Грекова Ирина
Знакомые люди
И.Грекова
Знакомые люди
История эта - невыдуманная. Все это именно так и было. Автор позволил себе только изменить некоторые собственные имена и додумать кое-какие мысли, вложенные им в сознание одного из персонажей. Нельзя поручиться, что персонаж в точности так думал, но что-то похожее думал наверное.
Итак - подлинное происшествие.
Несколько лет назад мой знакомый, инженер Юрий Сергеевич М., проводил свой отпуск на Черноморском побережье Кавказа. С ним вместе путешествовал его сын Сережа, кудрявый романтический мальчик, вылитый "маленький принц" из сказки Сент-Экзюпери.
Сережа жаждал приключений. Путешествие проходило не без них. Нередко оказывалось, что в гостиницах не было мест, и отец с сыном ночевали где придется - один раз даже в чьем-то курятнике, по соседству с горластым петухом ("Он ничего, только слишком рано встает", - сказал про него Сережа). Но в целом судьба им благоприятствовала - чаще всего место в гостинице вскоре находилось (на женскую администрацию помоложе, вероятно, действовала неотразимая улыбка Юрия, а постарше - кудри и неземной облик Сережи).
Впервые предоставленные самим себе, без материнской опеки, мужчины "ударились в разгул". Сколько было съедено чебуреков, персиков, мороженого! Сколько раз было схожено в кино, езжено на катере! Естественно, они порастратились.
Впрочем, отпуск все равно подходил к концу, пора было уезжать домой, в Москву. В Сухуми (последнем пункте маршрута) Юрий купил два билета на самолет (один взрослый и один детский), и еще у него осталась скромная сумма, достаточная для того, чтобы прожить оставшиеся дни - без особых излишеств.
Но случилось так, что накануне отъезда у Юрия (видимо, в автобусе) вытащили из кармана бумажник, в котором были почти все деньги, а главное билеты на самолет. Он оказался в сложном положении: в чужом городе, с ребенком, без денег, без билетов, без единой знакомой души. По карманам он нашарил какую-то мелочь, сущие пустяки.
Сережа был в восторге: "Это настоящее приключение?" Отец промычал что-то невнятное - бывает, мол, хуже. Решил ехать на аэродром, чтобы восстановить хотя бы билеты, номера которых он знал. Сережа настоял, чтобы ехать в такси, - по его представлениям, ехать на аэродром можно было только так. Отец пытался его образумить, ссылаясь на то, что денег мало, что на такси обратно им все равно не хватит. "Обратно - автобусом", великодушно согласился Сережа.
Взяли такси, поехали. По дороге Юрий разговорился с шофером, глядя ему в спину; рассказал о своей неприятности. Тот выслушал его с сочувствием, качая головой, пожелал ему успеха в деле с билетами и предложил: "Если негде будет ночевать - езжай ко мне". Юрий поблагодарил, но отказался: номер в гостинице был оплачен вперед, ночевать где было. Шофер все-таки назвал себя и дал адрес. Юрий записал его на папиросной коробке и забыл о нем. Шофер уехал с другим пассажиром.
А с билетами ничего не получилось. Девушка в окошке была непреклонна. Очень строго, очень официально она потребовала, чтобы Юрий внес полную стоимость билетов (может быть, так и полагалось по правилам, но не об этом сейчас речь). Улыбка, мастером которой был Юрий, на этот раз не подействовала, а на Сережины кудри даже не было брошено взгляда.
Обескураженный, за руку с мальчиком, вернулся он на площадь перед аэровокзалом. До ближайшего автобуса в город ждать было еще порядочно.
- Папа, ну а это - настоящее приключение? - ликуя, спросил Сережа.
Отец довольно кисло признал, что настоящее. Сережины глаза сияли, от избытка впечатлений он засыпал. "Совсем немножечко посплю и скоро проснусь", - сказал он. Юрий сел на скамью, посадил рядом с собой Сережу, положил его голову к себе на плечо; тот мгновенно уснул. Кругом стояла бархатная, теплая, звеневшая цикадами южная ночь; непривычные конфигурации созвездий ярко выделялись на черном небе. Сережа спал, а Юрий тем временем размышлял. Под стрекот цикад было удобно думать. Он вообще был склонен к философствованию, любил вдумываться в смысл обыкновенных слов, понятных каждому без объяснений. На этот раз, жалея о том, что у него нет в Сухуми знакомых, он спрашивал себя: что такое "знакомые" и чем они отличаются от "незнакомых"?
...Он представлял себе: вот идет по улице маленький человек, тот же Сережа. Как ему хорошо! Сколько кругом интересного! Он присаживается на корточки, чтобы лучше разглядеть лужу. Лужа - красивая, перламутровая, с бархатной грязью по краям. Большой дядя сверху, почти от уровня крыш, смотрит на него с улыбкой:
- Ты что тут делаешь, кудрявый?
- Лужу смотрю.
- Смотри-смотри, да не засматривайся. Штаны замарал. Мать небось не похвалит.
- Не похвалит.
- Ну, давай руку.
Большая рука спускается откуда-то сверху, тоже от уровня крыш, и бережно берет маленькую руку в мокрой красной варежке. И вот уже ребенок идет от лужи, идет с чужим дядей, по-нашему - с "незнакомым". Но детское сознание не знает разграничения людей на "знакомых" и "незнакомых". Ребенок изначально "знаком" со всеми. Все люди - его знакомые. И дети. И собаки. И кошки.
Естественное, блаженное, привольное состояние!
...А вот идет по улице взрослый человек. Кругом поспешают, обгоняют его другие взрослые. У каждого - своя авоська, свой портфель, свои знакомые.
...Едут люди в автобусе, в трамвае, в метро. До чего ж они сухи, замкнуты, чужды друг другу! До чего ж они незнакомы!
Человек в метро сидит и читает. Сосед по скамье с любопытством заглядывает в книгу. Читающий недоволен. Он старается плечом загородить от соседа страницу. Тот больше вытягивает шею, прямо затылком чувствуешь, как он напрягся. Вот нахал! Читающий возмущен: он чувствует, как в нем растет, раздувается чувство оскорбленной "приватности" ("privacy" - английское слово, не имеющее русского эквивалента).
А вот взрослый человек в силу необходимости проталкивается сквозь толпу. И снова в нем бушует оскорбленная "privacy". Он почти ненавидит окружающие его плечи, локти, головы. Все эти люди ему мучительно посторонни, крайне незнакомы. От их близости он неподдельно страдает.
Но когда же, в какой момент совершается в человеке переход от светлого детского "все знакомы" к взрослому, отчужденному "я их не знаю и знать не хочу"?
Это - как у кого. У некоторых детей такое "посвящение во взрослые" наступает рано, слишком рано.
Например (вспоминает Юрий), у семилетней Тани, дочери соседей по дому, этот переход уже совершился. Девочка худенькая, отвлеченная, ходячая запятая (Юрий не раз, встречая ее на лестнице, пытался заговорить, но всегда натыкался на стену вежливо-оскорбленной "privacy" в зеленых глазах). До чего же она полна уважения к обычаям, разъединяющим людей! Вместо простого, естественного мира, где все знакомы, ее окружает искусственный мир церемоний...
Юрий улыбнулся, вспомнив рассказ Таниной матери о "случае с ногой". Мать-то как раз была смешливая, общительная, и они с Юрием нередко беседовали у лестничного мусоропровода.
Дело было так: Таня играла на балконе со своим двухлетним братом Сашей, оставленным взрослыми на ее попечение. Мальчик забавлялся ногой, оторванной от деревянного паяца-дергунчика. В ноге еще сохранилась тугая резинка; Саша вытягивал ее, отпускал и с удовольствием слушал звонкий щелчок. Но вдруг как-то ненароком он выронил ногу, и она упала вниз на другой балкон.
Саша залился отчаянным ревом. "Ногу! Ногу!" - кричал он и никак не хотел успокоиться. Таня была в квартире одна с братом и должна была принять решение. Она знала, что там, внизу, живут Солнцевы (недаром папа, запрещая им с Сашей прыгать и стучать, всегда говорил: "Не стучите по потолку Солнцевых!"). Таня - человек долга, а долг повелевал зайти к Солнцевым и попросить, чтобы они вернули ногу.
Но... беда в том, что Солнцевы были Тане незнакомы! Маленькая девочка в свои семь лет уже была законченным образцом взрослого, отчужденного от всех городского жителя. Она знала, что к незнакомым людям обращаться нельзя, не полагается...
Тем временем Саша не унимался. Он так отчаянно вопил: "Ногу! Ногу!" словно решил тут же, на месте, лопнуть и умереть.
Надо было принять решение, и Таня его приняла. Она спустилась по лестнице на один этаж. Дверь Солнцевых ее пугала - за ней жили незнакомые люди, и как поступать в таких случаях, было неясно. Таня решила с кем-нибудь посоветоваться.
Напротив Солнцевых, на той же площадке, жили люди, совсем Тане незнакомые, даже фамилии их она не знала. Но спросить совета все же не то, что потребовать ногу, с этим, на худой конец, можно обратиться к незнакомым. Она нажала кнопку звонка и спросила женщину, отворившую ей дверь, удобно ли будет, если она, Таня, обратится к Солнцевым по поводу ноги?
- Отчего же нет, - ответила женщина, - спроси, только вежливо.
- Спасибо, - сказала Таня и позвонила в дверь Солнцевых.
Отворила ей сама хозяйка квартиры, солидная дама с усами.
- Простите, пожалуйста, что я вас беспокою, - очень вежливо сказала Таня, - но дело в том, что мой брат потерял ногу и очень плачет.
Солнцеву чуть удар не хватил при таком известии... Она метнулась уже вызывать неотложку, но тут выяснилось, о какой ноге идет речь...
Смешно? - подумал Юрий. Да, смешно, но чем-то и страшно. Эта затейливая отчужденность. Спросить незнакомых, удобно ли будет обратиться к другим незнакомым... Удивительно, пугающе рано переселяются наши дети из мира, где все со всеми знакомы, в мир разделительных условностей. Сережа, слава богу, еще не переселился.
Эта резкая черта, думал дальше Юрий, отделяющая "знакомых" от "незнакомых", особенно типична для больших городов с их густыми потоками чужих, безликих, ничем друг от друга не отличимых людей. Идут потоки людей, потоки джинсов, потоки "дипломатов"... В деревнях и малых поселениях сохранились еще кое-где остатки традиции, по которой все со всеми знакомы, все со всеми здороваются... Попробуй соблюди ее в большом городе, где за день каждый сталкивается с тысячами людей! Здороваться со всеми? Отмечать каждого? Утопия. Прозрачная стена, отделяющая нас от незнакомых людей, - единственное спасение от информационной и эмоциональной перегрузки (Юрий любил говорить по-ученому). Спасительное равнодушие к чужим, незнакомым - только оно делает возможной жизнь в большом городе...
