Александр ГОВОРОВ

ВИЗАНТИЙСКАЯ ТЬМА

ВЕРОЯТНОСТЬ ЧУДА

Пролог

Приглашаю на дискуссию о перемещениях сквозь время. Американский профессор Торн открыл теоретические принципы, скоро будет создана сама машина времени…

Вся эта странная история произошла уже давно… Да, да, давно, лет семь или восемь назад, до начала пресловутой перестройки. Впрочем, как давно? Лет семь или восемь? И это давно? А если вдруг восемьсот лет, это как? Вот вам и знаменитый тезис об относительности времени… Восемь лет прошло или восемьсот лет прошло? А оглянулся — все было как будто только вчера.

Да, да, это было самое начало знаменитой перестройки, когда еще с подозрительностью относились к возможности советского человека взять да и драпануть за границу. Но уже научились человеческое мнение уважать, даже самое расходящееся с официальным.

Я был тогда заместителем начальника Понтийской археологической экспедиции Академии наук и, поскольку наш академик-руководитель постоянно пребывал на международных симпозиумах и конгрессах или витал в каких-нибудь других эмпиреях, по существу, я и руководил этой злосчастной экспедицией. Почему злосчастной? А потому, что там вечно что-нибудь случалось — то кассу экспедиции обворуют, то автомобиль угонят, а то выкопали однажды незапланированный акротерий — знаете, мраморный такой ажурный цветок в человеческий рост. По преданию, он красовался первоначально на верхушке афинского Парфенона, а готы, после взятия Афин, будто бы его в качестве воинского трофея вывезли к себе на родину, в Причерноморье. В то лето экспедиции вообще не дали нормально работать — то из Америки приедут, то из княжества Монако…

Я всю сознательную жизнь свою рою и копаю, матушка моя меня иначе как ученым гробокопателем и не называет, жалеет меня. Но еще никогда не приходилось мне участвовать в столь беспокойной экспедиции, как в этом году!

Надо ли объяснять, что большинство археологов, копошащихся в Причерноморье, — античники? Они роют греческие городища или скифские курганы, а обильно попадающиеся византийские кладки и некрополи склонны рассматривать как досадное препятствие. Вот наш академик, отлично чувствующий конъюнктуру науки, чтобы блеснуть где-нибудь в Бостоне или Монте-Карло, и пробил специализированную тему — «Византийская Бореада». Бореада это от слова Борей, то есть северный ветер. В античной традиции это кусок побережья на самом краю тогдашних владений Византии, а теперь это близ турецкой границы. По правде сказать, когда он пригласил меня участвовать, я и не отказывался — это было так захватывающе интересно!

И действительно, наш шеф недаром же в свои еще совсем младые годы сделан был академиком, у него есть чутье, без которого не бывает и науки. Были сразу сделаны удивительнейшие открытия! И все было бы хорошо, но дело в том, что один из сотрудников экспедиции у меня сбежал.

Впрочем, сбежал не сбежал это еще предмет дискуссии, короче говоря — таинственно исчез. Однако все по порядку.

Лучше всего начать с того, что в один прекрасный день, а вернее, в одно очень неприятное для меня утро я ожидал на мокрой от дождя платформе электричку из райцентра. Роскошный залив выгибался экзотической дугой, залив, который всегда преподносился как образец курортного великолепия — темное от синевы небо, золотое от неги море, рекламные фигуры в бикини… Но сейчас шел нудный дождик, сеялись брызги, море простуженно вздыхало. Недаром Бореада — страна ветров. И настроение было самое нудное — ведь у меня пропал человек!

Именно по этой причине я и ожидал на мокрой платформе электричку. Из райцентра к нам ехал сам местный начальник КГБ.

Электричка натужно свистнула, обегая знаменитый залив, и лихо затормозила у платформы. И вот он уже передо мной — типичный оперативник, в габардиновом плаще без погон, в полевой фуражке с кокардой. Сам меня узнал, представился: майор, фамилия грузинская, достаточно распространенная, а говорит по-русски будто родился где-нибудь на Зацепе.

— Вас, археологов, как не опознать! — пошутил он для начала. — У вас вид отрешенный, будто вы летали в древность и только что возвратились.

О, если б он знал, как угадал ситуацию, этот белозубый красавец! Широкое лицо с чисто кавказским смешением лени и решительности.

— Вы позволите? — Он щелкнул именным портсигаром, на котором я успел заметить: «За образцовое выполнение…». — Мне мой инспектор все уже осветил досконально по вашему делу. И я бы мог докладывать центру. Но есть тут кое-какие неувязочки.

Он раскурил, затянулся и ловко бросил спичку в бак. Поезд отправился, обогнал нас и бодро умчался дальше, эхо его колес отдавалось во взлобьях гор.

— Нам до вашей экспедиции идти примерно с километр? — осведомился майор. — Так расскажите мне об этом Денисе поподробней.

Рассказывать немного. Типичный академический юноша, выпускник университета. Прошел военную подготовку, оставлен при кафедре археологии. За какие заслуги? Сказать трудно, но особых связей у него, по всей видимости, не было. Так, за энтузиазм, да и парень он скромный, очкарик. Был в аспирантуре, правда, не защитился. Блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел.

Родители? Оба тоже сэ-эн-эсы, только из технарей. Сээнэсы — это старшие научные сотрудники, элита, цвет нации. Они в разводе, но Денис узнал об этом, только получив школьный аттестат. Да, да, как видите, родители его тоже образцовые.

— Да, да, — поддакнул майор, беря меня под локоть, и со стороны казалось, два курортника гуляют не спеша. — Да, да, конечно, но одна, казалось бы, пустяковая деталь смущает меня во всей этой детективной истории. Скажу вам доверительно, пограничники сообщили: как раз в ночь исчезновения вашего образцового очкарика на траверзе райцентра замечена вражеская подводная лодка. Ну, не вражеская, конечно, — иностранная, НАТО. Теперь вы представляете, логика проста. Они имеют манеру таким образом забирать своих агентов.

Денис — иностранный агент? Как же он должен был агентовать, этот простецкий парень? Да и очкариком-то я его шутя именовал. Он стыдился очков, почти их не носил. Зато все девки в экспедиции были в него повально влюблены, тем более что он холостой, а наши археологини, как, вероятно, археологические девы во всех странах мира, постоянно пребывают в критическом возрасте. И совсем он какой-то несовременный, без обязательной бороды, без протертых джинсов, без назойливого рока на устах.

— Нет, нет, не впадайте в панику, — угадал мой собеседник. — Эту версию я как раз отвергаю. Если судить по протоколу первичного осмотра места, где была обнаружена одежда подозреваемого… В этом, на вашем языке, эргасте… эргастирии чаровника…

— Эргастирии чародея, — пришлось мне уточнить.

— Вот-вот, эргастирии чародея, в трехстах пятидесяти метрах от кромки моря. Там сплошные дюны и ползучий кустарник, под песком везде следы древних сооружений. Извините, дорогой, но ночью человек в акваланге даже с посторонней помощью не станет перебираться через это пространство. Да и зачем это ему? Переодеваться в полуразрушенном эргастирии и потом переть через эти триста пятьдесят метров! Не проще ли — ведь это происходило ночью — спокойно переодеться в ивняке у кромки моря? Что и делали, кстати, под самым носом у пограничников все, ушедшие этим путем до вашего Дениса!

Я старался представить себе Дениса, этакого типичного «Архиолуха» (была у нас такая ядовитая стенгазета), в громоздком акваланге, похожем на рыцарский панцирь. Да он и плавать боялся при волне, хотя стыдился признаться в этом.

— Но главное опять же не в этом, — майор для выразительности замедлил шаг. — Главное, как у Шерлока Холмса, в одном простом дедуктивном рассуждении. Ни один нормальный мужчина, если он не с женщиной или не в бане, сняв с себя хоть абсолютно всю одежду, никогда не сбросит плавки…

За стеной тумана дышало невидимое море, а серая мгла на небе начала рассеиваться, солнце то и дело бросало щедрые лучи, слышался еще какой-то глобальный шорох. Можно было предполагать, что это осыпаются капли по листве, но местный житель определил бы здесь другое. Это божьи коровки, их тут видимо-невидимо, их разводит местный колхоз, защищаясь от виноградной тли — филоксеры.

Тут невероятная дерзость меня одолела, что я могу объяснить только тогдашним предперестроечным настроением. Я и высказался:

— А может быть, божьи коровки его съели?

Майор засмеялся, оценив мою шутку. Мы прошли еще пару сотен метров, и перед нами открылся распадок меж холмов, а в нем крыша сооружения, именуемого «Эргастирии чародея», и фигуры сотрудниц, ожидающих моего возвращения.

Академика нашего постоянно кололи, что он в свои экспедиции старается не брать мужчин, все молодых женщин. Вот и в этой «Византийской Бореаде» сплошь были сээнэсы и мээнэсы — Алла, Вероника, Зоя и иже с ними, да еще куча студенток-практиканток. Но блистал среди всех, конечно, Денис, это я без всякой зависти говорю. Именно его личные результаты поехал докладывать за границу наш шеф (конечно, с сообщением и о самом вундеркинде).

Археология (как, вероятно, и всякая наука) чем-то похожа на карточную игру. Недаром цыганки шутят: «Наука умеет много гитик» — это волшебная фраза для карточных фокусов. В науке где уж повезет, там повезет. Я всю жизнь себе копаю, скоро уж и на пенсию, а не накопал столько, сколько наш вундеркинд за один только сезон.

Под кучей керамического мусора — где-то в самые поздние времена здесь была горшечная печь — он обнаружил весьма сохранившееся жилище эпохи византийского расцвета, которое сам же в шутку прозвал «Хижина колдуна». Дальше — больше, пошли поразительные находки, и в экспозиционный план этот раскоп попал под научным названием «Эргастирии (т. е. лаборатория) мистагога (т. е. чародея)».

Я, по правде сказать, сердился: у меня срывался рабочий план раскопок, ведь этот эргастирии ни в какие задания еще не был внесен. Снисходительный шеф разрешил там работать пока одному Денису. Тот и ковырялся там с рассвета до темноты, от жгучего понтийского солнца загораживаясь зонтиком. По вечерам после своей основной работы к нему присоединялась студентка Русина, и они вдвоем очистили пресловутый эргастирии и открыли там археологические чудеса.