ГЕОРГИЙ ГОЛОХВАСТОВ.

ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ.

НЕСОБРАННОЕ И НЕИЗДАННОЕ

СОНЕТЫ ЗА ПОЛВЕКА

СОНЕТ Он в час крылатых грез к строфе своей чудесной Поэта увлечет для таинств мастерства; Здесь – радость искуса, здесь – гордость торжества Живителю-творцу над косностью словесной. Томленье дум и чувств, в их пряже нетелесной, Облечь, как в плоть и кровь, в созвучные слова, В обыденном раскрыть Прекрасного права, Свободный замысел явить в оправе тесной. Как сплав безжизненный была влита эмаль В стеснительную скань; и вдруг не расцвела ль Всех красок роскошью при творческом обжиге. Что опалил восторг, что обожгла печаль – Всему бессмертье даст в завороженном миге Сонета строгого напевная скрижаль. 1952 I. ЗИМА На зиму долгую, в серебряной постели, Уснула крепко Русь, родимая земля. Застыли воды рек в бронях из хрусталя, И, обнаженные, леса закостенели. Нахмурившись, стоят щетинистые ели, Мохнатых лап своих в дреме не шевеля; В сугробах затонув, праотчие поля Молчат, не зная грез, под пение метели. Кладбищенская тишь. Но тайно в мертвом сне Со смертью спорит жизнь. Снега, в их пелене, Не саван гробовой… Покров их – плащаница. Покойся же, блюдя живящий сок в зерне Под пухом мудрых вьюг, родная мать-землица, Чтоб буйный всход хлебов был тучен по весне. 1903 II. ПРЕДВЕСТИЯ В снопе косых лучей толчется мошкара, Гремит лягушек звон настойчивым набатом, И рыбы плещутся, играя пред закатом В отливах розовых речного серебра. В саду, где часто ночь – вся наша до утра, Я снова жду тебя на мостике горбатом… Душа измучилась ревнивых дум возвратом, И трепетность надежд тревожна и остра. Проходят облака, теснясь, как гурт овечий, Густеют сумерки, полночных тайн предтечи, И, кажется, весь мир, как я, настороже… Я чую в тишине предвестье скорой встречи: Что ты сейчас придешь, что близко ты уже, Повеяв, говорит медовый запах гречи. III. ЗИМНИЙ ПУТЬ Знать, не дождутся – ждут меня в гнезде родимом. Но скучен зимний путь. Лишь лунный каравай На звездной скатерти, и неоглядный край, Весь белый, призрачный, во сне непобедимом. Ни встреч, ни голосов в просторе нелюдимом; В морозном воздухе собачий чуткий лай Порой прозвякает да ветер невзначай От близкого жилья повеет теплым дымом. Ленивою рысцой плетется коренник, Пристяжки чуть бредут; понурился ямщик, И колокольца звон вот, чудится, задремлет. Недаром самый снег – как взбитый пуховик… Дремота и меня услужливо объемлет… Пригрел так ласково пушистый воротник. IV. ВЕСЕЛАЯ ГРОЗА Для нас так вкрадчиво поет виолончель, Для нас, забывшихся за общим разговором… О, как она мила находчивым задором! И мечется в вине мятежных искр метель. Весной ли раннею встревожил кровь апрель – Не вешний хмель шалит в сближеньи нашем скором. Посул в тени ресниц. А если кликнет взором, Всё так и поплывет, кружась, как карусель. Напевы страстные владеют душным залом, Безвольно грезится о странном, небывалом, И в сердце неспроста – веселая гроза. Уже не надо слов. С запененным бокалом Настойчиво гляжу в желанные глаза И пью, обласканный их трепетным сигналом. V. ЭЛИЗИУМ Покой ее лица и воск бессильных рук Ему сказали всё. Тогда, тая рыданья, Он произнес обет любви и ожиданья До новой встречи там, где нет тоски разлук. И свято он хранил в душе той клятвы звук. Дождался… Смерть пришла, а с ней и миг свиданья: «Желанный друг! Сбылось! И вечность обладанья Наградой будет нам за искус прошлых мук!..» Но в дремлющих садах, таинственных и ясных, Скользя медлительно среди теней безгласных, Не дрогнула она при радостной хвале. И безмятежно тих был взор очей прекрасных… Она забыла всё, что было на земле, В чреде ее тревог, ничтожных и напрасных. VI. В СНЕГАХ По-детски гибкая, смеющаяся звонко, Ты знала властные, как приворот, слова; От зова темных глаз кружилась голова, И завлекала страсть причудливостью тонкой. Сгорела… и ушла… А я глухой сторонкой Пленен в ее снегах. На окнах кружева Морозы заплели. Не сплю… Трещат дрова, И, разгораясь, печь гудит, стуча заслонкой. А я всё жду тебя. Во всем – для грез предлог… Вернешься!.. Скрипнет дверь, ты ступишь на порог, И бросится к тебе мой пудель мягкошерстый. Напрасный сердца сон!.. Покой полночный строг, И разделяют нас немереные версты Затерянных в бору неведомых дорог. VII. СВЕЧА Средь бедствий князь Иван, прозваньем Калита, Зажег в Москве свечу великого служенья — Сбиранья земского. И в мраке униженья Та весть была везде и всеми понята. Давила тягостно татарская пята, Раздор удельный звал на братские сраженья, Но крепла и росла стихия притяженья — Слиянья русского глубинная мечта. В борьбе века прошли. Гремела непогода, Враги грозу вели с заката и с восхода, И оправдал себя седой завет Кремля. В нем сплавилась Руси упорная порода: Неодолимая, как океан, земля И мощь безмолвная единого народа. VIII. ИСКУС Пойми же! Я горжусь своею страстью тщетной… С другой, доступною, блаженства не приму… Ты путеводный свет бросаешь мне во тьму, – Мне больно… Но живу надеждою запретной. Ты в сердце ранена. И нежности ответной Я не ищу сейчас. Но только никому Тебя не уступлю. И мне лишь одному Твой должен взор блеснуть, как зов мечты заветной. Я жду. Не юность ли – целительница ран? Любви, солгавшей раз, ты изживешь обман И вновь изведаешь и грезы, и стремленья. Тогда… Не для того ль судьбой мне искус дан, Чтоб, слыша первый вздох призывного томленья, Я, верный, мог привлечь трепещущий твой стан. 1906 IX. ДРУЗЬЯМ Свистит хмельной ямщик под ропот бубенца; Уносит тройка нас в знакомый путь к цыганам. Под полостью вино… Вновь песенным обманам Мы на ночь отдадим беспечные сердца. На Черной Речке дом. В сугробы у крыльца Бегут встречать гостей, — прием готов всегда нам. Уже шампанское струится по стаканам… И жадно ищет взор желанного лица. Все песни табора под гуд басов пропойных Поют цыганочки – и в звуках беспокойных То вызов, то мольба, то счастья клич, то боль… От них вскипает кровь ударом волн прибойных… Бокал давно забыт… О, кос тяжелых смоль! О, глубь истомных глаз с огнями молний знойных! X. ПРОБНЫЙ КАМЕНЬ