Рюноскэ Акутагава
О-Рицу и ее дети
I
Дождливый день. Ёити, окончивший в этом году среднюю школу, сидит, низко склонившись над столом, в своей комнате на втором этаже и сочиняет стихотворение в стиле Китахары Хакусю. Вдруг до него доносится оклик отца. Ёити поспешно оборачивается, не забывая при этом спрятать стихотворение под лежащий рядом словарь. К счастью, отец, Кэндзо, как был, в летнем пальто, останавливается на темной лестнице, и Ёити видна лишь верхняя часть его тела.
— Состояние у О-Рицу довольно тяжелое, так что пошли телеграмму Синтаро.
— Неужели она так плоха? — Ёити произнес это неожиданно громко.
— Да нет, она еще достаточно крепка, и надеюсь, ничего непредвиденного не случится, но Синтаро — ему все же надо бы…
Ёити перебил отца:
— А что говорит Тодзава-сан?
— Язва двенадцатиперстноЙ кишки. Беспокоиться, говорит, особенно нечего, но все же…
Кэндзо старается не смотреть Ёити в глаза.
— Но все же я пригласил на завтра профессора Танимуру. Тодзава-сан порекомендовал… В общем, прошу тебя дать телеграмму Синтаро. Ты ведь знаешь его адрес.
— Да, знаю… Ты уходишь?
— Мне надо в банк… О-о, кажется, тетушка Асакава пожаловала.
Отец ушел. Ёити показалось, что шум дождя за окном усилился. Мешкать нельзя — это он отчетливо сознавал. Встав из-за стола, он быстро сбежал по лестнице, держась рукой за медные перила.
По обеим сторонам лестницы тянулись полки, забитые картонными коробками с образцами трикотажа, — это был большой оптовый магазин. У выхода Кэндзо в соломенной шляпе уже всовывал ноги в гэта, стоявшие у порога.
— Господин, звонят с фабрики. Просят узнать, будете ли вы сегодня у них… — обратился к Кэндзо говоривший по телефону приказчик в тот момент, когда в магазин спустился Ёити. Остальнне приказчики, человек пять, кто у сейфа, кто у алтаря, с почтением провожая хозяииа, не могли дождаться, когда наконец он уйдет, — нетерпение было написано на их лицах.
— Сегодня не смогу. Скажи, что буду завтра.
И Кэндзо, будто только и ждал конца разговора, раскрыл зонт и быстро вышел на улицу. Некоторое время еще было видно, как он шагает, отражаясь в лужах на асфальте.
— Камияма-сан здесь?
Сидевдший за конторкой Ёити взглянул иа одного из приказчиков.
— Нет, недавно ушел по делам. Рё-сан, не знаешь куда?
— Камияма-сан? I don't know.[1]
Ответивший это приказчик, который уютно устроился на пороге, стал насвистывать.
Ёити начал быстро строчить пером по лежавшему на конторке бланку. И вдруг перед ним всплыло лицо старшего брата, прошлой осенью поступившего в один из провинциальних колледжей, — более темное и более полное, чем у него, Ёити. «Мама плоха, приезжай немедленно», — написал он, но тут же порвал бланк, взял новый и написал: «Мама больна, приезжай немедленно». Но слово «плоха», которое он написал сначала, точно дурное предзнаменование, сверлило мозг.
— Сходи отправь.
Протянув написанную наконец телеграмму одному из приказчиков, Ёити скомкал испорченный бланк, бросил его на кухню, помещавшуюся за магазином, а сам пошел в полутемную столовую. Там, на балке над жаровней, висел большой календарь, выпущенный в качестве торговой рекламы. У жаровни сидела коротко остриженная, всеми позабытая тетушка Асакава и ковыряла в ухе. Услышав шаги Ёити, она, не отнимая руки от уха, подняла на него воспаленные глаза:
— Здравствуй, отец ушел?
— Да, только что. Сколько беспокойства у вас из-за мамы.
— Беспокойства действительно много. У нее болезнь, которая даже названия не имеет.
Ёити опустился на колени у жаровни. За фусума лежала больная мать. При мысли об этом сидевшая напротив старомодная старуха вызвала в нем раздражение, большее чем обычно. Помолчав, тетушка глянула на Ёити исподлобья, потом сказала:
— Скоро придет О-Кину-тян.
— Разве она уже выздоровела?
— Говорят, что чувствует себя хорошо. У неё ведь был просто насморк.
В словах тетушки, чуть презрительных, сквозила теплота.
О-Кину нравилась тетушке больше обоих братьев, видимо, потому, что меньше всех доставляла хлопот О-Рицу. Кроме того, покойная жена Кэндзо, мать О-Кину, была в большой дружбе с тетушкой, Ёити вспомнил, что от кого-то слышал об этом, и сейчас без особой охоты говорил о болезненной сестре, в позапрошлом году вышедшей замуж за торговца мануфактурой.
— Как дела у Син-тяна? Отец перед уходом сказал, что надо бы ему сообщить о болезни О-Рицу.
Тетушка вспомнила об этом, вдоволь наговорившись об О-Кину.
— Я только что велел отправить телеграмму. Придет сегодня же, уверен.
— Пожалуй. Ведь от Киото до Осаки совсем близко…
Тетушка произнесла это нерешительно, ибо не была сильна в географии. Это почему-то пробудило таившееся в сердце Ёити беспокойство. Приедет ли брат? И он подумал, что следовало отправить более тревожную телеграмму. Мать хочет увидеться с сыном. Тот все не едет, а мать умирает. Сестра же и тетушка Асакава осуждают брата как непочтительного сына. Эта картина пронеслась перед мысленным взором Ёити.
— Если телеграмма придет сегодня, он завтра же будет здесь.
Ёити сказал это, чтобы успокоить не столько тетушку, сколько самого себя.
Пока они разговаривали, вошел, стараясь ступать бесшумно, приказчик Камияма, на лбу у него блестели капельки пота. Он куда-то ходил — рукава его полосатого хаори были мокрыми от дождя.
— Здравствуйте. Простите, что заставил вас так долго ждать.
Поздоровавшись с тетушкой Асакавой, Камияма вытащил из-за пазухи конверт.
— Теперь с больной все будет в порядке, — сказал он. — В этом письме подробно изложено, что надо делать.
Прежде чем вскрыть конверт, тетушка надела очки. В конверте, вместе с письмом, лежал сложенный вчетверо листок бумаги, на котором была написана единица.
— Камияма-сан, а где это Дайкёдо?
Ёити удивленно заглянул в письмо, которое читала тетушка.
— Знаете европейский ресторан на углу? Нужно свернуть — и сразу налево.
— Кажется, где-то там живет твой учитель Киёмото?
— Совершенно верно.
Весело улыбаясь, Камияма теребил агатовую печатку, висевшую на цепочке от часов.
— Значит, там и живет гадатель, да? Больную нужно положить головой к югу, написано в письме. А как лежит мама?
Тетушка сквозь очки с укоризной взглянула на Ёити:
— Видимо, к востоку. Юг, по-моему, здесь.
Ёити, у которого немного отлегло от сердца, по-прежнему заглядывая через плечо тетушки в письмо, шарил в глубоком рукаве кимоно, пытаясь найти пачку сигарет.
— Смотри, а дальше говорится, что можно и головой к востоку. Камияма-сан, хочешь сигаретку? Бросаю тебе пачку. Надеюсь, ты меня простишь?
— Благодарю вас. О-о, «ЕСК». Возьму одну. Я вам больше не нужен? Если потребуюсь, не стесняйтесь.
Сунув сигарету с золотым мундштуком за ухо, Камияма направился было в магазин. Но тут сёдзи раздвинулись, прямо в пальто вошла О-Кину с забинтованным горлом, неся в руках корзину с фруктами. О-Кину была причесана, как обычно причесываются замужние женщины.
— Заходи, заходи.
— Такой дождь, а вы все же пришли, — в один голос произнесли тетушка и Камияма. Поклонившись им, О-Кину быстро сняла пальто и устало опустилась на циновку. Камияма, оставив в комнате корзину с фруктами, которую он взял у О-Кину, поспешно вышел из столовой. В корзине были красиво уложены красные яблоки и бананы.
— Как мама? Поезд был битком набит. Простите.
О-Кину ловко сняла перепачканные белые носки. Ёити смотрел на эти носки, и ему казалось, что он ощущает брызги дождя, пляшущие вокруг сестры.
— У нее все еще боли. Еще бы, ведь температура почти тридцать девять.
Тетушка, не выпуская из рук листка бумаги, полученного от гадателя, занялась приготовлением чая вместе со служанкой Мицу, которая появилась после того, как ушел Камияма.
— Но по телефону как-будто сказали, что сегодня ей гораздо лучше? Правда, раньше я все равно не смогла бы придти, так как не выходила из дому. Кто же это звонил? Ты, Ёити?
— Нет, не я. Может быть, Камияма-сан?
— Совершенно верно.
Это сказала Мицу, подавая чай.
— Камияма-сан?
О-Кину с недовольным видом села поближе к жаровне.
— Что случилось? Почему у тебя такое лицо? Дома все здоровы?
— Да, благодарю. А у вас, тетушка, тоже всё благополучно?
Ёити слушал зтот разговор, зажав сигарету в зубах и разглядывая отрывной календарь. С тех пор как Ёити окончил школу, числа он еще помнил, но дни недели всегда забывал. Это его огорчало. А тут еще через месяц вступительные экзамены, держать которые у него нет ни малейшего желания. Если же он провалится…
— Как похорошела Мицу.
Слова сестры Ёити воспринял как предостережение. Но промолчал, только сделал глубокую затяжку. Правда, в это время Мицу уже была на кухне.
— Нет, что ни говори, такие лица нравятся мужчинам…
Убирая письмо и очки, тетушка укоризненно улыбнулась. О-Кину удивленно на нее посмотрела:
— Что случилось, тетушка?
— Камияма-сан только что принес письмо от гадателя. Зайди, Ё-тян, к маме. Недавно она, правда, спала, но, может быть, уже проснулась.
Ёити очень не хотелось идти, но он примял в пепельнице окурок и, избегая взглядов тетушки и сестры, поднялся. Изобразив на лице улыбку, он вошел в соседнюю комнату.
Там, за раздвижными стеклянными сёдзи, виднелся крохотный внутренний дворик, где одиноко рос толстый падуб и стоял умывальный таз. О-Рицу в холщовом ночном кимоно тихо лежала спиной к Ёити с пузырем льда на голове. Подле нее устроилась сиделка, которая, близоруко склонившись над историей болезни, лежавшей у нее на коленях, что-то писала вечным пером.
