Ваевский Анджей

Отныне я — твой меч

Пролог

Седой, согбенный возрастом старик склонился над пергаментом, старательно выводя каллиграфическую вязь. Изможденное морщинистое лицо скрасила лёгкая улыбка, выражающая невесомую грусть. Из-под пера родились слова:

"Благословенны земли Таридата, воспетого в веках. Велик народ, живущий заповедями Бога и Отца нашего Тарида и брата его Азита. Богаты, счастливы люди, обласканные светом Святого слова, от гор Фуградских на севере и востоке до морей Ширамских на западе и юге. Обширны, плодородны земли, щедры народы и мудры правители, объединённые единой верой. Залогом этого единства — Белая Цитадель жрецов-монахов, несущая Святое слово, и Красная Цитадель жрецов-воителей, хранящая границы от варварских набегов из-за гор. Две могущественные империи раскинулись на просторах Таридата, став нерушимым заслоном: Рагард — непроходимыми лесами и могучими воинами севера, Мадерек — знойной пустыней и неутомимыми всадниками юга. На стыке двух империй, под их неусыпной защитой, ютятся крохотные королевства-княжества, ведут спокойную размеренную жизнь. Элегией протекают дни и ночи королей и принцев, вот уж две с половиной тысячи лет рождая сказки…"

Летописец на миг прикрыл глаза, словно представляя то, о чем пишет, перо вновь прошлось по бумаге:

"Волшебные сказки о прекрасных принцах и принцессах, спасённых этими самыми принцами. Ведь как оно всегда выходит? Жила одна принцесса, и было у неё четыре брата. Но напал злой враг, всех поубивал и взял прекрасную принцессу в плен. Но явился спаситель, о да, прекрасный принц, врагов всех уничтожил, пленницу освободил, влюбился-женился, и жили они долго и счастливо. Увы, но так бывает только в сказках…"

Старик перечитал написанное, еще раз улыбнулся, скомкал пергамент и проворчал:

— Только совсем не сказка получилась. И точно не про "долго и счастливо". Наш сказ о настоящем, наш сказ о короле.

На новый лист легли новые строки.

Сидерим, год 2540

— К счастью, родная, близнецы всегда к счастью, — Эрдар Сидеримский склонился к жене, целуя в макушку. Малая благодарность за двоих здоровеньких младенцев. И пусть вопрос наследования давно решён, пусть эти двое стали четвертым и пятой в очереди на трон крохотного государства, но король был счастлив. Он видел добрый знак в том, что королева родила близнецов.

— Не иначе, как к возвеличению страны, — улыбнулся лекарь.

Новорожденный принц был назван поистине королевским именем Садар, что с мадерекского наречия означало "Божественный мечник", принцессу же нарекли Сейдар — "Прославленная богом".

Жители Сидерима отличались от ближайших соседей-имперцев. Мадеране, дети пустыни, были черноволосы и черноглазы, их кожу давно высмуглило жгучее солнце. Сидериане же не так давно жили высоко в горах, и к подножию переселились лишь три века назад после сильного землетрясения, разрушившего поселения до основания. Светловолосые и светлоглазые, они больше походили на северян, хотя и являлись коренными жителями юга с его традициями и обычаями. От суровых свободных ветров маленькому народу остался только город в небольшой долине. И гордость. Ближайшие соседи — такие же небольшие королевства-княжества — посмеивались над горцами, мол, чего пыжатся, не империя же, но сидериане продолжали упорствовать в неоправданной кичливости, раз за разом нарекая детей все более вычурными именами. Королевская чета не осталась в стороне от сложившейся традиции, делая вид, что их детям суждено править миром.

Природа сыграла с близнецами злую шутку. Впрочем, такую шутку она проворачивает почти со всеми разнополыми двойняшками. С раннего возраста стало понятно, что принцу Садару достался мягкий и отзывчивый характер, нежные черты лица и миролюбивость, тогда как Сейдар впитала в себя, казалось, весь воинственный дух горного народа и, не в пример братцу, пристрастилась к ратному делу с младых ногтей. Конечно же, принца тоже муштровали, но он всегда проигрывал сестрёнке, уж больно грозной, как для девочки. И всё же брат с сестрой были настолько похожи, что различали их лишь благодаря длинной косе Сейдар, не смевшей срезать волосы по обычаям своего народа.

Сидериане спокойно приняли то, что в будущем король Эрдар прочил обоим близнецам место воеводы королевства. Одно на двоих. Он свято верил в то, что разделять детей нельзя. Когда девочке исполнилось восемь лет, и правители соседних земель начали засылать сватов, желая породниться с Сидеримом, король отверг все предложения, сказав, что дочь его особенная, и только брат ей сможет выбрать жениха, но не раньше, чем сам станет взрослым. То ли не подумал правитель, что к тому возрасту никто не заинтересуется принцессой, то ли заведомо обрекал девочку на одиночество. Возможно, так оберегал девчушку, понимая, что вырастет она далеко не красавицей, а продавать по политическим причинам единственную дочь не хотел.

— Не плачь, Садар, я с тобой, — сестра держала брата за руку, пока ему перевязывали очередную ссадину, полученную на тренировке.

— Я и не плачу. Но лучше бы ты стала мной.

— Могу стать твоим мечом, — усмехнулась девочка, намекая на то, что всегда ставала на его защиту.

Мадерек, год 2549

Надрывный плач младенца нарушил тревожную тишину императорской опочивальни. Вздох облегчения вырвался у немногих присутствующих. Измотанная многочасовыми тяжелыми родами императрица смогла наконец-то откинуться на подушки, отдыхая. Император вымученно улыбнулся. Третий принц своим появлением доставил много хлопот. Пожилой дворцовый лекарь устало склонился над ребенком, надтреснутым голосом подтвердив: мальчик. И вдруг всхлипнул.

— Лекарь, что-то не так? — тревожно спросил император.

— Всё не так. Проклятие, — дрожащим голосом ответил старик, развернувшись к повелителю и показывая замолчавшего новорожденного. Снежно-белые волосики тончайшим пухом покрывали голову младенца. Рубиново-кровавыми сполохами на бледном детском личике алели глаза.

Древнее проклятие вошло в императорский дворец, заставляя собравшихся в опочивальне поёжиться от предчувствия беды, которую всегда несли с собой младенцы-альбиносы. Неприкасаемые — так их называли. Мало кому из них удавалось выжить, никто не решался растить такое дитя. Но всё же это не ребенок селянина, а принц, сын правителя Мадерека: его не выбросишь в овраге помирать. Императрица закрыла лицо ладонями, тихо заскулив. Император шумно выдохнул. Беда пришла, когда не ждали.

— Никому не прикасаться к ребенку. Я смогу обратить проклятье в благословение. Мне нужен тот, кто понесет младенца, — уверенно прозвенел голос жреца, единственного, кто не растерялся и не испугался увиденного.

— Я… стар. И если так надо, то я умру, чтобы спасти империю от проклятия, — надломленно произнес лекарь, он-то успел дотронуться до младенца, принесшего беду.

— Ты действительно это сможешь сделать, Кирит? — хватаясь за надежду, тихо спросил император.

— Да, смогу. Старик с ребенком последуют за мной. Этот мальчик… станет спасением для империи, — жрец резко развернулся, рукой подал знак лекарю следовать за ним и вышел из опочивальни.

Глава первая

Сидерим, год 2565

Гарь взрывает легкие. Разоренная столица догорает в огне пожара. Захватчики мародерствуют везде, куда могут дотянуться их хищные лапы, повергшие город в руины. Стенания и плач вокруг: выживших угоняют в рабство, раненых оставляют умирать, детей отрывают от родительских тел. Сидерим пал. Черно-желтыми стервятниками мелькают повсюду мундиры и плащи захватчиков. И лишь последним, кажется, нерушимым оплотом стоит насмерть единственный воин, упершись спиной в колонну разрушенного дворца.

Последний воин Сидерима. Он стоит вопреки всему. Злые слёзы вычерчивают дорожки на потемневшем от копоти лице. Город не просто захватили, его попытались стереть с лица земли, обрушив стенобитные орудия на здания, огнем пожара поглощая всё, что осталось после разрушений. Большинство захватчиков либо вернулись в лагерь, либо грабят дымящиеся руины. Лишь небольшой отряд всё еще сражается, пытаясь одолеть последнего защитника столицы. Но он стоит. Отмахивается мечом неистово, безумно. Он ранен, кровь испачкала белые одежды, указывающие на то, что воин королевской крови. Вопреки разуму, вопреки смерти он стоит, сражается, скорбя по погибшей стране, погибшей семье. Лишь слёзы позволяет себе воин, понимая — ему не победить. В неосознанной ярости, он старается продать свою жизнь как можно дороже, прихватив с собой побольше врагов.

Он прибыл слишком поздно, город уже пал. Вернувшийся из дальней экспедиции отряд молодого воеводы не смог переломить ситуацию, но полег с доблестью, защищая своего командира. И теперь выжившему осталось лишь яростно отмахиваться мечом от навалившихся скопом врагов, наполняя каждый удар клинка злостью и отчаянием. Сражаться, несмотря на то, что больше нет страны, столица уничтожена, вся королевская семья убита. Сражаться. Не смотреть на дым пожарищ, не думать о бесполезности и безрассудности собственной отваги, собственного отчаяния. Вкладывать в каждый выпад всю безысходность и бессмысленность последней битвы.

На миг воин застыл, глядя поверх вражеских голов. Дикое лошадиное ржание заставило и нападающих отвлечься от сражения. Миг. И громадный вороной жеребец перемахнул через них, резко остановившись на пятачке перед последним сидеримцем. Миг. И сильная рука выхватила воина из-под остриев пик и мечей, поднимая над ними, усаживая на спину дикого, казалось, неуправляемого коня. Всё произошло настолько быстро, что защитник Сидерима не успел понять, осознать, не померещилось ли ему всё это… и лишь все та же крепкая рука, выдернувшая из когтей неминуемой гибели, дала понять — не померещилось. Усаженный почти на шею лошади перед седлом, воин попытался рассмотреть, кто же этот неизвестный спаситель и спаситель ли он вообще. Белый щего