Рене Генон

Эзотеризм Данте

Глава I. СМЫСЛ ЯВНЫЙ И СМЫСЛ СКРЫТЫЙ

Этими словами[1] Данте совершенно определенно указывает, что в его произведении содержится скрытый смысл, учение в собственном смысле слова, для которого внешний и явный смысл только покрывало и который должен быть найден теми, кто способен за него проникнуть. В другом месте поэт идет еще дальше, заявляя, что вся письменность, а не только священные писания могут быть поняты и должны истолковываться принципиально в четырех смыслах: «можно подразумевать и полагать максимум четыре смысла».[2] Очевидно, что эти различные значения ни в коем случае не должны разрушать друг друга или друг другу противопоставляться, напротив, они должны дополнять друг друга и согласовываться, как части единого целого, как составные элементы единого синтеза.

Несомненно, «Божественная комедия» в целом может быть истолкована во многих смыслах, и мы в этом отношении имеем свидетельство самого автора, разъясняющего нам собственные замыслы, и, безусловно, более заслуживающее доверия, чем всякое другое. Трудность возникает только тогда, когда речь заходит об определении этих различных значений, особенно самых возвышенных или самых глубоких, и именно здесь, естественно, начинаются разногласия между комментаторами. Они в основном приходят к согласию в определении буквального смысла поэтического повествования философского (или скорее философско-теологического), политического и социального смысла, но даже вместе с буквальным смыслом это составит всего только три, Данте нас предупреждает, что надо искать четвертый; что же это за четвертый смысл? Для нас это может быть только смысл, предназначенный для посвященных, по сути своей метафизический, с которым соединены множество данных значений, которые, не все принадлежат к порядку чисто метафизическому, но в равной мере тоже обладают эзотерическим характером. Именно из-за этого их характера глубинный смысл совершенно ускользал от большинства комментаторов; тем не менее если его игнорируют или же не признают, то и остальные смыслы могут быть схвачены лишь частично, потому что он является как бы их принципом, в котором согласовывается и объединяется их множественность.

Но и те, кто имеет в виду эту эзотерическую сторону произведения Данте, часто ошибаются относительно ее подлинной природы, потому что чаще всего им недостает реального постижения этого рода вещей и их интерпретации страдают от предрассудков, от которых им невозможно избавиться. Так, Россети и Ару, которые были в числе тех, кто первыми указали на существование этого эзотеризма, думали, что можно сделать вывод о «ереси» Данте; они не отдавали себе отчета в том, что это значит смешивать способы рассмотрения, относящиеся к совершенно различным областям; дело в том, что если они и знали некоторые вещи, то многие другие они игнорировали, мы же попытаемся показать их, не претендуя ни в коей мере дать полную картину предмета, который кажется поистине неисчерпаемым.

Для Ару вопрос стоит таким образом: Данте католик или альбигоец? Для других, как представляется, вопрос стоит в других терминах: был ли он христианином или язычником?[3] Что касается нас, то мы не думаем, что надо придерживаться такой точки зрения, так как истинный эзотеризм — это нечто совершенно иное, нежели внешняя религия. Если он и имеет какое-то отношение к ней, то это может быть только потому, что он находит в религиозных формах способ символического выражения; неважно, впрочем, к какой религии будут принадлежать эти формы, потому что речь идет о сущностном единстве учения, которое скрывается за их видимым разнообразием. Вот почему посвященные древности участвовали равно во всех культах внешних религий, следуя культам, установленным в различных странах, в которых они находились. Так же и Данте пользовался при случае либо языком, заимствованным в христианстве либо в греко-римской античности потому, что видел это фундаментальное единство, а не в следствие поверхностного «синкретизма». Чистая метафизика не бывает ни языческой, ни христианской, она универсальна; античные мистерии не были язычеством, но они на него наслаивались;[4] так же и в средние века были организации, характер которых был инициационный, а не религиозный, но которые брали за основу католицизм. Если Данте и принадлежал к некоторым из этих организаций, что кажется нам несомненным, то это вовсе не является основанием объявлять его «еретиком»; те, кто так думает, имеют о средних веках ложное или неполное представление, они видят в них только, так сказать, внешнюю сторону, потому что в конце концов в современном мире нет больше ничего, что могло бы служить им образцом для сравнения.

Если реальный характер всех тайных организаций был таков, то известно только два случая, когда были вынесены обвинения в «ереси» против некоторых из них или против некоторых из их членов, да и то, чтобы скрыть другие, гораздо более обоснованные претензии или более или менее правдивые, но которые нельзя было сформулировать открыто. Первый из этих двух случаев был тот, когда некоторые из посвященных могли несвоевременно разгласить тайны, рискуя зародить смущение в умах, не готовых к познанию высших истин, и тем самым вызвать непорядки с точки зрения социальной жизни. Авторы подобных разглашений тайн были не правы в том, что сами создавали смешение двух порядков, эзотерического и экзотерического, которое в результате оправдывало в достаточной мере упрек в «ереси»; такой же случай часто повторялся и в исламе,[5] где, однако, эзотерические школы обычно не встречали никакой враждебности со стороны религиозных и светских властей, представляющих собой экзотеризм. Что касается второго случая, то здесь обвинение было для политической власти просто предлогом, чтобы победить противников, которых она находила столь грозными, что их трудно было поразить обычными средствами; разгром Ордена Тамплиеров служит самым известным примером, и это событие имеет прямое отношение к предмету настоящего исследования.

Глава II. FEDE SANTA[6]

В музее Вены имеется две медали, одна из которых представляет Данте, а другая—художника Петра из Пизы; обе имеют на оборотной стороне буквы F.S.К.I.P.F.Т., которые Ару расшифровывает так: Frater Sacrae Kadosch, Imperialis Principatus, Frater Templarius.[7] Для первых трех букв эта интерпретация явно не корректна и не обнаруживает вразумительного смысла. Мы думаем, что надо читать: Fidei Sanctoe Kadosch. Союз «Fede Santa», в котором, вероятно, Данте был одним из руководителей, был Третьим Орденом (тринитариев), ведущим свое происхождение от тамплиеров, что и подтверждается названием «Frater Templarius» (храмовые братья), и его высшие чины носили титул «кадош» (древнееврейское слово, обозначающее «святой» или «посвященный»), сохранившийся вплоть до наших дней в высших степенях посвящения масонства. Отсюда ясно, что Данте не без основания в качестве гида в конце своего небесного путешествия[8] берет св. Бернара, основавшего Орден Тамплиеров. По-видимому, тем самым он хотел указать, что только через его посредничество в условиях его эпохи возможно получить доступ к высшей степени духовной иерархии.

Объясняя «Imperialis Principatus», может быть, не следует ограничиваться рассмотрением политической роли Данте, свидетельствующей о благосклонности имперской власти к организациям, к которым он принадлежал. Кроме того надо заметить, что «Священная Империя» обладает символическим значением, и даже сегодня еще в шотландском масонстве члены Высших Советов квалифицируются как чины «Священной Империи», а титул «Принц» входит в наименование довольно большого числа степеней. Более того, руководители различных организаций розенкрейцерского происхождения начиная с XVI века носят титул «Император». Есть основание думать, что «Fede Santa» во времена Данте представляет определенную аналогию с тем, что было позднее «Братством Розы и Креста», если оно не происходило из него более или менее непосредственно.

Мы нашли много других сопоставлений того же рода, и сам Ару обратил внимание на достаточно большое их число; один из существенных пунктов, которые он осветил, но не извлек из него все содержащиеся следствия, — это значение различных символических мест, описанных Данте, и в особенности «небес». То, что представлено в этих местах, в действительности очень различно по своему состоянию, а небеса — это суть собственно «духовные иерархии», то есть степени посвящения; было бы интересно в этом отношении установить соответствие между концепциями Данте и Сведенборга, не говоря уже о некоторых теориях древнееврейской Каббалы и особенно исламского эзотеризма. Данте сам дал по этому поводу указание, достойное внимания: «Чтобы увидеть то, что подразумевается под третьим небом… говорю, что под небом подразумеваю науку, а под небесами — науки».[9] Но каковы на самом деле эти науки, которые надо подразумевать под символическим обозначением «небеса», и надо ли видеть здесь намек на «семь свободных искусств», которые Данте, впрочем, как и все его современники, так часто упоминает? Так думать позволяет то, что, согласно Ару: «Катары в XII веке имели как знаки отличия или пароль астрологическую доктрину: свои посвящения они производили в день весеннего равноденствия; их научная система основывалась на учении о соответствиях: Луне соответствовала грамматика, Меркурию — диалектика, Венере — риторика, Марсу — музыка, Юпитеру — геометрия, Сатурну — астрономия, Солнцу — арифметика или Просвещенный Разум». Таким образом, семи планетным сферам, которые и есть семь первых из девяти небес Данте, соответствовали семь свободных искусств, в точности те же самые, имена которых мы видим на семи ступенях поднимающейся слева Лестницы Кадош (30 степеней шотландского масонства). Восходящий порядок в этом последнем случае отличается от предшествующего лишь перестановкой, с одной стороны, риторики и логики (которые заменены здесь диалектикой) и, с другой стороны, геометрии и музыки. Кроме того, наука, соответствующая Солнцу, — арифметика, — занимает ранг, который обычно принадлежит этой звезде в астрологическом порядке планет, то есть четвертый, середину седьмицы, тогда как катары ее располагают на самом верху их Мистической Лестницы, как и Данте это делает для своей поднимающейся справа Веры (Emounah), то есть того самого таинственного «Fede Santa», в которой он сам был кадош.