Гоцци Карло

Любовь к трем апельсинам

Карло ГОЦЦИ

"Любовь к трем апельсинам"

Драматическое представление, разделенное на три действия

Эпиграф, с которого начинается публикация фьябы "Любовь к трем Апельсинам", заимствован Гоцци у одного из его любимейших поэтов - Луиджи Пульчи (1432-1484), автора пародийно-юмористической рыцарской поэмы "Морганте" (1483). Поэт сравнивает себя в этом отрывке с великаном Морганте, обладающим колоссальной силой и превращающим своих противников в кашу.

Разбор по воспоминанию

Пускай мой челн уносится теченьем,

Пока его не опрокинет вал:

Моей мечтой, моим воображеньем

Я угодить бы каждому желал;

Но в мире нет предела измененьям:

Кто разность лиц и нравов сосчитал?

Тот верен лилии, а этот - розе,

У всех свой вкус, в поэзии и в прозе.

Да, как Моргайте, палицей своей

Я, может быть, работал слишком рьяно.

Но там, где есть достаточно судей,

Рассудят дело поздно или рано.

К тому ж увечье в разуме вещей,

Когда врагом имеешь великана;

И я брал меч, но меч не боевой:

Игрою в жмурки был веселый бой.1

Пульни, "Морганте", песнь 27

Предисловие автора к пьесе "Любовь к трем апельсинам"

"Любовь к трем Апельсинам" - детская сказка, превращенная мною в театральное представление, которым я начал оказывать поддержку труппе Сакки, была лишь шутовской преувеличенной пародией на произведения синьоров Кьяри и Гольдони, бывшие в ходу в момент ее появления на свет.

Единственной целью, которую я преследовал этой пьесой, было выяснить, насколько характер публики восприимчив к такому детски сказочному жанру на театральных подмостках. Из моего точного разбора по воспоминанию читатель убедится, что представление это было настолько смелым, что граничило даже с дерзостью. Истину никогда не следует скрывать. Никогда еще не было видано на сцене представления, совершенно лишенного серьезных ролей и целиком сотканного из общего шутовства всех персонажей, как это было в данном сценическом наброске. Пьеса была представлена труппой Сакки 25 января 1761 года, в театре Сан-Самуэле в Венеции, с прологом, помещаемым ниже перед разбором.

Разъяренные приверженцы обоих поэтов сделали все возможное, чтобы обеспечить ее провал, но любезная публика поддержала ее целых семь представлений в течение карнавала, который уже приближался к концу.

В последующие годы пьеса неизменно повторялась, но уже без преувеличенной пародии на вышеупомянутых поэтов, потому что для нее уже прошло время и она явилась бы некстати. Из моего разбора будет видно, чем она была при своем возникновении.

Пролог

Мальчик-вестник

(к зрителям)

Мы, ваши слуги, старые актеры,

Исполнены смущенья и стыда.

Вся труппа там стоит, потупив взоры,

И мрачны лица их, как никогда.

Ведь в публике какие разговоры:

Нас кормят вздором эти господа,

Сплошным гнильем, комедией несвежей.

Мошенники, насмешники, невежи!

Клянусь природой, сотворившей нас:

Чтоб зрителей вернуть благоволенье,

Любой из них даст вырвать зуб и глаз.

Да, таково их твердое решенье!

Но, люди добрые, хоть этот раз

На миг сдержите гневное волненье,

Два слова дайте мне сказать - а там

На вашу волю я себя отдам.

Мы сбиты с толку: что же вас прельщает?

Как угодить вам нашим ремеслом?

Сегодня свистом публика встречает

То, что вчера венчала торжеством.

Непостижимый ветер управляет

Общественного вкуса колесом.

Одно мы знаем: чем полнее сборы,

Тем лучше пьют и кушают актеры.

Теперь закон, чтоб сцена каждый миг

Кипела столь обильным водопадом

Характеров, случайностей, интриг

И происшествий, сыплющихся градом,

Что страх невольный в душу нам проник

И мы друг друга испытуем взглядом.

Но так как надо что-нибудь жевать,

Мы старым хламом мучим вас опять.

Чем может быть объяснена утрата

Приязни в ваших, зрители, сердцах

К покорным слугам вашим, что когда-то

Столь были чтимы в этих же стенах?

Поэзия, не ты ли виновата?

Пусть! Все равно! Все в этом мире прах,

Мы претерпеть готовы все удары.

Но ваша хладность горше всякой кары.

Мы все предпримем с нашей стороны,

Мы даже стать поэтами готовы.

Чтоб воротить успехи старины,

Решились мы искать венец лавровый.

Мы на чернила выменим штаны,

За десть бумаги плащ заложим новый,

Что нет таланта, это не беда:

Лишь были б вы довольны, господа.

Великие, не виданные светом,

Мы представлять комедии начнем.

Где, как, когда мы их нашли, - об этом

Не спрашивайте, да и что вам в том!

Ведь если дождь прольется знойным летом,

Его зовете новым вы дождем.

А между тем я вам секрет открою:

Вода есть дождь, дождь был всегда водою.

Все движется, все - превращений ряд.

Конечное становится исходным.

Иной с портрета старого наряд

Сегодня снова делается модным.

Вкус, увлеченье, современный взгляд

Все милым делают и превосходным.

И я клянусь: старейший театрал

Таких комедий сроду не видал.

У нас в руках сюжеты есть такие,

Что превратят в младенцев стариков.

Конечно, все родители честные

К нам поведут сюда своих птенцов.

Нас презрят лишь таланты неземные,

Но это безразлично, - медяков

Мы не расцениваем обоняньем:

Чем отдают - невежеством иль знаньем.

Нежданных происшествий длинный ряд

Мы развернем пред вами в пестрой смене.

Вас чудеса сегодня поразят,

Каких никто не видывал на сцене.

Ворота, птица, пес заговорят

Стихами, что достойны восхвалений.

Само собой, мартеллианский стих

Понравится вам больше всех других.

Актеры ждут, и, как пролог к картинам,

Я должен вкратце изложить сюжет.

Но я боюсь: шипением змеиным

И громким криком будет ваш ответ.

Итак, пойдет: "Любовь к трем Апельсинам".

Я произнес. Мне отступленья нет.

Теперь, друзья мои, вообразите,

Что у огня вы с бабушкой сидите.1

* * *

Слишком очевидна сатира этого пролога, направленного против поэтов, притеснявших труппу актеров импровизированной комедии Сакки2, которую я хотел поддержать, и слишком ясно мое намерение поставить на сцене ряд моих детских сказок, чтобы мне пришлось высказывать соображения по поводу отдельных мыслей, рассыпанных в самом прологе.

В выборе первого сюжета, взятого из самой пустой сказки, какие рассказывают детям, в грубости диалогов, действия и характеров, намеренно опошленных, я хотел высмеять "Перекресток", "Кухарок", "Кьоджинские перепалки" и многие другие плебейские и тривиальнейшие произведения синьора Гольдони.

Действующие лица

Сильвио король Треф4

Тарталья принц, сын его

Клариче принцесса, племянница короля

Леандро валет Треф, первый министр

Панталоне

Труффальдино

Бригелла

Смеральдина арапка, служанка

Челио маг

Моргана фея

Фарфарелло дьявол

Дьявол с мехами

Креонта великанша-волшебница

Три принцессы дочери Конкула, короля Антиподов

Пес

Веревка

Ворота

Пекарка

Голубка

Герольд

Стража

Придворные

Народ

Действие происходит в сказочном королевстве Треф.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Сильвио, король Треф, монарх воображаемого королевства, одежды которого в точности походили на одежды карточного короля, жаловался Панталоне на несчастие, постигшее его единственного сына, наследного принца Тарталью, уже десять лет больного неизлечимой болезнью. Врачи определили ее как непреодолимое следствие ипохондрии и уже отступились от него. Король сильно плакал. Панталоне, осмеивая врачей, указывал на удивительные секреты некоторых живших в то время шарлатанов. Король возражал, что все было уже испробовано без пользы. Панталоне, фантазируя о происхождении болезни, спрашивал короля по секрету, чтобы его не услышала окружавшая монарха стража, не приобрел ли его величество в молодости какой-нибудь болезни, которая, перейдя в кровь наследного принца, привела его к этому несчастью, и не поможет ли в данном случае ртуть. Король со всей серьезностью уверял, что он всегда был верен королеве. Панталоне добавлял, что принц, быть может, скрывает из стыда какую-нибудь приобретенную им заразную болезнь. Король серьезно и величественно уверял, что он своим отеческим осмотром удостоверился, что это не так и что болезнь его сына - не что иное, как смертельное последствие ипохондрии; врачи определили, что если он не засмеется, то вскоре будет в гробу, ибо только смех может быть очевидным знаком его исцеления. Но это невозможно! Он добавлял, что его печалит видеть себя уже дряхлым, с единственным умирающим сыном и с племянницей, принцессой Клариче, будущей наследницей его королевства, девушкой своевольной, странной и жестокой. Он жалел своих подданных и плакал навзрыд, забыв о своем королевском величии. Панталоне утешал его; он высказывал соображение, что если исцеление принца Тартальи зависит от его смеха, то не следует держать двор в такой печали. Пусть будут объявлены празднества: игры, маскарады и спектакли. Нужно разрешить Труффальдино, человеку заслуженному в искусстве смеха, настоящему рецепту против ипохондрии, говорить с принцем. Панталоне заметил у принца некоторую склонность доверять Труффальдино. Может случиться, что принц засмеется и выздоровеет. Король соглашался с этим и собирался отдать соответствующие распоряжения.

Выходил Леандро, валет Треф, первый министр. Это лицо было точно так же одето, как его фигура в игральных картах, Панталоне высказывал в сторону свое подозрение о предательстве Леандро. Король заказывал Леандро празднества, игры и вакханалии. Он говорил, что всякий, кому удастся рассмешить принца, получит большую награду. Леандро отговаривал короля от такого решения, полагая, что все это еще больше повредит больному. Панталоне настаивал на своем совете. Король снова подтверждал свои приказания и уходил. Панталоне ликовал. Он говорил в сторону, что, по его мнению, Леандро желает смерти принца. Затем он следовал за королем. Леандро оставался в смущении. Он видел какое-то противодействие своему желанию, но не мог понять его причину.