Алексей Волков

Командор Петра Великого

Часть первая.

ДОМИК В КОЛОМНЕ

1. Сергей Кабанов. Снега и морозы

Человеку свойственно желать недоступного. Если же паче чаяния желание когда-нибудь сбывается, то недовольно ворчать и ждать, когда же это все кончится. Помнится, в годы детства, когда я еще жил у моря, жители дружно ворчали, если вдруг летом наступала жара. Мол, сколько можно, да скорее бы она прошла. А было той жары, как правило, несколько дней в году. Остальное время - сплошные дожди.

Каюсь, порою в Вест-Индии мне хотелось настоящего снега. Райские края с чудесным климатом, теплым морем, пышной растительностью, и все равно душа временами тосковала по родному, хотя и суровому.

И вот теперь за окном снег, и никакой радости по данному поводу. Напротив. Хочется крыть теми словами, которые не пишутся на бумаге, бесконечную зиму. Температура - под сорок мороза. Тепло, по опыту прошлого года, настанет разве что в апреле. А пока хочешь - на печи лежи, хочешь - волком вой.

Я не неженка. Но как полноценно проводить занятия, когда люди в полк только набраны, а в сугробах можно утонуть? Тут поневоле взмолишься о скорейшем ниспослании тепла. Тем более - никаких казарм еще нет, солдаты стоят постоем по избам обывателей, и все, что есть в моем распоряжении, - это заброшенный дворец Алексея Михайловича. Заброшенный настолько, что привести его в божеский вид требует массы времени и усилий. А под рукой ни материалов, ничего.

Единственное - парадную залу я кое-как приспособил для ротных учений. Теперь там с утра до вечера раздаются команды, и назначенные в полк офицеры, сами мало знакомые с моими требованиями, старательно гоняют новобранцев. Строевой шаг, всевозможные перестроения, - одним словом, мелочи, больше всего вызывающие досаду даже в моем прошлом, которое здесь - недостижимое будущее. Но даже там это необходимая основа порядка, на котором всегда держалась армия. Здесь же строевая подготовка имеет еще и чисто утилитарный смысл.

Я могу сделать из своих солдат рейнджеров. Да только им тогда не выиграть ни одного большого боя. Ни кремневые ружья, ни свежеизготовленные штуцера не гарантируют достаточной для победы плотности огня. Исход боя еще долго будет решать рукопашная схватка. А в ней одиночку или затопчет кавалерия, или сомнет плотный строй вражеской пехоты.

В Америке было хорошо. Ни у одной страны там еще не было войск, которые с полным основанием можно было бы назвать армией. Все силы - небольшие гарнизоны крохотных крепостей, к тому же отвыкшие от полноценной службы, несмотря на потенциальную опасность нападения моих бывших коллег по ремеслу или туземцев. А в Европе процветает массовость. И сражаться с врагом на равных возможно, лишь овладев всеми приемами нынешнего боя.

Подготовка бойца всегда несет в себе двойственность. С одной стороны, разумная инициатива в бою - вещь полезная. С другой - без дисциплины и послушания - побед не бывает. Вот и приходится гонять солдат, превращать их в своеобразные машины, готовые без размышлений выполнить любую команду. И пока нет дисциплины, нет воинской части. Есть только однообразно одетая вооруженная толпа, опасная для обывателей и безобидная для врагов.

Полка у меня пока не было. Практически - та рота, которая была мне выделена из Преображенского полка. Еще - сманенные мною конюхи. Все у того же Алексея Михайловича были огромные конюшни с соответствующим штатом обслуживающего персонала. Причем этому персоналу порой доводилось выполнять самые разные поручения своего царя. Кстати, сыном одного из конюхов являлся небезызвестный Меншиков. Позднее о нем будут распространять легенды, рассказывать о торговле пирогами. Реальность намного прозаичнее.

В отличие от своего отца, Петр верховую езду не жаловал, охотой не увлекался, да и вообще к лошадям был довольно равнодушен. Работники конюшни поневоле остались не у дел и потихоньку потянулись к преображенцам. А я успел большую их часть перехватить. По уровню подготовки они стояли намного выше нынешних стрельцов, да и вообще представляли собой первоклассный материал.

Впрочем, нынешние стрельцы войском в полном смысле этого слова как раз и не являлись. Несколько бунтов начисто выбили из них воинский дух, превратив в горлопанов и бунтарей. Да и не занимался с ними никто. Мол, служат, и ладно. А в перспективе ведь будет еще один бунт, и наказание за него будет отнюдь не адекватным преступлению. Возможно, это просто месть Петра за страшные картины детства, усиленные желанием никогда не допустить их повторения. Страшная месть…

Но я отвлекся. Прибывшие в последние осенние месяцы новобранцы из самых разных сословий никакой подготовки раньше не проходили и требовали обучения с нуля. Исключением являлись около сотни не богатых дворян, хотя бы владевших оружием. Но и те пехотных строев не ведали, а уж о дисциплине понятия не имели.

Насколько я знал, точно такая же картина наблюдалась во всех полках, кроме двух потешных да двух так называемых "новомосковских" - Лефортова и Бутырского. Моя родина находилась в своем обычном состоянии - полной неготовности к войне. Плывя сюда, я лелеял планы начать пораньше Северную войну да устроить Карлу Полтаву где-нибудь под Нарвой, а то и Ригой. Теперь же был бы рад лишнему месяцу отсрочки от реальной даты.

Да и не только армия. Наша промышленность тоже еще была в процессе становления. Как ни старались Флейшман, Ардылов и прочие, совершить переворот в производстве за год нереально. Да и переворачивать пока было особо нечего. Приходилось создавать практически с нуля, а на это тоже требуется масса времени. Если же мерить все постоянно обновляемыми планами, нам просто не хватит жизни. Сколько ее осталось! А сделать предстоит еще очень и очень много. В идеале - до превращения России в мощную империю и мировой промышленный центр. А тут даже мой полк еще не перевооружен штуцерами. Про другие части я не говорю.

Короче, времени на грусть особо не было. Даже зимой, когда часть дел, по крайней мере у меня, вынужденно была отложена на весну. Или проходила импровизированным порядком.

Впрочем, я ведь тоже занимался не только полком. Иногда время, проведенное в Карибском море, казалось мне чем-то вроде отдыха. Да и не только мне. Наташа и Юля уже упрекали меня, что во времена флибустьерского прошлого я проводил с ними гораздо больше времени, чем здесь, на родине. И, мол, порою толку от меня ни на грош. Прихожу да и заваливаюсь спать, не обращая на своих женщин внимания.

Упрек безжалостный, но, увы, справедливый.

И я решил, что надо хоть сегодня отправиться домой пораньше. Уже стемнело, и за окном избы, которую я отвел под полковой штаб, сияла луна. Ее лучи весело отражались от высоченных сугробов, пытались заглянуть в комнату, но свет свечей напрочь перебивал лунный. Хотя до электрического ему, в свою очередь, тоже было далеко.

Уйти я не успел. Снаружи послышался шум. Выглядывать я не стал. Мало ли кто может шуметь? Тем более, ничего грозного в доносящихся звуках не было.

Дверь отворилась, и в комнату шагнул Петр.

– Не ждал? - Румяное с мороза, лицо царя искрилось весельем.

Следом за ним шагнул верный Алексашка.

Признаться, с памятного торжественного въезда в Москву я видел Петра раза три, не больше. Почти все время приходилось проводить в Коломне. Государь же, напротив, то и дело пускался в небольшие путешествия и порою отсутствовал в Москве неделями.

– Хотел нагрянуть к тебе домой, но подсказали, что в это время ты еще в штабе. - Петр скинул шубу на ближайшую лавку и подсел к столу.

– Дел много, государь, - признался я. - Летом буду в поле.

– Мы и в поле тебя найдем, - улыбнулся из-за спины Петра Меншиков.

– Чаркой с морозца угостишь? - поинтересовался царь.

Как будто я мог отказать!

Не прошло и пары минут, как проворный денщик Василий приволок на стол штоф водки, капусту, хлеб да сало.

Денщика я выбрал себе здоровенного. Напрасно говорят, что в старину люди были помельче. Васька, молодой парень из деревенских, по габаритам напоминал небольшого медведя. Косая сажень в плечах, кулачищи побольше иного лица, если попадет, то убьет без сомнения, а вот у самого лицо широкое, добродушное, с бесцветными бровями и толстыми губами. Уж не знаю почему, но парень чуть не молился на меня. Вот и сейчас присутствие царя на него не подействовало. И взгляды, и забота были обращены только на мою скромную персону.

– Ух, хорошо! - Петр лишь чуть поморщился, залпом выпив чарку сивухи, здесь именуемую то водкой, то хлебным вином, и пальцами подцепил из миски горсть квашеной капусты.

При этом он внимательно проследил, чтобы мы с Алексашкой тоже осушили до дна свою посуду.

Между прочим, в чарке было грамм сто пятьдесят. Необходимость пить наравне с весьма крепким в этом деле царем, а то и больше его, являлась одной из причин, по которой я старался держаться подальше от государя Всея Руси. Не пить? А как, коли собутыльник - сам царь. Повелитель пока еще не одной шестой, но весьма значительной части суши.

Дело не в том, что я испытывал некий пиетет при одном поминании царского имени. Просто хорошие отношения с Петром были мне необходимы для пользы Отечества. Хотя это и звучит несколько патетично.

Ох, где ты, моя армейская молодость, когда наутро мне все было нипочем? В крайнем случае, нипочем было уже после обеда. А тут же весь следующий день псу под хвост! Сегодняшний еще ладно…

– Как дела? - поинтересовался Петр.

По нему было незаметно, что он только что принял довольно большую порцию. Да и не должно так быстро действовать с мороза.

– Производство движется. Не так живо, как хотелось бы, но без дополнительных проблем, - начал я с заведомо хорошей новости. - Штуцеров изготавливается больше. Паровая машина уже третья готова. Сейчас пробуем сделать механический пресс.