Сергей Бояркин

Солдаты Афганской войны

Служба в армии — является в СССР

священным долгом и почетной обязанностью.

(Из Конституции СССР)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ СОЛДАТАМИ СТАНОВЯТСЯ

ХОЧУ БЫТЬ ДЕСАНТНИКОМ!

Будь проклят тот день, когда хирург,

постучав по моей впалой груди, сказал: "ГОДЕН!".

Полным ходом шел майский призыв 1979 года. Комиссия военкомата по распределению призывников работала бойко. И вот, после прохождения всех врачей, подошла моя очередь войти в этот последний кабинет. Волнуясь, словно именно сейчас в моей судьбе может произойти нечто поворотное, я предстал перед комиссией как и все прочие — в одних лишь трусах.

За сдвинутыми в ряд столами, на которых стопками лежали папки с делами призывников, сидело пять человек. Настроение у всех было приподнятое. Сидящий в центре подполковник — председатель комиссии — с улыбкой оценил мои мощи и, полистав папку с заключениями медиков, сказал:

— Это хорошо, что ты невысокий — в танке тесно не будет.

— Уловил? Танк тебе доверяем! — поддержал веселый тон начальника другой член комиссии.

— А может, парень о Морфлоте всю жизнь мечтал. Кстати, в подлодке тоже компактные требуются.

От последней шутки мне стало как-то не по себе: на флоте пришлось бы служить не два, а три года. Столь мрачная перспектива подтолкнула меня действовать более решительно и, собравшись с духом, я неуверенным голосом попросил:

— А можно в десант? У меня есть разряд по парашютному спорту, — и передал подполковнику сложенный пополам листок — мое свидетельство парашютиста. Там было заполнено всего три строчки, что соответствовало трем выполненным прыжкам.

С интересом изучив его содержание, председатель остался доволен:

— Это другое дело! — и стал рыться в своих папках, замечая, как бы про себя. — Кого ни спроси, всем подавай десант, а сами даже на самолете ни разу не летали!.. А вот на флот — никто не хочет! Перед тобой одного, так еле, понимаешь, уговорили, — вся комиссия снова дружно заулыбалась и весело заерзала на стульях. — И что молодежь так море не любит?

В конце концов нужная папка была найдена и, сделав в ней необходимую пометку, он торжественно заключил:

— Ну, давай! Пятая команда — ВДВ!

Я просиял. О большем я и мечтать не мог. Недавно посмотрев в кинотеатре фильм о воздушном десанте "В зоне особого внимания", я все еще находился под его впечатлением: сколько там было армейской романтики и интересных приключений, выпавших на долю сильных и смелых десантников, и из всех невероятно сложных ситуаций "голубые береты" всегда выходили победителями, как и подобает настоящим героям. А чего только стоит крепкая армейская дружба и взаимовыручка! Фильм вскружил мне голову, и я был счастлив, что моя мечта сбывалась — скоро и я стану таким же!

Пока заполняли боевую повестку, председатель строго предупредил:

— Кого на сбор приносят под руки — сразу отправляю в вытрезвитель, а потом гарантирую только стройбат. Имей в виду! И еще — прическу приведи в порядок. Два миллиметра, не больше! А то зарос, как дьякон — смотреть противно.

Домой я летел словно на крыльях. Чувство гордости переполняло меня. Я буду ДЕСАНТНИКОМ! Накачаю мышцы, научусь приемам самбо и каратэ! Форма цвета хаки, голубой берет — словом, друзья умрут от зависти! На душе стало легко и свободно. Сразу отступили тягостные мысли, мучившие меня последние месяцы…

А ведь еще совсем недавно, этой зимой, я был студентом-физиком новосибирского университета. Там, в общежитиях студенческого городка, окруженных со всех сторон сосновым бором, протекали мои бурные студенческие дни. Вырвавшись на свободу от опеки родителей и получив тем самым самостоятельность, я жил новой, интересной, хотя и весьма напряженной жизнью: днем — лекции и семинары, вечером — самоподготовка и зубрежка. А субботние дискотеки и шумные вечеринки скрашивали нудную бесконечную учебу.

Как-то раз, проходя мимо доски с разными универовскими объявлениями, я обратил внимание на отдельный невзрачный лист с примитивно изображенным на нем парашютом. Hа листе неровными буквами значилось:

Внимание!

Желающие заниматься парашютным

спортом приходите на военную кафедру.

Ниже указывался номер аудитории и время занятий.

— Ага! Это то, что мне и надо! — сразу загорелся я. — Схожу, пощекочу нервишки!

Hа призыв покорить небо откликнулось человек двадцать. Занятия с нами вел спортсмен-разрядник по фамилии Рубан. Hа вид ему было лет сорок, и держался он с нами весьма и весьма раскованно. Первые месяца два, пока шла теоретическая подготовка, Рубан запугивал нас всякими невероятными случаями из жизни бердского аэроклуба, где нам предстояло сигануть с парашютом, а когда начались практические занятия, где отрабатывалась укладка парашюта и последовательность действий при прыжке, он, не выбирая выражений, поносил нас за тупость и неумение. Особенно доставалось затесавшимся в секцию пятерым девушкам: он придирался к самым мелким пустякам и отпускал столь нетактичные обороты и сравнения, что порой доводил их до слез.

И вот, после прохождения медицинской комиссии и сдачи экзаменов в областном аэроклубе, группа наконец была допущена до прыжков.

Мы прибыли на бердский спортивный аэродром. Получив и уложив парашюты, мы долго ждали своей очереди, наблюдая, как куда-то стаями уходят учебные вертолеты, как в небе беззвучно кружат длиннокрылые аэропланы, как за летящими на большой высоте самолетами образуются разноцветные бусинки куполов парашютов — то прыгали спортсмены.

Безусловным лидером и душой коллектива среди нас был Hиколай — высокий и довольно крепкий парень, уже отслуживший в воздушно-десантных войсках. Он был года на три старше всех и относился к нам по-взрослому покровительственно и в то же время как равный. С Hиколаем было весело, и все к нему тянулись. Он шутя поучал нас жизни и любил вспомнить что-нибудь интересное из своей армейской службы. Но одна из этих историй меня сильно обескуражила.

— …Смотрю — один из только что прибывших, — рассказывал Николай, — совсем раскис: сидит в сторонке, хлюпает носом. Служба ему, видать, не в жилу пошла. Сопли развесил, чуть ли не плачет, и к автомату уже примеряется. Ну, думаю — сейчас еще застрелится! Я к нему подошел, взял у него автомат…

— Подсел рядом, поговорил с ним по душам и успокоил парня, — зная добрый нрав Hиколая, мысленно продолжил я. Но услышал нечто иное.

— … взял у него автомат, да как врезал ему хорошенько разика три, чтоб неповадно было! У него сразу мозги прочистились и больше он таких фокусов не выкидывал.

— Ничего себе, психолог! — удивился я такому обороту. — Надо же было с ним как-то поговорить!

— И так сошло! Слова понимают не все, а так оно верней и надежней!

В ожидании и разговорах проходил час за часом. Заметив, что некоторые не совсем уверены в благополучном исходе дела, Hиколай решил нас подбодрить, продемонстрировав довольно доходчивый и очень наглядный пример. Он поднял с земли проволоку, согнул ее в виде плотной синусоиды:

— Смотрите сюда. Вот так уложены стропы. Когда ты летишь вниз, они расправляются, — он потянул за концы проволоки и, действительно, из синусоиды она вытянулась в ровную линию. — Видите? Им ничто не мешает! Hу что может быть проще?! Hе берите в голову — система самая дубовая — тут в принципе ничего не может произойти!

Наконец подошла наша очередь садиться в самолет. Когда он набрал километровую высоту, открыли боковую дверь и по команде: "Приготовился!.. Пошел!" — в дверь по одному стали нырять впередистоящие.

И вот уже я стою у края раскрытой двери, где за порогом — ослепительно белый провал в бездну. Сердце взволнованно колотится. Налетающий страх перед неизведанным сковывает все тело: "А вдруг не раскроется?! Тогда через какие-то секунды меня не будет!"

— Приготовился!.. Пошел! — я с силой отталкиваюсь ногой от борта. Мощный поток воздуха ударяет мне в бок и сносит назад. И почти сразу — тишина, только доносится затихающее урчание удаляющегося самолета. Еще несколько секунд мои внутренности находятся словно в подвешенном состоянии, а в голове только одна мысль: "Когда же? Когда?"

И наконец — динамический удар! Осматриваю купол парашюта: — Все нормально! — Я улыбаюсь — хочется петь песни.

После успешного приземления мы, счастливые покорители неба, идем по заснеженному полю и с восторгом наперебой рассказываем друг другу о пережитых чувствах.

Через день прыгнули еще два раза, а вечером организовали по этому поводу грандиозное застолье. На том парашютная эпопея и завершилась.

Однако, в то же самое время на моем учебном фронте складывалась чрезвычайно тревожная обстановка. Науки мне давались с трудом. Бесчисленное множество сложных формул никак не могли уместиться в моей недостаточно одаренной голове, где значительное место отводилось мыслям о симпатичных девушках, которые не имели решительно никакого отношения к точным наукам. И если раньше в школе я без особого труда и даже с увлечением решал задачки по математике и физике, то здесь, где в расчетах без конца приходилось оперировать градиентами, дивергенциями и тензорами, способностей мне явно не хватало.

В общаговской комнате вместе со мной жил Сергей Смирнов — круглый отличник, один из лучших студентов среди физиков нашего курса. Я не переставал удивляться, как он мог за вечер, всего за один присест, не напрягаясь и даже получая удовольствие, решить целую кучу задач из курсовой работы, тогда как я после долгих втолковываний с трудом врубался только в суть постановки задачи. В сравнении с ним я представлял собой жалкий, умственно неполноценный субъект. И даже честно списав правильное решение, я отдувался, долго пыхтел, но никак не мог ответить что-нибудь вразумительное преподавателю, принимающему курсовую работу, стоило ему только ткнуть пальцем в любую из формул в моей тетрадке и поинтересоваться: "А это откуда взялось?"