Элизабет Гаскелл

СЕВЕР И ЮГ

В связи с тем, что эта история впервые должна была увидеть свет в «Домашнем чтении», она была написана в соответствии с некоторыми условиями, обычными для еженедельных публикаций, а именно: разделена на главы строго определенного объема с тем расчетом, чтобы постоянно поддерживать интерес публики. Хотя эти условия были чрезвычайно легкими, автор нашел невозможным развивать историю в той манере, что была присуща ей изначально, тем более, что его заставили ускорить ход событий к концу повествования. В некоторой степени, чтобы исправить эти явные недостатки, были вставлены различные маленькие отрывки, и добавлено несколько новых глав. С этим коротким пояснением рассказ представляется на суд читателя.

ТОМ ПЕРВЫЙ

Глава I

Предсвадебная суета

«Ухаживал, женился, и все»

− Эдит! — тихо позвала Маргарет. — Эдит!

Как и подозревала Маргарет, Эдит уснула. Она лежала, свернувшись на диване, в гостиной дома на Харли-стрит и выглядела прелестно в своем белом муслиновом платье с голубыми лентами. Если бы Титания[1] оделась в белое муслиновое платье с голубыми лентами и задремала на темно-красной дамасской софе в гостиной, она выглядела бы точь-в-точь как Эдит. Маргарет снова залюбовалась красотой своей кузины. Они росли вместе, и окружающие не раз отмечали миловидность Эдит, но Маргарет никогда не думала об этом до последних дней, когда перспектива вскоре потерять подругу, казалось, усилила действие чар, которыми обладала Эдит. Девушки разговаривали о свадебных платьях и церемонии. И о капитане Ленноксе, и о том, как он описывал Эдит ее будущую жизнь на Корфу, где был расквартирован его полк. И еще о том, как трудно поддерживать пианино в хорошем состоянии (эту трудность Эдит, кажется, считала самым ужасным испытанием из всех, что ждали ее в замужней жизни), и о платьях, которые необходимо приготовить для медового месяца в Шотландии. Но шепот под конец стал затихать, и Маргарет после небольшой паузы обнаружила, что, несмотря на гул в соседней комнате, Эдит свернулась в комок из муслина, лент, и шелковых локонов и уснула мирным послеобеденным сном.

Маргарет хотела поговорить и о собственных планах и мечтах, о своей будущей жизни в деревне, в доме священника, где жили ее отец и мать, и где она проводила незабываемые каникулы, хотя последние десять лет дом тети Шоу считался и ее домом. Но за неимением слушателя ей пришлось размышлять о переменах в своей жизни в тишине, как и прежде. Это были приятные мысли, хотя и с оттенком сожаления: ей грустно было расставаться на неопределенный срок со своей доброй тетей и дорогой кузиной. В то время как она с удовольствием размышляла о важных обязанностях, лежащих на плечах единственной дочери Хелстонского священника, обрывки разговора из соседней комнаты достигли ее ушей. Тетя Шоу беседовала с пятью-шестью леди, которые приехали сегодня на обед, и чьи мужья были все еще в столовой. Все они были близкими знакомыми дома, соседями, которых миссис Шоу звала друзьями, потому что ей случалось обедать с ними чаще, чем с другими людьми, а также потому, что если ей или Эдит нужно было что-то от них, или им от нее, они не стеснялись наносить друг другу визиты перед ланчем. Эти леди и их мужья были приглашены на прощальный обед в честь предстоящего замужества Эдит. Эдит сначала была против этого обеда из-за того, что капитана Леннокса ожидали с последним поездом этим вечером. Но, хоть Эдит и была своенравным ребенком, она была слишком беззаботной и ленивой, чтобы настоять на своем, и уступила матери, когда выяснилось, что обед будет довольно скромным, хотя миссис Шоу заказала к нему самые модные в этом сезоне лакомства. Эдит удовольствовалась тем, что откинулась на спинку стула и просто играла с едой на тарелке, смотрела серьезно и рассеянно, пока все вокруг нее наслаждались остротами мистера Грея, — джентльмена, который всегда сидел в конце стола на званых обедах миссис Шоу и просил Эдит поиграть на пианино в гостиной. Мистер Грей был сегодня в ударе, и джентльмены оставались внизу дольше обычного. Благодаря этому Маргарет смогла услышать фрагменты разговора, который вели дамы.

− Я сама слишком много страдала. Нет, я не могу сказать, что не была совершенно счастлива с бедным дорогим генералом, и все же неравенство в возрасте — это помеха для счастья. Единственное, что я твердо решила: в жизни Эдит не должно быть случайностей. Конечно, я предвидела, что мое дорогое дитя может выйти замуж рано. На самом деле, я была уверена в том, что девочка выйдет замуж до девятнадцати лет. У меня было настоящее предчувствие, когда капитан Леннокс… − и здесь голос превратился в шепот, но Маргарет могла легко восполнить пропуск. Истинная любовь пришла к Эдит без всяких затруднений. Миссис Шоу поддалась предчувствию, как она выразилась, и очень настаивала на браке, хотя многие знакомые Эдит прочили для нее, молодой и хорошенькой наследницы, более блестящую партию. Но миссис Шоу сказала, что ее единственное дитя должно выйти замуж по любви, и вздохнула многозначительно, намекая, что ей самой не было даровано подобного счастья. Миссис Шоу наслаждалась мечтами о предстоящей помолвке даже больше, чем ее дочь. Не то, чтобы Эдит не была влюблена, но она, конечно, предпочла бы хороший дом в Белгравии[2] той необыкновенной жизни на Корфу, которую описывал капитан Леннокс. Мысль об обязанностях, которая так воодушевляла Маргарет, приводила Эдит в трепет отчасти из-за удовольствия, которое она получала от уговоров своего нежного возлюбленного, и отчасти потому, что ей действительно не хотелось лишиться привычного комфорта. И все же, появись сейчас перед ней некто, владеющий прекрасным домом, прекрасным имением и прекрасным титулом в придачу, Эдит устояла бы перед искушением и осталась бы верна капитану Ленноксу. Позднее, правда, у нее, возможно, появились бы небольшие сомнения и плохо скрываемое сожаление из-за того, что капитан Леннокс не смог соединить в себе все мыслимые совершенства. В этом она была дочерью своей матери, которая вышла замуж за генерала Шоу, испытывая лишь уважение к его репутации и положению, и многие годы постоянно, хотя и тихо, оплакивала свое существование вместе с человеком, которого она не любила.

− Я не экономлю на ее приданом, − таковы были следующие слова, которые услышала Маргарет. − У нее есть прекрасные индийские шали и шарфы. Генерал дарил их мне, но я их никогда не надену.

− Она − счастливица, − ответил другой голос, который, Маргарет знала, принадлежал миссис Гибсон, — леди, имевшей двойной интерес в разговоре, так как одна из ее дочерей вышла замуж несколько недель назад. − Хелен мечтала об индийской шали, но когда я узнала о непомерной цене, какую просят за нее, вынуждена была отказать моей дочери. Она будет завидовать, когда узнает, что у Эдит есть индийские шали. Какие они? Из Дели? С прекрасной маленькой каймой?

− Маргарет снова услышала тетин голос, но на этот раз он звучал так, как будто она поднялась со своего кресла и всматривалась в полумрак гостиной.

− Эдит! Эдит! − позвала она, а затем затихла, как будто утомилась от произведенного усилия.

Маргарет вышла вперед.

− Эдит спит, тетя Шоу. Я могу что-то сделать для вас?

Все леди заохали: «Бедное дитя!» И крохотная комнатная собачка в руках миссис Шоу начала лаять, как будто тоже разволновалась.

− Тихо, Крошка! Непослушная маленькая девочка! Ты разбудишь свою хозяйку. Я хотела спросить Эдит, не попросит ли она Ньютон принести сюда индийские шали. Может, ты это сделаешь, Маргарет, дорогая?

Маргарет направилась в старую детскую на втором этаже, где Ньютон занималась подготовкой кружев, необходимых для свадьбы. Пока Ньютон, не отказав себе в удовольствии поворчать, распаковала шали (их демонстрировали гостям четыре или пять раз за день), Маргарет оглядела детскую, первую комнату в доме, с которой она познакомилась девять лет назад, когда ее, совсем еще дикарку, привезли сюда, чтобы разделить комнату, игры, уроки с кузиной Эдит. Маргарет вспомнилась унылая детская, где царствовала суровая и церемонная няня, ужасно требовательная к чистоте рук и одежды. Она вспомнила первое чаепитие здесь, отдельно от ее отца и тети, которые обедали где-то внизу, в бесконечной глубине; она сама была где-то на небе (так казалось маленькой Маргарет), а они − в недрах земли. Дома, до того как она приехала жить на Харли-стрит, ей служила детской гардеробная ее матери. В деревенском доме Маргарет всегда завтракала вместе с отцом и матерью. Восемнадцатилетняя девушка ясно помнила горе, терзавшее в тот день сердце девятилетней девочки. Она помнила, как прятала лицо под одеялом в ту первую ночь, и как няня приказывала ей не плакать, потому что это побеспокоит мисс Эдит. И как она все равно плакала так же горько и безутешно, но уже тише, пока новая, величественная и милая тетя тихо поднималась наверх вместе с мистером Хейлом, чтобы показать ему его маленькую спящую дочку. Потом маленькая Маргарет успокоилась и старалась лежать тихо, притворяясь спящей, чтобы не расстроить отца своим горем, потому что нельзя было открыто горевать после всех надежд, планов, изобретений, через которые они прошли дома, прежде чем ее гардероб был приведен в соответствие с ее новыми важными обстоятельствами, и прежде чем папа смог оставить свой приход и приехать в Лондон на несколько дней.

Теперь она полюбила старую детскую, хотя это была уже не та комната. Маргарет осмотрелась вокруг, сожалея, что оставит ее навсегда через три дня.