Гильен Саша
Один на двоих
Саша Гильен
ОДИН НА ДВОИХ
Я побыл возле Чарльза Клейнголда еще минут двадцать после того, как он скончался на своем диванчике в гостиной. И не то, чтобы я особо сентиментальничал по поводу его смерти; просто было хорошо и уютно в тихой комнате, и мне очень уж не хотелось возвращаться и начинать все с начала с кем-то другим. Надо было передохнуть. Я знал, что, как только его мозг перестал получать кислород, маленький красный сигнал загорелся над именем Чарльза на огромном табло и начал мигать, и они теперь трезвонят вовсю, пытаясь найти меня и всучить новое задание.
"Да хоть узвонитесь вы, - думал я, глядя на него, лежащего с открытым ртом. - После тридцати пяти лет, проведенных с Чарли, несколько лишних минут ничего не значат. Эх, бедолага Чарли, мы ведь, бывало, неплохо веселились с тобой...".
Ну, в конце-то концов я, разумеется, вернулся. Все осталось почти по-старому. Большое табло все так же поблескивало, а ребята суетились, бегая по нему взад и вперед, и заменяли старые таблички с именами на новые. Старые таблички отправлялись в архивы, там их раскладывали по полочкам в алфавитном порядке, а как только становилось известно о возможности новых зачатий, сразу выдавались очередные задания, а на табло под ровно горящей лампочкой вставляли свежую карточку с именем. Пожалуй, с тех пор, как я был тут последний раз, стало больше народу. Все-таки тридцать пять лет и опять же так называемый демографический взрыв. Ну и, конечно, наш отдел, отдел, которому так и отказывают во всех просьбах и не увеличивают штатов. Скрипим потихоньку, делаем, что можем, но с каждым годом дела идут все хуже.
Затрещал громкоговоритель, и я услышал, как директор называет мой классификационный номер: "Э-Аг 477, Э-Аг 477! Явитесь в кабинет начальника отдела для получения задания". Никакого тебе перерыва между сменами. Вот что значит иметь литеру "Э" в классификации. Прямиком из трупа в яйцо, и не дают даже отдышаться после очередной заварухи.
- Входи, входи, сынок, - сказал начальник отдела, когда я открыл дверь кабинета. - Ты славно поработал с этим парнем, как его, Корнголдом.
- Клейнголдом.
- Ну да, да, а впрочем, какая разница. Я не знаю, что это его решили убрать так быстро? Да я и не спрашиваю: мое дело выдавать задания. Еще и помощника моего убрали, как назло, лет пять назад. Не знаю, как самому-то продержаться.
Я вдруг увидел, что он очень измотан, и был рад, что меня-то миновала чаша сия, не надо торчать целыми днями в конторе.
- А это твое новое задание, - сказал он, доставая голубой конверт из ящика стола. - На этот раз восемьдесят девять лет, так что времени хватит, развлекайся.
Выйдя из кабинета, я вскрыл конверт и вынул сложенную вдвое открытку. Звали его Артур Мэхью, Калифорния, Бэлл-Эйр, проезд северный Глентвилл. Уж теперь-то я, с этим адресом, по крайней мере при деле. Остается только позаботиться о том, чтобы состоялась маленькая аккуратная беременность, и можно будет немного передохнуть. Мы всегда оказываемся на месте как раз тогда, когда оплодотворяется яйцеклетка, ну, и пока она развивается, особых дел не бывает. Основная работа начинается уже после рождения.
Зачатие прошло без сучка и задоринки, несмотря на попытки мистера и миссис Мэхью предохраняться. Я спокойненько расположился, намереваясь отдохнуть месяцев девять, чего мне так не хватало после весьма беспокойной жизни Чарли Клейнголда.
- Мне кажется, произошла какая-то ошибка, - услышал я чей-то мерзкий голос.
Я обернулся и увидел бледного, тщедушного типа с удивленным выражением на длинном лице.
- Да уж, похоже на то. Ну, и что ты тут делаешь?
- Это мое задание. - Он протянул мне свою карточку. И действительно, она была выписана на Артура Мэхью. Тот же адрес, но код - 3-Ин 843. Какой-нибудь наш коллега, клерк, а может, и сам директор что-то там перепутали, и нам выдали одинаковые задания. Самое смешное было в классификациях. Его классификация обозначала, что он - Замкнутый Интраверт, то есть застенчивый, сосредоточенный на самом себе. А я - Агрессивный Экстраверт, направленный на внешний мир и интересующийся только собственным благополучием эгоист.
Усугубляло ситуацию то, что мы сможем разобраться с этим недоразумением лишь тогда, когда замигает на большом табло маленькая красная лампочка Артура Мэхью, не раньше.
- Знаешь, приятель, - сказал я ему, - контора наша редко попадает впросак, но на этот раз нам явно не повезло.
- Что же нам делать?
- А ничего, почему бы тебе не убраться куда-нибудь и не предоставить мне разбираться во всем?
- Но мне же нужно делать свою работу, - произнес он извиняюще, что так действовало мне на нервы.
- Поживем - увидим.
Нет смысла пытаться убедить таких, как он. Я уже понял, он из тех упрямцев, что становятся, как скала, если что не по ним. И если уж из конторы надо было послать сюда еще кого-то, то почему, черт побери, не парня с моей классификацией? С нами двумя внутри Артур Мэхью пробился бы на самый верх.
Вначале все это как-то не очень беспокоило. Где-то мы даже надеялись, что нас могут освободить. Спустя месяц после зачатия, когда миссис Мэхью обнаружила, что она беременна, были всякие разговоры, что "я, дескать, позабочусь об этом". Для нас это означало, что мы, возможно, забудем обо всей этой несуразице. Но мистер Мэхью наложил свою лапу на этот проект, и миссис Мэхью с облегчением отказалась от чистки, так как ей процедура не очень-то нравилась. Потом мы с 3-Ин 843 стали избегать друг друга, по возможности, и так продолжалось вплоть до самых родов. Тогда мне повезло больше, и Артур появился на свет, крича и лягаясь.
Первые три месяца дела шли так, как мне хотелось. Супруги Мэхью уже успели убедиться, что им достался весьма привередливый малыш, которого нельзя оставить ни на минуту без внимания ни днем, ни ночью. Если он не добивался своего через крик, то начинал швырять свои погремушки по всей комнате, а если и это не помогало, то прибегал к безотказному способу, намеренно уделывая свои ползунки и пеленки. Он был рад стараться, когда приходили гости посмотреть на него: улыбался и агукал для них, пускал пузыри и делал ладушки, но, когда гости уходили, впадал в черную ярость.
Все это время 3-Ин 843 сидел рядом с постной миной и кис. А я игнорировал его, занимаясь своим делом с Артуром, который на глазах становился чудным Агрессивным Экстравертом. Но как-то ночью мой коллега подошел и слезно попросил дать ему ну хоть немного поработать, и я, легковерный осел, дозволил ему посидеть за пультом управления 24 часа. Артур изменился моментально. Он часами лежал, пялясь в потолок, а когда Аннет, няня, вошла в комнату, чтобы накормить его, он забился в угол люльки, перепуганный насмерть. Его стали пугать даже игрушки. Он и кричать перестал: просто лежал, свернувшись в комочек, с единственным желанием, чтобы его оставили в покое.
А когда прошли 24 часа, этот подлый негодяй наотрез отказался освободить место.
- Ну, а что ты можешь сделать-то, а? - измывался он надо мной. И я вдруг понял, что и действительно ничего не могу поделать, раз переключатель у него. И ведь он-то это тоже знал, потому что сказал, усмехаясь:
- Для Агрессивного Экстраверта ты довольно наивен.
- Бог ты мой, - сказала Аннет, которая нянчила с младенчества еще миссис Мэхью, - никогда не видела, чтобы ребенок так менялся. Вроде и температурки нет, а я все же думаю, что-то неладно.
- Действительно изменился, не правда ли? Хотя, признаться, я не против, чтобы он побыл спокойным, хоть для разнообразия. Надо все же показать его доктору Мак Клеоду завтра, все равно уже пора.
Доктор Мак Клеод, тот самый, который принимал роды, нашел Артура вполне здоровым, хотя и был весьма удивлен тихой меланхолией, напавшей на ребенка. Он прописал пищевые добавки и посоветовал миссис Мэхью не волноваться. Да она и не собиралась этого делать.
Постнорожий безраздельно властвовал за пультом управления, и Артур Мэхью стал застенчивым, замкнутым ребенком, который ни с кем не дружил, он бывал счастлив, только когда оставался один. Он почти совсем не говорил. Родителям все реже и реже удавалось достучаться до него, и он все больше зацикливался в своем маленьком мирке, а учителя беспокоились об его общественном развитии, чего, собственно, и не было вовсе. Я, конечно же, был вне себя от происходящего и все время только и делал, что выискивал, как бы не упустить свой шанс вступить в игру и взяться за дело. Мне так хотелось вдохнуть в ребенка хоть немного жизни!
И это мне удалось, когда младшему Мэхью было уже двенадцать лет. Постнорожий забыл, видно, о моем присутствии: он расслабился как-то ночью немного больше, чем следовало. Я выхватил рычаги управления и вцепился в них.
- Хватит, дружок, наигрался. Теперь-то уж он мой, - сказал я, выпихивая его из-за пульта. А он посмотрел на меня с укоризной и просто остался стоять за спиной, но я уж знал, что он так и будет стоять в ожидании.
Я начал прямо на следующее утро. С того, что Артур явился к завтраку, шваркнул по столу ложкой и завопил:
- Обрыдло мне это ваше вонючее ячменное пойло!
- Что ты сказал? - спросил опешивший мистер Мэхью, не слышавший уже лет пять ничего, кроме невнятного "добрутра".
- Я сказал, что сыт по горло вашим ячменным пойлом. Что там у тебя в газете, папаня?
- С тобой все в порядке, Артур?
- Конечно, я в норме. Просто спросил, что тем пишут в газетах.
- Артур, с тобой что-то...
- Да ладно тебе! Все о'кей, а вот в школу-то я опаздываю!
Засим Артур собрал учебники и отчалил, оставив мистера Мэхью таращиться над своей "Лос-Анжелес Таймс"...
Днем, во время занятий, когда миссис Крамер вышла на минутку из класса, Артур произвел сенсацию: вскочил на парту и вполне достоверно изобразил учительницу, после чего последовала зажигательная чечетка с балансированием на краю парт и подоконников, от чего у слабонервных волосы встали дыбом. Класс ухнул в восхищении, но мне показалось, что они были слегка напуганы интенсивностью выступления. Однако я уже ничего не мог поделать, после вынужденного длительного безделья меня распирали энергия и новые идеи, и Артур продолжал выделываться, как мог, совершенно не обращая внимания на реакцию окружающих. А когда миссис Крамер влетела в класс, чтобы пресечь безобразия, она была весьма удивлена тем, что зачинщик всего именно Артур Мэхью. Ну кто бы мог подумать! А так как ее педагогические идеи были весьма прогрессивны, то миссис Крамер даже обрадовалась поначалу, что ребенок наконец-то вырвался из своей меланхолической стеснительности и принимает, слава богу, участие в жизни соклассников. И только через несколько дней до нее стало доходить, что мальчик, пожалуй, немного перебирает.
