Василий Аксенов
Суперлюкс
Владислав Иванович Ветряков, он же, для друзей, Слава, он же, для самого интимного окружения, Гиббон… многоточие. В растерянности оглядывается: сказуемое потеряно или еще не найдено, ибо мы еще не знаем, куда поместить нашего героя, в какую точку мира, в какие обстоятельства, какое предложить ему действие. Пока что разберемся с прозвищем: что за странность – Гиббон? Ведь это же, как известно, вид обезьян, а между тем во внешности Владислава Ивановича ничего обезьяньего нет, напротив, с первых же минут знакомства он удивляет славной человечностью, мы бы даже отметили его особенный искрящийся взгляд. Такой взгляд отличает персону, способную восхищаться объективированным миром, видеть в нем не просто скопище предметов, но еще и разные горизонты очарования, таким мы предлагаем читателю его взгляд. Что же касается словечка «гиббон», то все началось с шутки: парились в сауне с ближайшими друзьями, вернее развлекались, пиво «Карлсберг» в неограниченном количестве, анекдоты, байки, возня… Гачик Тарасян взялся изображать слона. Лева – умирающего лебедя, а Владислав Иванович руки опустил до пола, запрыгал перед зеркалом – я гиббон, я гиббон! И вот надо же – ни слон, ни лебедь не прижились, а гиббон остался – Слава Гиббон. Честно говоря, некоторые основания для клейкости у этого прозвища есть: филогенез почему-то принес Владиславу Ивановичу длинноватые руки, излишнюю волосатость кожи, но эти внешние и не особенно существенные приметы совсем не бросаются в глаза, особенно если ты не дурачишься в финской бане, а едешь в такси, одетый в костюм тончайшей голубоватой фланели, чуть покачиваешь изделием итальянских обувщиков и добрым, почти восхищенным взглядом через дивные французские очки смотришь на мир, на Приморский бульвар Одессы, на памятник Дюку де Ришелье, на панораму порта с белоснежными кораблями в центре оной. Итак, найдя вдруг нашему герою место, забудем словечко «гиббон», чтобы преисполниться симпатией к чудному гражданину Владиславу Ивановичу Ветрякову, похожему на физика-теоретика, к тому же выездного.
– Потрясающе! – сказал Ветряков. – Просто потрясающе!
– Что потрясающе? – хмуро спросил шофер.
– Да вот же все это! Одесса, порт, корабль!
Остановились на причале прямо возле высоченного борта теплохода «Караван». Ветряков протянул шоферу пятидесятирублевую ассигнацию. Хрустящая, новенькая, довольно большая и вполне приятного зеленоватого цвета. Если уж иметь вкус к деньгам, то начинать нужно с пятидесятирублевок, так давно решил Владислав Иванович. Человек со вкусом должен ориентироваться только на полусотенный дизайн.
– Сдачи нет…
– Веселее, друг! Сдачи не надо! – сказал Владислав Иванович.
– Вот это потрясающе, – пробормотал ошеломленный таксист.
Владислав Иванович, подхватив чемодан и атташе-кейс, стал подниматься по трапу белоснежного гиганта. Вахтенный офицер взял его билет и посмотрел на Владислава Ивановича с уважительным вниманием. Как-никак 900-рублевый суперлюкс! Прошу вас! Пожалуйста, сюда! Лифт, пожалуйста! Люда, проводи товарища в ноль-второй! Надутая, розовощекая, вся хрустящая Люда, воплощение неприступности, открыла дверь красного дерева, за которой сразу же обнаружилось некое чудо комфорта. Люда, минуточку! Никаких минуточек, я на вахте! Нет-нет, вы меня не поняли, просто в честь знакомства, быть может, вам пригодится, надеюсь, не обидитесь, вот пустячок… Пассажир суетливо отщелкнул чемодан, и через секунду в руках у коридорной оказалась коробка духов «Мадам Роша», целая унция. Мама моя, в заграничных плаваньях коридорная Люда и взглянуть не смела на такие предметы. Ну вот, Люда, ну вот, я вижу, вы рады, и я, конечно же, рад, что вы рады, потому что радость вам очень к лицу…
– Да что вы, товарищ… Ой, мама моя! Да что вы, товарищ…
– Владислав Иванович Ветряков, физик. Я физик, Люда, вы понимаете? Для меня это просто пустяк.
Люда с некоторой еще опаской пропустила физика внутрь суперлюкса и показала, держась на проверенном расстоянии, холодильник итальянский! – ванную комнату – всю шведскую! – цветной телевизор – американский! – музыкальную стереофонику – японскую! Чудеснейший в самом деле пароход! И название такое чудное – «Караван»! Откуда же, Люда, такое название необычное? Что же необычного – «Азербайджан», «Казахстан», «Караван»… Ну, я рад, Люда, что наше знакомство состоялось. Еще раз уверяю, что вас этот пустяк, вот этот – неплохой дизайн, а? – вот эта ерундовина ни к чему не обязывает, а вот вам если что-нибудь понадобится, Людочка, я не знаю, ну мало ли что, деньги, скажем, если вам деньги, моя золотая, понадобятся, обращайтесь в любое время.
Оставшись один, Владислав Иванович повесил в шкаф свои костюмы, коричневый и серый, блейзер и джинсовый «сафари», расположил на полках стопки английских рубах и свитеров тонкой шерсти, расставил обувь, «граничащую по дизайну с произведениями искусств» (выражение Гачика Тарасяна), извлек парижскую мужскую парфюмерию, а вслед за ней – коньяк, виски, джин – все это во временном небрежном расположении на столе представляло отличнейший дизайн, или иначе поп-арт.
Через полчаса прибыли два отличнейших молодца в джинсах, в коже, настоящие оптимисты. Без посторонней помощи втащили в каюту несколько ящиков с напитками и закусками: тоник «Швепс», любимое баночное пиво «Карлсберг», джин «Бефитер», икра, копчености, жареный миндаль – все как полагается. Владислав Иванович, глядя на заказ, наполнялся теплым, почти торжественным чувством. Нет, что ни говори, есть еще в мире «чувство локтя»: стоило ему заикнуться, что хорошо бы на борту «Каравана» получить заказ, как тут же Лев сказал: «Бусделано». Владислав Иванович представил себе, как Лев выходил на Росько, а тот подключал Вадима Лешина, потому что самому ему на уровень Андрея Михайловича выходить не след, а Вадим звонил Серафиме Ивановне, а та уже известила Андрея Михайловича в частном порядке, и тогда уж верный Лев, получив «добро», позвонил напрямую. Нет-нет, что бы ни говорили скептики, есть еще в мире настоящая мужская дружба. Так вот ведь получается – достаточно двух-трех слов, иногда и одного взгляда на человека, и сразу ясно, пойдешь с ним в разведку или воздержишься.
Теплоход «Караван» в море – благородное зрелище! Чартерный всемирный скиталец, обычно прогуливающий шведов и англичан в архипелагах Полинезии, а колумбийцев или аргентинцев, наоборот, по фиордам Норвегии, иногда посещал и родные воды, ублажал соотечественников. Тогда запечатывались игральные автоматы, так называемые «однорукие бандиты», ибо нашим людям чужд дух наживы и вера в слепую судьбу, заменялось кое-что другое, присущее им, на кое-что, присущее нам, и «Караван» отправлялся в рейс Одесса – Батуми – Одесса, доставляя своим присутствием удовольствие как самому Понту Евксинскому, так и близлежащим берегам.
Итак, мы нашли нашему герою подобающее место в чудесном, почти ослепительном мире и обеспечили его всем необходимым. Теперь можно было бы уже выпустить его из суперлюкса на палубу в перипетии рассказа, но, может быть, следует еще добавить, что Владислав Иванович, вообразите, не мошенник, не куркуль-собиратель и даже не ловкач. Он – друг, надежный человек, бескорыстный и смелый сподвижник, он – князь Мышкин современной партизанской структуры, звено пресловутой системы «стихийного перераспределения», он, наконец, просто-напросто физик-теоретик. Фамилия – не скрывается, она подлинная, Слава – это пожалуйста, это друзьям, а для дружбы открыт, о Гиббоне просто умалчиваем, и вовсе не потому, что это какая-нибудь криминальная кличка, но лишь собственная неудачная шутка, к сожалению, оказавшаяся с клейком.
Итак, выпускаем на палубу и прямо навстречу балерине Соколовой. Она – зябкое создание, на плечиках – шаль. В огромнейших глазах – надежда провести несколько дней в одиночестве. Увы, уже замечена несколькими противниками женского одиночества. Один из них, явный физик, приближается, подтормаживая. Что ж делать, не самый худший, кажется.
– Добрый вечер. Вот она, колыбель человечества. Вы курите? «Уинстон» или «Кент»? Прошу! Простите, не вы ли третьего дня в балетной программе «Белые ночи»?.. Ах, какая удача, огромное удовольствие познакомиться. Владислав Ветряков, физик. Ну, как вам колыбель человечества? Да-да, конечно, можно точнее. Вот, например, Средиземное море – колыбель человечества, а наше Черное, вот это данное море, часть Средиземного, ну… Уловили мою шутку? Простите, вы еще не ужинали, Ольга-тире-Наталья? Конечно, я знаю, что вы Валентина, но раз вы улыбаетесь, значит, понимаете юмор, и мы будем ужинать в атмосфере юмора, хорошего настроения, о балете и о физике ни слова.
В ресторане цены оказались катастрофически низкие и прейскурант явно без излишеств – дескать, насыщайся, но не задерживайся. Владислав Иванович, однако, на минуту отлучился с официантом Герой, «зарядил» его до полнейшего изумления, и вскоре стол покрылся развалюченной снедью. У Валентины Соколовой кругом пошла голова. Какая утонченная, подумал Ветряков, заметив, что балерина прикрыла глаза при виде угрей и лангустов. Ну, уж налопаюсь, думала Соколова.
– Какую вы музыку любите, Валентина?
– Я люблю музыку барокко. – Балерина открыла глаза: не промазала ли с барокко, не слишком ли, не надуется ли физик?
Но он уже шел бодрыми шагами к оркестру, к семерым молодчикам группы «Семь колес», явным, отчетливым оптимистам жизни.
– Рваните барокко, ребята! – попросил он их задушевно и зарядил их на весь вечер, да так сильно, что «Семь колес» от растерянности закрутились было в разные стороны, но быстро оправились и врезали то, что просили, рок-н-рол «Мемфис».
– Ах, Валентина-Валентина, – говорил в начале ужина Владислав Иванович, – гляжу я на вас, на ваши тихие движения, на овал лица, на то, как вы пьете, как кушаете, и лишний раз утверждаюсь в своем кредо – пессимизму бой! Ну, разве это, скажите, не счастье – кушать вместе?
Есть в мире натуры, боящиеся избыточного счастья, видящие в нем некую шаткость, кое-какую иллюзорность, но не таков Владислав Иванович с его устоявшимся кредо: человек рожден для счастья, как птица для полета!
