообщил мне настоящую (и тщательно скрываемую в те времена) национальность Ленина и девичью фамилию его матери.

В 1973 году я кое-что услышал от нашего родственника, дяди Пети, — например, о национальном составе Чрезвычайной Комиссии в Петрограде в 1918–1919 годах.

Любопытнейшие сведения о том, что говаривал мой дед о еврейском масонстве, сообщила мне моя мама.

Но, во-первых, все это — крохи, лишь жалкие крохи.

Во-вторых, все эти случайные сведения нельзя было ни проверить (а без проверки любым данным грош цена), ни систематизировать. Системы нет. Есть некая Великая Тайна, и из этой Великой Тайны вырваны отдельные кусочки, отдельные жалкие клочки. По клочкам нельзя судить о целом.

Книга написана и для того, чтобы разобраться в клубке скрываемых от меня русско-еврейских проблем.

Каждый народ живет не в безвоздушном пространстве, а на какой-то конкретной территории. С городами, долинами и горами этой земли связаны легенды и исторические события этого народа, по ее дорогам двигались его армии и громыхали телеги переселенцев, шли способные юноши поступать в университеты и не очень замечая, куда идут, спотыкались влюбленные пары. История народа проходила именно на этой земле, и сама земля, пропитанная потом и кровью человеческих существ, пронизанная их эмоциями и мыслями, становилась едва ли не частью этого народа.

Но что, если несколько народов живут на одной и той же территории? Русские, поляки, литовцы, евреи, немцы — все они старожилы Восточной Европы, а с XVII–XVIII веков к ним добавляются еще украинцы и белорусы.

Читая про иешивы, съезды раввината или еврейские экономические центры в Кракове, Вильно, Минске или Житомире, читатель волен считать эти города польс