ИСКАТЕЛЬ № 1 1972
Аркадий ВАЙНЕР, Георгий ВАЙНЕР
ВИЗИТ К МИНОТАВРУ
КНИГА ВТОРАЯ[1]
Рисунки А. ИТКИНА
В квартире выдающегося советского скрипача Льва Осиповича Полякова совершена крупная кража. Среди похищенных вещей — бесценная скрипка работы, знаменитого итальянского мастера Антонио Страдивари. Оперативная группа МУРа обнаружили на месте преступления орудие взломщика — фомка затерялась в складке кресла между сиденьем и спинкой, и вор, действовавший в темноте, не смог ее отыскать. В прихожей квартиры, кроме того, на полу был найден троллейбусный билет…
Такова завязка первой книги романа Аркадия и Георгия Вайнеров «Визит к Минотавру». Дело об ограблении квартиры народного артиста СССР ведет старший инспектор уголовного розыска капитан Тихонов.
Возникает подозрение, что к краже причастен один из соседей — Обольников — хулиган, дебошир и пьяница. Поляковы изредка оставляли ключи от своей квартиры его жене, которая помогала им по хозяйству. На бокале в ограбленной квартире обнаружены отпечатки пальцев Обольникова; но установлено, что в самый момент кражи он был в больнице. Возможно, Обольников послужил лишь наводчиком для настоящего преступника, «показав» ему квартиру Полякова с помощью ключей, взятых у жены за несколько дней до ограбления?.. Однако выясняется, что Обольников забрел ночью в квартиру народного артиста лишь для того, чтобы… выпить, к совершенной краже он непричастен.
В ходе следствия инспектор Тихонов сталкивается с некоторыми людьми, знакомыми Л. О. Полякова — Григорием Петровичем Белашом, настройщиком музыкальных инструментов филармонии, и Павлом Петровичем Иконниковым. Иконников в прошлом — талантливый скрипач, но опустившийся ныне человек, враждебно относящийся к Полякову. Письмо, пришедшее в МУР, сообщает, что кто-то видел его в ночь ограбления выходящим из дома народного артиста. Письмо анонимно, но о возможной причастности Иконникова к преступлению свидетельствует и более существенное обстоятельство. В квартире Полякова за несколько дней до ограбления испортился замок (позже экспертиза установила, что он был кем-то намеренно испорчен снаружи). Человек, назвавшийся слесарем из ЖЭКа, починил замок, и народный артист на всякий случай записал телефон слесаря. Оказалось, что телефон с этим номером установлен в квартире близкой приятельницы Иконникова Раисы Никоновны Филоновой…
Вскоре после ограбления обнаруживается одна из похищенных вещей. Двое подростков принесли в радиомастерскую на станции Немчиновка магнитофон, принадлежавший Полякову. Как показали ребята, магнитофон был продан им каким-то пожилым человеком в вагоне электрички, следующей до Одинцова.
Следствие усложняется, когда гибнет Павел Петрович Иконников. Но спустя несколько часов инспектор Тихонов получает письмо, написанное Иконниковым перед смертью. В письме — признание того, что Павел Петрович виновен в преступлении лишь косвенно: кто-то пользовался им «как щитом». Мучительные переживания, раскаяние привели Иконникова к самоубийству.
В результате напряженной работы по сопоставлению отдельных разрозненных фактов (места продажи магнитофона, троллейбусной остановки, на которой, вероятнее всего, был оторван билет, найденный в квартире Полякова, некоторых обстоятельств старых «дел» о кражах со взломом) в Одинцове выявлен настоящий преступник — некто Мельник. В его доме обнаружены вещи, похищенные у народного артиста СССР. Не найдена только бесценная скрипка работы Антонио Страдивари…
ГЛАВА 1. ЧУЧЕЛО МИНОТАВРА
Будущее скрыто от глаз человека. Поэтому ошибки, возможные в будущем, всегда накрепко связаны с прошлым. То, что вчера было только планом, лишь сегодня превратится в поступок, а завтра мы сможем оценить его как ошибку. Но завтра наш поступок уже полностью отойдет в прошлое, и оценка ошибки становится мерой отношения к прошедшему. И потому ошибки становятся необратимыми. Прошлое не возвращается, унося в себе тяжелую дань наших потерь. Пытаться исправить ошибку глупо, за ошибки надо расплачиваться. И платой является необходимость начинать все сначала.
Об этом горестно думал Антонио Страдивари, слушая рассказ Луиджи. Пиччони. Сегодня тот вернулся из Ливорно, где встретил в порту старшего сына Страдивари, неделю назад убежавшего из дому. Паоло Страдивари сказал Луиджи, что нанялся матросом на корабль, уходящий в Бразилию. Отцу поклона не передал и пообещал вернуться из Бразилии богачом — из Америки ведь все возвращаются крезами…
Так в чем ошибка? Учил, воспитывал неправильно? Или, может быть, сын имеет право сделать выбор сам — стать продолжателем дела отца или начать жизнь морского авантюриста? Да, в доме никому и в голову не приходило, что Паоло может заниматься чем-то другим, нежели строительством скрипок. В двенадцать лет отец вложил в его руки деревянный циркуль и маленький фуганок, и с тех пор изо дня в день, кроме первого дня пасхи и рождества, они стояли вместе у верстака. Потом встал рядом и Джузеппе. Потом верстак пришлось удлинить — понадобилось место для Франческо. Месяц назад занял свое место в мастерской Омобоно — ему исполнилось уже десять лет.
В доме вырос предатель. Если бы Паоло сказал отцу, что не хочет придумывать скрипки, неинтересны ему неразгаданные секреты лака, и наплевать, как прорезать эфы, чтобы получить наиболее полный, сочный звук, потому что он хочет быть бочаром, каменотесом, художником, гончаром или землепашцем, то при всей тяжести удара Страдивари примирился бы с этим. Но бросить то, что с такой мукой изыскивал отец и вручил ему в руки, ради призрачного блеска легких денег, чужих денег, которые можно быстро и просто добыть — этого понять, простить и принять Страдивари не мог.
Он сидел в тягостном оцепенении и думал о том, что, видимо, пришла пора испытаний. До сих пор он был удивительно, небывало счастлив, ибо все, о чем может мечтать человек, он имел. Он был здоров, силен, имел четырех сыновей, очень богат, а имя Страдивари известно во всей Европе.
Ребята росли крепкими, ловкими и смышлеными. Часто, сидя во главе длинного обеденного стола, Антонио прикидывал, а сердце при этом сладостно замирало: слава дома Амати взошла в зенит в третьем поколении и увенчалась искусством Никколо Амати — внука. Если его судьба уподобится судьбе Андреа Амати, то род Страдивари останется в веках. Спохватившись, он торопливо крестился, отгоняя эти сладкие и пугающие мысли.
И вот первый удар судьбы грянул. Страдивари встал и тяжело прошелся по мастерской. Трое ребят с испугом и непониманием смотрели на враз постаревшего отца. Сплетник Пиччони набил трубочку, раскурил и тоже с любопытством уставился на Антонио: что-то теперь скажет этот гордец?
Страдивари стоял посреди мастерской, сложив руки на груди, раскачиваясь с пятки на мысок. Потом не спеша, хриплым голосом проговорил:
— Младший сын Андреа Амати, дядя моего учителя Никколо — Антонио Амати повесился в мастерской, когда ему исполнилось двадцать три года. Но дом Амати от этого не рухнул. И дом Страдивари перенесет потерю сына…
— Даст бог, вернется еще, — сказал благодушно Пиччони.
— Нет, сюда он не вернется, — твердо сказал Страдивари. — Ты, Джузеппе, иди к канонику и закажи заупокойную службу по сыну моему почившему Паоло…
— Да что вы говорите такое, синьор Антонио! — воскликнул Пиччони.
— То, что вы слышали. У Антонио Страдивари не может быть сына — бродяги и вора.
— Почему же вы думаете, что он обязательно станет вором?
— Потому что легко богатеют люди только воровством и обманом. Итак, с этим покончено. Простите меня, сосед, но мы и так потратили много времени, нам надо работать. Джузеппе, вернешься от попа, начинай шлифовать деки для этого альта. Ты, Франческо, расширь эфы на два волоска. Омобоно, сынок, смотри, нож фуганка должен идти ровненько вдоль волокон дерева. Видишь, тогда не получается заусенцев… Давайте, ребятки, время не ждет…
* * *
Комиссар отбивался по телефону:
— Да, я очень ценю и уважаю наших розыскных собак… Конечно… Но я не председатель Моссовета… А в исполком с ходатайством об отводе участка вошли… Ага — очень остроумный совет… Вот слушай, Кузнецов, у меня тридцать шесть офицеров на очереди за жильем, так что я сначала на этот вопрос употреблю свое влияние… А собачки подождут немного… Ну давай, привет…
Комиссар положил трубку и спросил меня:
— Так сколько их, по-твоему, было?
— Не меньше двух — наверняка.
Комиссар почесал щеку тупым концом карандаша, задумчиво, будто вспоминая, сказал:
— Помнится мне, кто-то когда-то голову давал наотрез, что там побывал один человек.
Я принужденно улыбнулся:
— Что делать — я задним умом крепок. Как говорит про меня Лаврова — ле спри де эскайе.
— Это что? — с интересом посмотрел на меня комиссар.
— По-французски значит: «лестничный ум».
— А! Ну да, эскалатор — лестница! — сообразил комиссар. — А она что — только говорит или думает так же?
— Трудно сказать. Наверное, думает.
— Это плохо. Подчиненные должны уважать начальство — тяготы служебные кажутся много легче.
— Точно! — радостно заухмылялся я. — По себе я это давно заметил.
Комиссар сказал:
