Ольга Голотвина

Пасынки Гильдии

Посвящается моей верной читательнице Анне Зангиевой, запустившей в Подгорный Мир чешуйчатого ползуна

1

Аргосмир просыпался – присмиревший, нарядный и умытый, словно ребенок, которого родители ведут в храм. Он и был сейчас ребенком, этот город, вспомнивший, что люди – не высшее и не главное в мире, сотворенном богами. Святилища, куда весь год горожане шли со своими горестями и надеждами, в этот день стали средоточиями силы и власти, семью сердцами города, семью престолами Безликих Повелителей, в грозном молчании ожидающих почестей, положенных им от сотворения мира.

Но далеко не все в столице Грайана были настроены столь благостно и мирно. Например, никакого праздничного оживления не читалось на худом, с острыми чертами лице женщины, что сидела на заросшем мхом большом камне. Холодный ветер с моря, долетавший сквозь бедные окраинные дворы на этот пустырь, заставлял ее кутать плечи в старую шаль. Женщина делала это рассеянно, не отводя взгляда от лежащей у ее ног груды небольших свертков из темной материи.

Обступив валун полукольцом, несколько мужчин ожидали, когда она заговорит.

Окажись на пустыре случайный прохожий – кинулся бы наутек при виде разбойничьих рож этих оборванцев. И прав был бы этот прохожий: от такого сброда лучше держаться подальше. Целее будешь.

Но сейчас бродяги держались с почтительностью, которая плохо вязалась с их не внушающим доверия видом.

Наконец женщина спросила сурово:

– Хватит огня-то?

– Хватит, королева! – первым успел отозваться смуглый парень с перебитым носом и черными сальными патлами. – А надо будет – и кровью город умоем!

– Грозный какой выискался! – строго и насмешливо одернула его женщина. – Сегодня огонь дороже крови. Жабье Рыло насчет резни приказа не давал… Проверили, как эти штуки горят? Что-то у меня нет веры этому алхимику.

Бродяги истово закивали, хором заверяя «королеву», что да, сожгли они один запал – хорошо горит, искры рассыпает… не угодно ли ей самой убедиться?

– Нет, они нам понадобятся все, – улыбнулась женщина уголками губ. – Увижу, как они горят, уже в деле. Сама одну штучку понесу, под шалью ее легко будет спрятать. Мне, пожалуй, нужен будет спутник, вроде как муж, чтобы отвлечь внимание.

– Я!.. – истово выдохнул смуглый парень с перебитым носом.

Женщина скользнула по нему равнодушным взглядом:

– Не с твоей рожей… Со мной пойдет Мордастый, только его надо одеть поприличнее. Собирайте это богатство в мешок, парни, поделите между кем надо. Не подведите Жабье Рыло! Пусть пожары начнут перемигиваться меж собой из конца в конец города!

Бродяги поспешно принялись укладывать свертки в рогожный мешок. А «королева», встав с валуна, отошла на несколько шагов и небрежно поманила рукой оборванца со сломанным носом. Тот ринулся к ней, словно верный пес, которого позвала хозяйка.

– Пойдешь к Шершню, – приказала женщина. – Скажешь ему: Гиблая Балка отзывается на слово Жабьего Рыла не хуже, чем Бродяжьи Чертоги. Скажешь: мы помним, кто наш господин.

Сияющая улыбка фаворита разом исчезла со смуглой физиономии оборванца.

– Шершень! – Он произнес это имя так, словно выплюнул что-то ядовитое. – Ну на кой Жабье Рыло поставил над нами чужака? Своих, аргосмирских не нашлось?

– Вот пойди и спроси у «ночного короля», – насмешливо посоветовала женщина.

Оборванец был так рассержен, что не обратил внимания на издевку.

– И чудные они какие-то, Шершень с его дружками. Сами с собой разговаривают – сдохнуть мне без погребального костра, если вру!

– Да, – посерьезнела «королева». – Разговаривают. Трактирщик, у которого они живут, на всякий случай за ними подглядывает да подслушивает. Так он мне сказал, что в Шершня и его подручных вселились души каких-то колдунов.

– Это как? – От изумления парень даже забыл про злость.

– Сама не понимаю, – честно ответила «королева». – Но когда они сами с собой разговаривают – это не сами с собою, а… – Тут женщина спохватилась: – А вообще не наша это забота. Лучше пригляди, чтобы все свое дело знали: и те, кто поджигают, и те, кто огонь тушить мешают, и те, кто подстрекают аршмирский люд на мятеж!

Шерайс Крылатая Мысль, молодой жрец Того, Кто Хранит Всякую Неразумную Тварь, еще с вечера навел порядок в своем маленьком деревянном храме. Даже смахнул пыльные полотнища паутины, которые обычно не трогал, объясняя это тем, что паук – неразумная тварь, а стало быть, здесь даже ему кров и защита.

Это, конечно, было отговоркой. Шерайсу просто лень было тыкать метлой по темным углам. Да и для кого особенно стараться?

Год назад Шерайс впервые перешагнул этот порог и хозяйским взглядом обозрел каменную плиту с углублением, в котором горел огонь, кувшин с вином на одном углу плиты, бронзовую чашу с зерном – на другом, ящик с растопкой в углу полутемного помещения… ах, как счастлив он был тогда!

Прежде, будучи учеником, Шерайс обязан был возносить молитвы всем Безымянным. Он был ничей, он не знал, кто из богов призовет его на службу.

По обычаю, который за века освятили благосклонным молчанием Безликие, ученик может стать жрецом лишь в двух случаях: либо где-то умрет жрец и опустеет место у жертвенника, либо будет воздвигнуто новое святилище. И как же боялся Шерайс, что придется ехать в глухомань среди болот и принять жертвенник в старом сарае, куда приходят крестьяне из дальних деревень совершать свадьбы и погребальные обряды, а расплачиваются туесками с клюквой да крынками козьего молока. Это страшило Шерайса даже больше, чем возможность проторчать в учениках чуть ли не до старости.

Сказочной удачей казалось принять служение в одном из семи храмов столицы!..

Угу. В самом жалком из храмов.

Во всем городе только два святилища, где служит лишь по одному жрецу. Вот одно из них Шерайсу и досталось. Конечно, на все воля богов, но ведь обидно же!..

Какие толпы молящихся ежедневно стекаются в храм Того, Кто Зажигает и Гасит Огни Человеческих Жизней! Шестеро жрецов служит там! Шестеро!

Как охотно сыплют моряки серебро и медь на жертвенник Того, Кто Колеблет Морские Волны! А потом они спешат в храм Того, Кто Повелевает Ветрами, а оттуда идут почтить Того, Кто Движет Светилами.

Щедрые приношения получает и Тот, Кто Одевает Землю Травой. Правда, в столице растений всего-то – маленькие садики возле богатых домов да ящики с овощами на крышах у рачительных хозяек. Но горожане помнят, кому они обязаны ковригой хлеба на столе.

Чаще пустует святилище Того, Кто Потрясает Землю. Но разве можно совсем пренебречь таким грозным божеством! Если поток пожертвований оскудевает, жрец (единственный в своем храме, как и Шерайс в своем) заводит суровые, темные речи о страшных приметах, о медленно зреющем гневе Безымянного Господина. И Хранитель Аргосмира, а то и сами правители спешат прислать в святилище дар. Город не забывает день, когда утес Акулий Зуб, казавшийся незыблемым, рухнул в море, унося с собою дюжину рыбацких хижин.

А ему, Шерайсу, чем устрашить народ? Повальным мором кур? Нашествием крыс?

О, крысы – это мысль, надо обдумать! А то жизнь такая, что хоть запирай храм, иди к соседнему святилищу да садись у входа с нищими!

Кстати, о нищих… вон, наползли уже, пристроились возле распахнутой двери! Их меньше, чем у других храмов, не такое хлебное место, но все же сидят, на что-то надеются.

Вот будет позор, если в храм вообще никто не завернет…

Да не может такого быть! Все-таки и коз горожане держат, и лошадей, кое-кто и коров, уж не говоря о домашней птице. Каждый день за скотину богов не молят, но в праздник-то…

О, идут первые жертвователи! Старик с мальчонкой, оба чистые, нарядные. У деда в руках узелок, у внука – корзина.

Старик поклонился жрецу, чинно развязал узелок, учтиво подал маленький праздничный хлебец с узорами из теста на верхней корке. Шерайс милостиво принял дар.

Затем дед обернулся к заробевшему внуку:

– Ну, что ж ты? Твой зверь, тебе и милости для него просить!

Мальчик шагнул вперед, застенчиво передал жрецу из ладони в ладонь теплый медяк. Затем поставил корзину наземь и двумя руками вынул из нее крупного серого щенка.

– Вот… благословить… чтоб вырос большой…

«А чего и не вырасти большим, с такими-то лапами? – умилился Шерайс, принимая щенка из рук маленького хозяина. – Хороший песик, толстопузый, упитанный, глаза ясные. И шустрый: вон как в руках вертится!»

– Как зовешь своего пса? – спросил жрец с напускной серьезностью.

– Дракон.

«Ух ты…»

Будь в храме другие верующие, Шерайс велел бы мальчику, как положено, бросить в огонь несколько зерен и капнуть вина. На этом бы обряд и завершился. Но пока никто не подошел, и жрец (больше для собственного развлечения) благословил неразумную тварь так, словно это был лучший охотничий пес с королевской псарни: призвал Безликих даровать чутье носу Дракона, силу лапам, остроту зубам, зоркость глазам и преданность сердцу. А потом, вернув в корзину животное, на которое снизошла милость богов, Шерайс поднял мальчика к плите, чтобы тому было сподручнее принести жертву огню.

Обряд был закончен, но старику неохота было уходить, а Шерайсу не хотелось остаться одному (если не считать своры нищих за порогом). И завязался разговор, чинный и солидный, какой приличествует вести в святом месте и в праздничный день. Постепенно разговор съехал на «а вот в былые времена»… Заправлял беседой старик. Если верить ему, некогда Гурлиан был страной, населенной богобоязненными людьми, усердными в труде, скромными в поведении и почитающими старших… и куда все это сейчас делось?

Мальчик тихонько слушал, время от времени запуская руку в корзину и гладя свое лохматое сокровище.

Старик увлекся и принялся бранить иные народы за то, что поклоняются ложным богам. Бегло прошелся по поводу наррабанцев с их Единым-и-Объединяющим, нехорошо помянул ксуури (о которых, как выяснилось, не знал ничего) и жителей Проклятых островов (к которым имел лишь одну претензию: почему дали Грайану завоевать себя?). А затем перешел на Союз Семи Островов – Берниди. И тут уж пошел браниться обстоятельно и со