М.Н. Гаврилов

Эта брошюра, подготовленная к печати издательством «ЖИЗНЬ С БОГОМ»

(32, Avenue de Gaulle, Bruxelles), рассылается читателям журнала

«Россия и Вселенская Церковь» вместо номера 5-го этого журнала.

(Сентябрь-Октябрь 1955).

Imprimatur N. 105/55 Treyeris, die 20 m. Julil 1955

Dr. Weins, Vicarius Generalis

Прямые и непосредственные источники о том, какая именно участь постигла Исидора и дело унии в Московской Руси, до нас не дошли, а потому, что именно случилось с Исидором в Москве, мы в точности не знаем[1]

Тем не менее мы отнюдь не лишены возможности разобрать те источники, которые имеются в нашем распоряжении и из которых мы можем сделать подлежащие выводы, вовсе несогласные с ходячими, нередко слишком поспешными и совсем непроверенными утверждениями и заверениями.

Одним из древнейших из дошедших до нас документов является т. н. «Исхождение Авраамия Суздальского на восьмый собор с митрополитом Исидором в лето 6945» (т. е. в 1437 г. от Р.Х.).[2] Это «Исхождение» дошло до нас лишь в отрывках, содержащих в себе лишь немногое из всего того, что автор видел во Флоренции, т. е. описание немногих мистерий. В наиболее подробном из этих отрывков содержится очень интересное описание мистерии Благовещения. Характерным для этого, одного из самых ранних произведений, относящихся к затронутому вопросу, является, прежде всего, полное отсутствие враждебности не только к идее католичества, то есть единой Вселенской Церкви, но и к латинскому миру. Автор вполне сочувственно смотрит на мистерии, в общем, совершенно чуждые Руси, на латинские обряды.[3]

Авторство самого епископа Суздальского Авраамия весьма серьезными учеными представляется совершенно несомненным.[4]

Невозможно, однако, представить себе, чтобы «Исхождение» состояло бы из двух-трех написанных в сочувственном католичеству тоне описаний мистерий, вроде мистерии Благовещения. Где же все остальное и почему оно пропало? А Авраамий подписал ведь постановление о соединении, выработанное Флорентийским Собором!

Получается, стало быть, что утрачен труд о путешествии на Флорентийский Собор самого главного свидетеля, именно того, который подписал постановление о соединении с братским чувством расположения и любви к западным христианам и с искренним желанием этого соединения. Эти последние соображения становятся тем более правдоподобными, как по данным пока найденных отрывков, так и вследствие пропажи всей остальной части рукописи, пропавшей, как надо полагать, не случайно.

Подпись русского епископа под постановлением Флорентийского Собора об Унии была, конечно, крайне нежелательна противникам соединения. И вот начинаются всякие попытки обессилить значение этой подписи. Первая попытка была произведена сопровождавшим митроп. Исидора вместе с епископом Авраамием Суздальским иеромонахом суздальским Симеоном написавшим, правда, повидимаму, уже около 1458 г. будто Авраамий был посажен Исидором на целую неделю в темницу и таким образом тем же Исидором был принужден к подписанию акта Унии.

Другая попытка обессилить значение подписи Авраамия под актом Собора принадлежит С. Шевыреву, который, в своей статье «Новые известия о Флор. Соборе, извлеченные из Ватиканской рукописи», пишет, в примечании, что подпись «Смеренный Авраамио Еп-кп Суждальский», которую он сам видел под подлинным актом Собора, весьма подозрительна и кажется ему подложной.[5]

Примечание С. Щевырева интересно для нас прежде всего и главным образом потому, что дает лишнее подтверждение оценки правдивости всего того, что писал иеромонах Симеон Суздальский, ибо он-то ведь и писал в 1458 г., будто Исидор продержал целую неделю в темнице Авраамия, чтобы путем такого принуждения добиться от него подписи, чего и достиг.[6] В одном из списков (додержится сообщение того же Симеона, будто он: «идох ко св. Марку, митрополиту Ефесскому (ему тогда за страх седящу) и поклонихся» и т. д. (следует рассказ о том, что случилось с Авраамием). В этом виде слова Симеона Суздальского содержатся также и в Синодальной Рукописи, 1473–1476.[7]

Известно, однако, что ни во время Флорентийского Собора, ни после него митрополит Марк Ефесский никем ни в какую темницу «за страх» или по иным мотивам сажаем не был.[8] Что же касается предположения о подделке подписей на актах Собора, то такое предположение противоречит данным, находимым нами в других источниках, а также и тому факту, что некоторые русские источники, из понятных соображений, просто умалчивают об этих подписях, не говоря при этом ни слова о чинившихся будто бы насилиях для получения нужных подписей. Так текст постановления Флорентийского Собора напечатан, и довольно точно, в Софийской 11-ой Летописи, под 6954 г. «0 т основания мира» (т. е. под 1446 от Р.Х., или, через 7 лет после событий). Но под приведенными постановлениями никаких подписей нет вовсе. Лишь ниже есть общее указание, что это постановление подписано, между прочим, папой, патриархом и Исидором.[9]

То же и в последующих изданиях, вплоть до XVII века включительно: подписи старательно замалчиваются.

Совершенно необъяснимо также, при таких предположениях, поведение и самого Авраамия: ведь если действительно его принудили поставить свою подпись вопреки его воле, или если только хотели его к этому принудить, или если он, несмотря ни на что, подписи своей все же не дал, то отчего же сам он ничего об этом не говорит? Как случилось, что именно это его заявление до нас не дошло?

Ведь о принудительной подписи под актами Вселенского Собора не молчат, а о принуждении к такой подписи и тем более не молчат. А вот Авраамий молчит. Молчит заграницей, это понятно. Молчит и на родине — и в родном Суздале и в Москве. Ни слова не сказано об этом ни в т. н. «Путевых Записках» неизвестного суздальца (о них — ниже), написанных довольно рано, не позже 1441–1442 г. г. Пеервое упоминание о насилиях, творившихся в Италии над еп. Авраамием, появляется в «Повести» Симеона и относится уже приблизительно к 1458 г. Замечательно при этом, что Симеон даже и не сообщает, где, когда и кому сам еп. Авраамий свидетельствовал о творившихся над ним насилиях. Любопытно и то, что все эти три лица — Исидор, недавно с возмутительными целями им плененный Авраамий Суздальский и иеромонах Симеон едут, из Италии на Русь, как пишет Симеон, вместе, в согласной компании, никому и в голову не приходит сейчас же, по свежим следам, заявить, кому следует, о творившихся будто бы на Соборе бесчинствах, тем более, что главный-то из виновников, ведь, тут же налицо, — напр., в Польше, где и духовенство и власти были отнюдь не на стороне папы Евгения IV, а скорее уж на стороне антипапы Феликса V, поддерживаемого Базельским Собором. Все это как-то забывается, и Симеон записывает, примерно, лет через семнадцать после всего этого, около 1458 г., когда и самого Авраамия, наверно, уже и на свете не было, что подпись Авраамия была вынуждена заключением в тюрьме.

Итак, указанное нами выше недоумение усложняется до крайней степени: до нас не только не дошли какие бы то ни было личные заявления самого Авраамия, но нет и ни одного заявления какого-нибудь свидетеля о таковых со стороны Авраамия заявлениях и протестах, включая в их число и того единственного автора, который, семнадцать лет спустя после прискорбного события, решился о нем упомянуть.

Но зато, как мы уже говорили об этом выше, от самого Авраамия дошло до нас несколько отрывков о мистериях, отрывков, высказывающих сочувственный взгляд автора на мистерии и вовсе не выказывающему себя противником обрядов латинской Церкви, каким бы должен быть Авраамий, если бы он действительно был брошен в тюрьму за нежелание подчиниться Собору и подписать постановление об Унии.[10]

Следующим русским источником истории Флорентийского Собора является «Инока Симеона, иерея Суздальского, повесть, как римский папа Евгений составил осьмый собор со своими единомышленниками».[11] Мы уже кратко упоминали об этом Симеоне. Спутник и сотрудник митроп. Исидора и еп. Авраамия, иеромонах Симеон Суздальский, на обратном пути оставил своих спутников в Венеции, а затем отправился прямо в Новгород, почему-то осторожно минуя Суздаль и Москву, что уже довольно подозрительно.[12] Казалось бы, стражу православия и неколебимому борцу против папства, каким рисует себя Симеон, следовало бы прямо отправляться в епархию своего епископа, а потом немедленно в Москву, чтобы как можно скорее разоблачить вероломного Исидора. Но вот, незадолго перед приездом в Москву, Исидор оказывается в Смоленске, откуда требует выдачи из Новгорода Симеона. Новгородские власти, невидимому, с полного одобрения архиеп. новгор. Ефимия, без всяких колебаний выдают Симеона смоленскому князю Юрию Семеновичу-Лугвеньевичу,[13] а этот последний — Исидору. Исидор сковывает Симеона и, в скованном виде, везет его с собою в Москву. Казалось бы, шаг со стороны отрекшегося от православия митрополита более, чем рискованный: ведь, как это будет писать впоследствии все тот же Симеон, весь гнев, испытанный им от Исидора, происходил именно от того, от чего он, Симеон, постоянно остерегал изменника-владыку, — от страшного греха — измены православию и обличал его в нем. И вот этот «изменник православию» не стесняется заковать в цепи своего злейшего обвинителя и отвезти его в таком виде в Москву.