Виктория Николаевна Вартан

Быть похожим на Давида Сасунского

Родиться сильным и бесстрашным, как Давид Сасунский

Вечно увязывался за братьями этот глазастый мальчишка из соседнего двора, вечно околачивался возле них! Армен и Сурен просто шагу не могли ступить без него. Вот и теперь, стоило им выйти за калитку, он тут как тут.

— Куда вы идёте? — Мальчик испытующе вглядывался в лица братьев, будто те собирались что-то от него скрыть.

— В лес, за ежевикой, — ответил старший из братьев, Армен.

— А можно, — умоляющим голосом попросил мальчик, — можно и мне с вами?

— Нет, нельзя, Давид, — важно, словно взрослый, отрезал Армен. — Ты ещё слишком мал, чтобы идти с нами.

— Ничего я не маленький, я уже давно в школу хожу, — почувствовав себя задетым, сказал мальчик.

Братья, снисходительно улыбаясь, переглянулись: перейти в третий класс вовсе не значит уже стать им ровней. Разве одно и то же — быть учеником седьмого класса, как Армен, или, скажем, пятого, как Сурен, и — третьеклашкой?

— Нет, Давид, ты лучше посиди дома, — принялся уговаривать мальчика Армен. — Ты ведь знаешь, за ежевикой идти надо далеко-далеко — аж до самых Лысых гор. Говорят, что больше всего её в лощине между ними. Да тебе пешком туда и не дойти! Нет, кроме шуток, ты устанешь до смерти…

— Это мне туда не дойти пешком? Да я сильнее и выносливее всех в классе! Как Давид Сасунский. Мама говорит, что я родился очень крупным, сильным и бесстрашным, каким родился Давид Сасунский, поэтому она и назвала меня Давидом… А что вы смеётесь? Не верите — спросите у неё сами… — сказал Давид и примолк, заметив, что Армен и Сурен откровенно смеются над его словами.

Спрашивать было не надо. Кто ж в посёлке не знал, что своего единственного позднего ребёнка Аревик Аракелян назвала именем героя армянского народного эпоса Давида Сасунского? Кто не знал, что, едва лишь мальчик стал соображать, мать только и делала, что без устали рассказывала сыну о легендарном богатыре! И мальчишка поэтому вбил себе в голову: раз он носит имя Давида Сасунского, должен походить на него во всём! И теперь мальчика зовут не иначе как Давидом Сасунским. Особенно прозвище пристало к нему после одного случая.

Как-то в прошлом году Армен и Сурен, спускаясь вместе с другими мальчишками с гор, встретили Давида, который поднимался им навстречу со своим чёрным щенком Санасаром на плечах. Щенок, радостно поблёскивая чёрными глазами, спокойно, точно пушистый воротник, лежал на плечах своего маленького хозяина, мальчик крепко держал щенка за ноги, чтобы тот не свалился ненароком.

— Ты чего это? Куда? — окружили Давида мальчишки.

— Тренируюсь… Каждый день поднимаюсь в гору с Санасаром на плечах. С каждым днём он становится тяжелее, а я всё равно его поднимаю, потому что становлюсь сильнее, — гордо ответил Давид.

— А зачем это? — удивился Сурен.

— А чтобы стать таким же сильным, как Давид Сасунский.

С того дня ребята прозвали его Давидом Сасунским и при каждом удобном случае поддразнивали его, но маленький упрямец продолжал всюду таскать на плечах своего уже взрослого и, надо сказать, довольно тяжёлого пса…

Увидев, что братья продолжают весело смеяться над его словами, Давид снова принялся упрашивать их:

— Ну, очень прошу, возьмите меня с собой… Что вам, жалко, что ли, если я тоже пойду с вами? Я же для вас буду собирать ежевику, а не для себя…

В широко расставленных огромных глазах Давида была такая мольба, что Сурен, младший из братьев, не выдержал.

— Да ладно, Армен, пусть идёт с нами.

— Ну хорошо, пусть. Слушай, ты, Давид Сасунский, если начнёшь скулить и проситься домой раньше времени, в следующий раз мы тебя никуда не возьмём с собой, понял?

— Не буду, не буду, вот увидишь, Армен!

— Ну смотри же, — сказал Армен и зашагал по дороге, ведущей к подножию Лысых гор. За ним двинулся Сурен, а вслед за ними, загнав Санасара во двор, побежал и Давид.

Спустя час, а может, и больше мальчишки добрались до подножия Лысых гор. Хотя солнце стояло довольно высоко в безоблачном небе, здесь, в глубокой лощине, поросшей ежевикой, колючим кустарником и высокими деревьями, было тенисто и прохладно.

— Вай, смотрите, сколько тут спелой ежевики! — обрадовался Сурен.

Ежевики тут действительно было видимо-невидимо. Блестящие тёмные ягоды густо покрывали тонкие колючие ветки, напоминая гроздья чёрного винограда. Мальчишки жадно накинулись на ягоды, и скоро их руки и лица почернели от ежевичного сока.

— Вай, смотрите, как я оцарапал себе все руки! — сказал вдруг Сурен.

— И я тоже, — откликнулся Давид из-за кустов ежевики.

— Постойте! — сказал Армен. — Давайте сначала сделаем крюки, а потом будем собирать ягоды.

Он достал карманный нож с зелёной пластмассовой ручкой, срезал с дерева длинную ветку, состругал с неё все сучки и веточки, кроме одной, на конце. Сурен и Давид восхищённо следили глазами за его ловкими движениями.

— А теперь сделайте и вы себе такие же крюки, — сказал Армен, протягивая нож мальчикам. — Только смотрите не потеряйте мой нож.

У Давида палка с крюком на конце получилась не такая длинная, как у Армена или у Сурена, но всё равно с её помощью стало гораздо легче собирать ежевику: притянешь к себе ветку — и собирай на здоровье. Не надо лезть в самую чащобу, рвать одежду и царапать колючками руки. У Давида не было с собой ничего, и поэтому он собирал ягоды в горсть и ссыпал их то в корзинку Сурена, то в корзинку Армена — смотря кто из братьев стоял к нему ближе.

Когда корзинки наполнились, Армен сказал:

— Теперь давайте посидим немного в прохладе под деревом — и домой.

Мальчишек разморило полуденной жарой, и они чуть не уснули под тенью огромного орехового дерева.

— Ну довольно, пошли, — наконец скомандовал Армен и, взяв свою корзинку с ежевикой, двинулся по тропинке, которая вилась вдоль маленькой речушки на дне лощины. Но не прошли они и ста шагов, как вдруг Армен остановился и стал лихорадочно шарить по своим карманам.

— Мой нож! Ты мне его вернул, Давид? Где мой нож?

— Да, вернул… кажется… не помню, — растерялся Давид.

Армен тщетно снова и снова шарил в карманах. Ножа не было. Давид и Сурен тоже вывернули карманы, и тоже напрасно. Ножик исчез.

— Ты не вернул мне нож. — Армен шагнул к мальчику. — Где ты его потерял? Вспомни: где?

Давид стоял и растерянно моргал, не зная, как ему быть.

— Ну что воды в рот набрал? Вспомни, где ты его обронил. — Армен взял мальчика за плечи и сильно тряхнул.

— Не знаю… не помню, кажется, положил на камень, около кустов, — пролепетал Давид и невольно попятился назад.

— Я тебе говорил, что не надо его брать с собой? Говорил я тебе? — сердито обратился Армен к брату.

Сурен промолчал.

— Ну, Давид, что молчишь как истукан? Говори: где ты оставил мой нож? — всё больше и больше распалялся Армен.

— Постой! — вмешался Сурен. — Чем ругаться, лучше давайте вернёмся и поищем нож там, где мы мастерили крюки.

— Ты думаешь, он его оставил там? — Армен с надеждой посмотрел на брата.

— Ага, вот увидишь, мы найдём ножик.

— Ну, шагай вперёд. — Армен грубо подтолкнул Давида сзади.

Мальчики повернули назад, к ежевичным кустам.

Армен, расстроенный, шёл и угрюмо смотрел себе под ноги, надеясь найти свой складной, с красивой зелёной ручкой ножик, доставшийся ему два года назад такой дорогой ценой…

В пятом классе Армен вдруг обнаружил, что ему позарез нужен нож, свой, собственный. Хоть какой-то: кривой или ломаный, ржавый или тупой — всё равно какой, но только собственный, которым можно обстругать палку, смастерить рогатку, наточить карандаш, и вообще — мало ли что можно, когда у тебя есть собственный ножик! Армен стал упрашивать отца, чтобы тот купил ему ножик.

— Нет, не проси, не куплю. Нож не игрушка для детей.

Тогда Армен вместе со своим младшим братом принялся обыскивать все углы и закоулки в доме в надежде найти какой-нибудь заброшенный, покрытый ржавчиной кухонный нож. Но поскольку их мать никогда не держала в доме старые ненужные вещи, то поиски оказались безуспешными.

— А давай стащим нож из столового набора, — в конце концов предложил Армен, — и зароем в землю.

— Зачем? — удивился Сурен.

— Чтобы заржавел от сырости. Через неделю откопаем и положим на место. Мама увидит, что нож заржавел, возьмёт и выбросит на помойку, а мы подберём.

Они так и сделали. Закопали в огороде сверкающий полировкой новенький нож из набора. Но когда через десять дней они его откопали, то нож блестел так, точно его только что купили: он был сделан из нержавейки. Тогда Армен взял острый камень и принялся изо всех сил по ножу бить, чтобы притупить или покорёжить — словом, придать ему негодный вид. Но, на беду, за этим занятием его застал отец и, узнав, почему он портит вещь, снял ремень и принялся пороть сына. Это продолжалось до тех пор, пока на вопли сына не выбежала во двор мать, а за ней дядя Гарегин, мамин брат, заглянувший к ним на огонёк.

— За что ты его так? — спросил он.

— Вот, полюбуйтесь, что он сделал с ножом! — сказал отец и протянул им нож с побитым лезвием. — Хотел испортить вещь, чтобы потом завладеть ею. Каков плут, а?

На следующий день дядя Гарегин зашёл снова и принёс в подарок Армену новенький перочинный ножик с зелёной пластмассовой ручкой.

— Напрасно балуешь, — строго сказал отец. — Ты же знаешь, что он вчера провинился.