Мария Вега

Ночной корабль

Стихотворения и письма

ПОЛЫНЬ

(Париж, 1933)

В заботах каждого дня

Живу, а душа под спудом

Каким-то пламенным чудом

Живет помимо меня.

И часто, спеша к трамваю

Иль над книгой лицо склоня,

Я слышу ропот огня

И глаза закрываю.

Ходасевич

МАРИЯ Ах, Мария, как ты, Горькая, горька. Что за имя подарили нам века. От Распятья, эшафота, от пустынь Подползает, расстилается полынь. В день крестин, стуча крылом в иконостас, Молят ангелы-хранители за нас: Мы ведь бывшие Марии, Бог-Господь; Больно вспомнить нам измученную плоть. – Но горька вода купельная тоской, Значит, надо, чтобы жизнь была такой. Вот моя трава. Я не щит, не льва, Не орла, не серп Заношу в мой герб: Из глухих пустынь Приползла полынь И цветет гербом Над печальным лбом. Но когда взалкал, Никогда бокал Не бывает пуст Для горчайших уст. Слаще мед стократ Для того, кто рад Хоть на миг спастись От полыни – ввысь. 1933 * * * Что вы любите на свете? Мать? Богатство? Жениха? Нет. В сегодняшнем сонете Два стиха. Для кого же эти строки? Кем они вдохновлены? Так… Скользила по осоке Тень сосны. Умерев, из ваших песен Что оставите в веках? Что в веках оставлю? – Плесень, Пыль и прах. 1933 * * * Улиточка, улиточка, Бродячая кибиточка, Не ты ли мне сестра? Туманом дни окутаны, И все дороги спутаны, Пройденные вчера. Улиточка, улиточка, Едва заметна ниточка – Твой след в траве густой. Чуть солнце заалеется, И ветром след развеется, И скажет смерть: Постой. И на земле не вспомнится Улиточка-паломница С котомкой на спине, – Моя душа безродная, Ступенька переходная В Твоем, о Боже, дне! 1929 * * * Отчего огонь дрожит. И струится, и бежит, Быстрой дрожью грея тьму? Или холодно ему? Столько надо света дать, Стольких в мире согревать. Что уходит всё тепло В торопливое крыло. Прав огонь или не прав, Если, всё другим раздав, Допылав, поникнет он В уголь, в пепел, в вечный сон, До конца пребыв огнем В смертном холоде своем? 1933 * * * Подслеповатое окно, Да комната в четыре метра – Вот жизнь моя. И я давно Забыла шум лесного ветра. Оборван день мой, искалечен, Как неоконченный рассказ. Но почему в нем каждый час Такою музыкой отмечен? 1930 МУЗА ПОСЛЕДНЕГО ЧАСА Она одна придет, наверное, В холодном сумраке разлуки И мне на грудь положит верные, Неизменяющие руки. Я буду тихой и оставленной Смотреть в туманное оконце На запад, в золоте расправленный, И на малиновое солнце. Как древний образ в темных трещинах, Мое лицо застынет скоро, Но подождет шагов обещанных По шатким доскам коридора. И сосчитав ступени лестницы К черте дверей моих забытых, Она войдет в плаще кудесницы, В сияньи глаз полузакрытых. Не ей ли быть моей сиделкою, Склоняясь бережно к кровати, Когда часы безмолвной стрелкою Укажут смерть на циферблате? И я, вступив на путь таинственный, Где ветер бездны гасит счастье, Приму из бледных рук Единственной Стиха последнего причастье. 1929 * * * У меня, на дне шкатулочки, Камень с солнечного берега; Он зеленый, с белой крапинкой, С чуть заметною царапинкой. У других – ларцы с запястьями И с прабабкиными кольцами, Рядом с тайнами сердечными Да цветами подвенечными. У меня же – только камушек, Он пропитан солью горькою, Дождь звенел над ним стеклярусом, Шелестел, играя парусом, Говорил о дальних странствиях, О русалках в черном жемчуге, И на камне море синее День и ночь чертило линии. Стал он пестрый и причудливый, Как вода на солнце светится. Стоит в сумерках прислушаться – Слышно – где-то волны рушатся… У меня, на дне шкатулочки, Не смарагды, не карбункулы: Только камень с белой крапинкой, С чуть заметною царапинкой. 1928 * * * О эта женщина, Такая же, как все: Рот полумесяцем, И невеселый смех, И смутных крыльев проблески, Но вниз влекущий страх, И вечно поиски Впотьмах, впотьмах. Мне этой женщиной (Она как дым прошла) Не жемчуга завещаны, А только два крыла. Сказала: Вспыхни заревом, Птенец мой, полетев! Лететь заставила, Сама – сгорев. 1933 * * * Я больше ничего от встречи не ищу, И стала цель моя давно невероятной. Охотник райских птиц, я уроню пращу, И птицы полетят над тишиной закатной. Ни к светлым волосам, ни к звездному плащу Я рук не протяну в хвале тысячекратной, Но только помолюсь и горестно прощу Пустынные глаза и голос невозвратный. И если ты ушла без ласкового слова И сбросила меня безбольно и сурово, Как лишнюю слезу с подкрашенных ресниц, – То дай мне у конца твоей чужой дороги Поклоном проводить к воротам вечным дроги И знать, где ты лежишь, чтобы склониться ниц. 1931 ПРОВОДА Провода, о чем поете И какие вдаль несете Крики боли, счастья, мести? Провода гудят все вместе; За верстой летит верста, Мир как птица пролетает, И от каждого поста Телеграфный столб взывает: Весть идет! Кому?.. Куда?.. Чу, не спите, провода. Кто и где, не всё равно ли? Ранен воин в темном поле, Шхуну в льдах затерла вьюга, Ищет друг по свету друга, Или чья-нибудь рука Словом ласковым сверкнула И от скорбного виска Отвести успеет дуло, – Весть идет! Кому?.. Куда?.. Чу, не спите, провода. Мы не спим, мы не устали. В каждом нерве чуткой стали Рвется, бьется птицей пленной Телеграфный пульс вселенной. И на страже у судьбы, В блеске зорь, в дожде, во мраке, Часовые слов, – столбы, – Напряженно ловят знаки. Весть идет! Кому?.. Куда?.. Пойте, пойте, провода! 1933 * * * Мне хочется молить кого-то сквозь века, Сквозь солнце дальних дней, когда меня не будет. Ведь через триста лет, по-прежнему легка, Весна придет к окну, и сонный дом разбудит,