Уильям Гибсон
Страна призраков
1.
Белый «Лего»
— Это Рауш, — представился голос в трубке. — Из «Нода».
Холлис Генри зажгла у кровати лампу — свет выхватил оставшиеся с прошлого вечера пустые банки из-под «Асахи драфт»[1] из «Пинк дота»[2] — и от души позавидовала пауэрбуку, продолжавшему мирно спать под обклеенной стикерами крышкой.
— Здравствуй, Филипп.
«Нод» — это название журнала, на который в данное время работала Холлис, если можно сказать, что она вообще на кого-нибудь работала, а Филипп Рауш — его редактор. Последний их разговор заставил её перелететь в Лос-Анджелес и зарегистрироваться в отеле «Мондриан»; правда, решающую роль сыграл скорее денежный вопрос, нежели сила убеждения. Название журнала Рауш умудрился произнести чуть ли не курсивом. Холлис подозревала, что эта манера скоро набьёт ей оскомину.
Из ванной, негромко обо что-то ударившись, прикатил робот Одиль Ричард.
— У вас теперь три часа. Не разбудил?
— Нет, — солгала Холлис.
Собранный из «Лего», сплошь из белых кирпичиков, робот Одиль передвигался на белых пластмассовых колёсиках с чёрными шинами, а на спине у него было привинчено что-то вроде солнечной панели. Устройство беспорядочно, хотя и с заметным упорством, каталось по ковру. Неужели где-нибудь продаются детали исключительно белого цвета? Здесь, в окружении множества белых вещей (приятное сочетание с ярко-синими, словно Эгейское море, ножками стола), робот смотрелся как родной.
— Они дозрели, хотят показать своё лучшее творение, — сообщил Рауш.
— Когда?
— Сейчас. Тебя будут ждать. В «Стандарте».
Знакомый отель. Полы в нём устланы ярко-синими коврами из астротурфа[3]. Всякий раз, оказываясь там, Холлис чувствовала себя самым дряхлым живым существом в здании. За стойкой регистрации располагалось подобие огромного террариума, в котором иногда лежали, будто на пляже, девицы сомнительной этнической принадлежности, щеголяя бикини и полистывая толстые учебники, щедро украшенные иллюстрациями.
— Вы позаботились о здешних издержках, Филипп? Когда я въезжала, на кредитке было…
— Всё улажено.
Она не поверила.
— А что, уже назначили крайний срок для подачи материала?
— Нет ещё. — Собеседница без труда представила, как где-то там, в Лондоне, Рауш громко втянул воздух между зубами. — Выпуск отложен. До августа.
Холлис только предстояло познакомиться с кем-то из «Нода» — хотя бы с кем-нибудь из коллег по журналу. Похоже, она имела дело с европейской версией «Вайред»[4]. Само собой, никто так не говорил, однако бельгийские деньги, через Дублин, офисы в Лондоне… Хорошо, пусть не офисы, а один этот Филипп. Судя по голосу, ему можно было дать лет семнадцать. Да, лет семнадцать — плюс хирургическая операция по удалению чувства юмора.
— Куча времени.
Холлис и сама не знала, что имеет в виду, но смутно задумалась о своём банковском балансе.
— Тебя ждут.
— Ладно. — Она опустила веки, захлопнула сотовый.
Интересно, прикинула Холлис, может ли постоялец отеля формально считаться бездомным?
Лёжа под белой простынёй, она слушала, как робот француженки врезается в разные предметы, пощёлкивает шестерёнками, меняет направление. Очевидно, его запрограммировали, как японский пылесос: натыкаться на всё подряд, пока работа не будет выполнена. По словам Одиль, он собирал данные с помощью встроенного блока GPS.
Холлис присела на кровати. Лёгкая ткань соскользнула до самых бёдер. Воющий снаружи ветер отыскал новый угол атаки на окна. Рамы и стёкла жутко задребезжали. Любая местная погода с чётко выраженным характером не сулила ничего доброго. Стоило зарядить ненастью, и сомневаться не приходилось: завтрашние газеты сообщат, по меньшей мере, о скромном землетрясении. Пятнадцать минут дождя грозили потопом в центре Беверли и торжественным сползанием валунов размером с дом со склонов на оживлённые перекрёстки. Однажды Холлис уже довелось видеть подобное.
Встав с кровати, она пошла к окну. Главное — не наступить на робота. Рука на ощупь потянула шнур, раздвигавший тяжёлые белые шторы. Шестью этажами ниже рвались и метались пальмы, словно танцоры-мимы, изображающие предсмертную агонию мира в предсказанных каким-нибудь фантастом катаклизмах. Десять минут четвёртого, ещё не настало утро среды, а ураган превратил Стрип[5] в настоящую пустыню.
Лучше не думай, посоветовала она себе. Не проверяй электронную почту. И живо дуй в ванную: дорогостоящие лампы высветят всё, что никогда не удавалось сделать нормально.
Пятнадцать минут спустя, сделав как можно лучше то, что, по её мнению, никогда не удавалось нормально сделать, Холлис спустилась в вестибюль на лифте Филиппа Старка[6]. Как-то раз ей попалась статья о Старке; там говорили о принадлежащей дизайнеру устричной ферме, где в особых стальных рамках выращивали кубических устриц.
Двери плавно разъехались. На открывшихся просторах царило бледное дерево. Откуда-то сверху на пол проецировался маленький восточный коврик; даже не просто коврик, а его платоническая идея — стилизованные закорючки света напоминали чуть менее стилизованные загогулины крашеной шерсти. Холлис торопливо пересекла это произведение искусства (кто-то рассказывал, будто поначалу оно задумывалось в угоду Аллаху) и направилась к выходу.
Лицо обжёг ужасный ветер. Охранник у двери «Мондриана» — в ухе гарнитура «блютус», кряжистая голова побрита на армейский манер — покосился и что-то спросил, но его слова утонули в завываниях налетевшего вихря.
— Нет, — наугад ответила Холлис.
Скорее всего, мужчина предлагал подогнать её автомобиль, которого не было, или вызвать такси. Одна жёлтая машина уже стояла у входа. Водитель, похоже, уснул за рулем, и снились ему, должно быть, бескрайние поля Азербайджана. Холлис прошла мимо. Её и так захлёстывали чувства, а тут ещё жуткий непредсказуемый ветер, бушевавший на бульваре подобно вихрям обратной тяги, словно магазин звукозаписей «Тауэр Рекордс» надумал вдруг улететь.
Вроде бы охранник что-то крикнул вдогонку, но «Адидасы» Холлис уже нашли настоящий, нестилизованный тротуар Сансет, усеянный в стиле пуантилизма[7] абстрактными точками почернелой резины, и чудовище по имени «Мондриан», раззявившее парадные двери, осталось позади. Холлшис застегнула толстовку на молнию и зашагала прочь, не слишком заботясь о верном направлении.
В воздухе тучами жалящих насекомых носились сухие пальмовые волокна.
Ты спятила, повторяла она на ходу. Хотя сейчас всё казалось совершенно нормальным, умом Холлис понимала, что выбрала не самое спокойное место для прогулки, тем более в одиночестве. Женщине, да и любому пешеходу в такое время нечего делать на улице. Однако сама погода, устроившая очередное безумие в Лос-Анджелесе, казалось, притупляла чувство опасности. Улица была совершенно пуста, как в кино: ещё секунда — и топнет Годзилла. Трещали пальмы, воздух бился в судорогах, а Холлис, укрывшись чёрным капюшоном, решительно шла вперёд. То и дело вокруг лодыжек с трепетом обвивались газеты и рекламные листовки модных клубов.
Мимо промчалась полицейская машина — в сторону «Тауэр Рекордс». Водитель, крепко вцепившись в руль, даже не взглянул на одинокую женщину. «Служить и защищать», — усмехнулась она. Ветер головокружительно переменил направление, сорвал капюшон и мгновенно растрепал причёску. Которая, впрочем, и так нуждалась в обновлении.
Одиль Ричард ожидала гостью под вывеской «Стандарта», закреплённой — одним дизайнерам ведомо почему — вверх тормашками. Француженка ещё не отвыкла от парижского времени, но Холлис сама предложила предрассветную встречу. Когда же ещё любоваться подобным искусством?
За спиной Одиль стоял юный широкоплечий латиноамериканец: бритая голова, рукава ретро-этнического «Пендлтона»[8] отрезаны ножницами повыше локтей, незаправленные полы болтались почти до колен мешковатых хэбэшных штанов.
— А вотри Санте, — заявил он, когда увидел пришедшую, и поднял серебристую банку «Текате»[9].
Вниз по его руке вилась татуировка — очень чёткие, изумительной работы буквы на староанглийском.
— Извините, не поняла?
— Avotresante[10], — поправила Одиль, прижимая к носу мятую тряпку с лохматыми краями.
Холлис не приходилось встречать менее утончённой француженки, хотя этот высокозанудливый европейский стиль только придавал ей мерзкого шарма. На Одилль были чёрный свитер три икс-эль — творение какого-нибудь давно умершего выскочки, носки из коричневого нейлона в полоску, мужские, с особо противным блеском, и прозрачные пластмассовые сандалии цвета вишнёвого сиропа от кашля.
— Альберто Кораллес, — представился парень.
— Очень приятно. — Ладонь пришедшей утонула в его пустой руке, сухой, как опилки. — Холлис Генри.
— Группа «Кёфью», — заулыбался Альберто.
Надо же, фанат. Холлис, как всегда, удивилась, и ей отчего-то сразу стало не по себе.
— Сколько дряни в воздухе, — посетовала Одиль. — Дышать нечем. Может, поедем уже смотреть?
— Ладно. — Бывшая солистка обрадовалась перемене темы.
— Прошу, — пригласил Альберто, по-милански точно метнув пустую банку в белое мусорное ведро «Стандарта». Ветер тут же утих, как по заказу.
Холлис заглянула в вестибюль, бросила взгляд на безлюдную конторку портье, в темноту террариума для девиц в бикини — и последовала за своими спутниками (при этом Одиль раздражающе шаркала ногами) к автомобилю Альберто, классическому «жуку», дерзко сверкающему, словно лоурайдер
