Вера и Марина Воробей
Герой ее романа
1
– Так, мне бы хотелось знать, что там у вас под партой происходит?
Вопрос математички Клавдии Петровны Санаевой, которую старшеклассники за глаза называли просто Клавой, вывел Белого из благодушной полудремы. Он лениво проследил за взглядом учительницы и краем глаза уловил, как Волков с Малышевой нервно расцепили под партой руки.
На губах Сергея появилась небрежная улыбка, сонливость вмиг слетела с него. Нормально ребята устроились! Времени даром не теряют: Ванька-то левша, Анька – правша, сидит как раз справа, так что ничто не мешает им списывать с доски формулы, держась за белы ручки.
– Да, да! Я к вам, Волков с Малышевой, обращаюсь! – подтвердила Клава.
В классе оживленно завозились. Белый собрался было перемигнуться с Алиской, обменяться, так сказать, мнениями, но вовремя вспомнил, что ее в классе нет. Она почти неделю в школу не ходит, простудилась слегка, ну и решила «поболеть».
– А в чем фишка-то? – подал голос Вовка Неделя, приятель Белого, сидевший с ним за одной партой.
– Неделькин, закрой рот! – тут же потребовала Клава.
– А я ничего, я молчу, – проворчал тот.
Но вместо него, действуя из самых лучших побуждений, возник Шустов:
– Да не берите в голову, Клавдия Петровна. Это у них привычка такая, рефлекс Павлова, типа «возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке». Они же по пещерам лазают со своим экстрим-клубом, им без страховки нельзя.
– Шустов, и ты туда же! – завелась Клава, согнав с лица Белого улыбку. – Воспользовались моментом, что вас контролировать некому? Нет, что за класс? Стихийное бедствие, а не класс!…
«Ну, это надолго!» – подумал Сергей.
Клавдия Петровна Санаева появилась в школе три года назад, и старшеклассники сразу же, особо не напрягая мозги, прозвали математичку Клавой. Прозвище это прижилось, как прижилась и его кличка Белый, потому что у него фамилия такая подходящая – Белов. А могли бы звать Серый, он ведь Сергей.
Короче, выбор всегда есть, особенно в школе, где практически каждый второй имеет прозвище. Вон его дружок Неделькин Вовка, а кличка у него Неделя. Виталика Комарова все Комаром называют. Опять-таки фамилия свою роль сыграла, хотя Виталик и внешне на комара чем-то смахивает: такой же худой, нос длинный и вечно зудит у Белого над ухом. Понятное дело, в друзья набивается, а своего дружка Вадима по боку. Сергей этого не одобряет. У Вадима Ольховского почему-то прозвища нет. Стоит над этим подумать. А может, и не стоит. Борьке Шустову, к примеру, пробовали кличку Шут приклеить – любит тот побалагурить на уроке, – да номер не прошел. Шустов только на Боряна откликался, а на остальные не реагировал. Правильный пацан. Было между ними одно недоразумение в недавнем прошлом, было, да сплыло. Разобрались что к чему, после того как кулаками помахали.
А Клаву нужно было Мегерой прозвать – вечно она чем-то недовольна. Вот и сейчас решила свое дурное настроение на Волкове с Малышевой сорвать. Устроила им разбор полета, в сущности, по копеечному поводу. Волков сидит весь красный как рак, услышав про «очумелые ручки». Аня глаза опустила, в парту уставилась, ресницы дрожат, того и гляди разревется от обиды. За что страдают? Ответ прост: за любовь.
И вдруг в голову пришла мысль: «А ведь на месте этой провинившейся парочки запросто могли мы с Алиской оказаться, если бы не договорились сидеть по-старому: я – с Неделей, она – с Дашкой Свиридовой».
«Ты будешь меня отвлекать и сам не сможешь нормально учиться», – сказала Алиса нравоучительным тоном накануне первого сентября. Он не стал возражать по двум причинам: во-первых, всем парням вскоре и так станет ясно, что Алиска – его подружка. Весной Сергей об этом мог только мечтать, а сегодня это уже свершившийся факт. И с ним любому придется считаться. Он об этом позаботится.
А во-вторых, а может, даже и во-первых, Белый клятвенно заверил директора, что исправит хромающее на обе ноги поведение и будет следить за успеваемостью, особенно за химией, одним словом, за ум возьмется. Ему ведь без аттестата никак нельзя. Он в Высшую школу милиции собрался поступать, по стопам геройски погибшего отца. За это обещание Федор Степанович выдал Сергею путевку в десятый «Б». И не ему одному. Вместе с ним из девятого «В» перешло еще восемь человек, остальные отправились в десятый «А». Среди них еще один его друг по прозвищу Скрипач – Левин Илья. Вот такая занятная картинка нарисовалась. Учились ребята вместе столько лет, учились, шишки вместе набивали, характерами притирались, а потом развели их по разным классам и привыкай заново к коллективу, завоевывай авторитет. Сергею это, конечно, все равно, он в любом месте на месте. Как это получается, ему и самому непонятно, но с его мнением всегда считаются.
Тут Белый досадливо поморщился: нет, ничего не помогает на этот раз! Чем он ни пытается себя отвлечь, а визгливый голос Клавы, будто шрапнель, по нервам бьет.
– Распустил вас Михал Михалыч своим либерализмом и мягкотелостью! Три недели прошло после каникул, а вы все никак не соберетесь! Забыли, где находитесь? Так я напомню: это школа, между прочим, а не дом свиданий! Вы пришли сюда знания получать, а не за ручки держаться!
Волков скрипел зубами, скрипел, но последнего наезда не вытерпел, будто какая-то невидимая сила подняла его со стула.
– Я не понимаю, в чем вы нас с Аней обвиняете, Клавдия Петровна, – произнес он, старательно скрывая раздражение. – Что мы такого ужасного совершили? Подумаешь, за руки взялись. Это ведь учебному процессу не мешало, может, еще и помогало. А насчет дома свиданий… – Его губы тронула усмешка. – Я понятия не имею, что это за дома такие, так что придется вам на слово поверить.
Клава изумленно округлила глаза, подведенные ярко-синими тенями:
– Волков, ты соображаешь, что говоришь?
– А что я говорю? Я всего лишь повторил ваши слова, что школа не дом свиданий.
Произошло то, что и должно было произойти. Клавин перст негодующе указал на дверь:
– Вон из класса! Немедленно!
Коренастый Волков спорить не стал. Под напряженный шумок одноклассников собрал свои вещички, шепнул что-то Ане: мол, держись, альпинистка моя, скалолазка моя, и направился к двери – невозмутимый, уверенный в своей правоте.
– После шестого урока зайдешь в учительскую! Там и договорим! – выкрикнула ему в спину Клава.
Казалось, на этом все и закончится. Так нет. Как выяснилось чуть позже, все только начиналось. В кабинете, где было без малого двадцать пять человек, раздался грохот. Аня Малышева подхватила сумку, вскочила и бросилась вслед за Волковым, на бегу размазывая слезы.
– Малышева, не дури! Сядь на место! – попыталась вразумить ее математичка.
Аня в ответ резко хлопнула дверью. На парте остались ее учебники и тетради. По рядам прокатилась волна ропота, впервые за последние десять минут.
– Тихо! А ну прекратить разговоры! – Клава стукнула ладонью по столу. Темные глаза-буравчики вперились в Юльку-старосту: – Туполева, передай Малышевой, что без родителей я ее на свой следующий урок не допущу, и Волкова тоже.
Решив, что конфликт исчерпан, Клава в режущей слух тишине направилась к доске, взялась за мел:
– Итак, чтобы доказать тождество…
– Клавдия Петровна, но ведь так же нельзя! Вы же не правы! – неожиданно услышал Белый и резко, всем корпусом, развернулся назад, чтобы взглянуть на Дашку, Алискину подружку, потому что это был ее голос. – Вы так о любви говорили, будто это что-то неприличное. А ведь любить – это самое естественное в мире состояние, – не унималась девчонка. – Любить себя, любить людей, любить жизнь. Торнтон Уайлдер, американский писатель, сказал, что есть страна живых и есть страна мертвых. И мост между ними – любовь… Единственный способ выжить… – И после короткой паузы Дашка, взглянув прямо в глаза математичке, произнесла звонким голосом: – Я думаю, что вы, Клавдия Петровна, напрасно обидели Аню и Ваню. И мне кажется, что вы должны перед ними извиниться.
«Вот это номер! Как Дашка нас всех сделала! Умыла по полной программе!» – искренне восхитился Белый, хотя и почувствовал легкую досаду: все, и он в том числе (и неважно из-за чего), проглотили это дерьмо. Все, кроме Дашки!
Что это с ней приключилось? Молчала, молчала столько лет, и вдруг – нате вам – выдала! Или эта тема ее так взволновала? Сергей прищурился и, пожалуй, впервые за эти три учебные недели присмотрелся к Дашке. Вроде бы все такая же худенькая, как тростиночка, личико по-детски нежное, все та же медово-каштановая коса почти до пояса, гладкие волосы на прямой пробор расчесаны. Сколько он себя помнит, у нее всегда либо коса, либо «хвост».
И все же что-то в ней изменилось за лето, какая-то она другая стала Дашка. Может, все дело в розовой кофточке? Такие все девчонки носят – на два размера меньше, чем нужно. С некоторых пор Белый стал замечать такие вещи, да и другие парни тоже вдруг прозрели в этом году, на одноклассниц совсем другими глазами смотрят. Короче, проснулся конкретный интерес к противоположному полу.
«Нет, наверное, все дело в золотистом загаре, – решил Белый. – Она ведь на Волге отдыхала, а там солнце не чета кипрскому, за неделю не смоешь».
Словно почувствовав его взгляд, Дашка посмотрела на Сергея, их глаза встретились всего лишь на миг, а потом оба почти одновременно взглянули на Клаву.
– Значит, ты, Свиридова, считаешь, что я незаслуженно оскорбила эту парочку? – спросила Клава. – И должна принести им свои извинения?
– Да, я так считаю, – не отступала Даша.
– Тогда, думаю, тебе будет что обсудить с ними за дверью! Есть еще в классе такие, кто считает, как Свиридова? – Клава сурово посмотрела на класс.
Белый уже давно разобрался, что к чужому мнению математичка относится как полному недоразумению, не выдерживающему никакой критики. Но больше молчать не было сил. Все! Его терпение не беспредельно. И плевать ему на то, что он дал слово Федору Степановичу быть на уроках тише воды ниже травы и что у него в журнале уже стоит двойка по химии и еще одна на подходе.
