Букша Ксения
Дом, который построим мы
Ксения Букша
Дом, который построим мы
Роман
Если знаешь, не говори;
Если говоришь - не записывай;
Если написал - не подписывайся;
А если и знаешь, и говоришь,
и пишешь, и подписываешься
не удивляйся.
Народная мудрость
Глава 1: На троих
Почему я должен говорить тише
Вообще - должен я кому здесь
Я хочу тоже в полный рост, слышишь
Почему ложью я продернут весь
Почему я должен занижать курсы
И платить втрое за любой товар
Я люблю солнце - мне велят "Щурься"
Говорят "Стройся" и "Фильтруй базар"
И не то чтобы я такой неслух
И не то чтобы больше всех хочу
Но земли утроба просто лопнет, если
Я хотя бы на пробу вдруг замолчу
Я могу только изо всех орудий
По природе столько мне дано огня
И меня такого не возьмут в люди
Не пристроить к делу такого меня
Пропаду, как последний дурень
Истеку, как мягкое олово
Не расти всем колосьям в уровень
Не запудрить цыгану голову
Хорошие мысли кому попало в голову не приходят. Мысль ищет такую голову, которая, во-первых, сможет ее оценить. Во-вторых, сможет ее реализовать. В-третьих, не свихнется. Правда, мысли иногда ошибаются и приходят в голову неподходящим людям. От этого все беды.
Но наша мысль была умненькая девочка.
Она долго-долго летала вокруг Земли, выбирая, куда бы ей приземлиться, и выбрала не блаженные Штаты, не жаркую какую-нибудь Малайзию, а Санкт-Петербург. В Петербурге был о ту пору медовый сентябрьский вечер, сумерки и огни, листья всех оттенков, вихри ветра. Мысль приземлилась, осмотрелась и отправилась выпить пива в бар "Корсар", что на улице Малой Морской. Там она заказала себе пива и завертела головой по сторонам. По стенам были развешаны картинки с пиратами, нарисованные карандашом и как бы потрепанные. Бар заполнялся народом.
В центре зала играл гитарист, которого звали Ян Владиславович Веселуха.
Вокруг него светился воздух благородным дымным ореолом, и сиял он, и почти не двигался, только руки ходили, одна - по грифу, левая, а другая, правая, так била-молотила вверх и вниз, словно бы Веселуха зверька какого мучил. Яну Веселухе было на вид лет тридцать пять, хотя на самом деле гораздо больше. Есть слова: "Хорошо сохранился", но только Веселуха - не хранился.
Веселуха играл на гитаре вещь собственного сочинения, она называлась "Венецианский карнавал", и звучала по-разному в зависимости от настроения исполнителя. В тот день уже первые три аккорда прозвучали как "хрясь! и эх!", и дальше пошло лихо. Гитарист с лютым мастерством вдавался во все завитки, кидало его в синкопы - жаркий нрав был у этой музыки - но при этом сам-то Ян Веселуха сидел как влитой, не тряс сивыми волосами с металлическим отблеском, не откидывался назад.
- А кто такой Ян Веселуха? - спросила любопытная мысль у мирового Ума.
- Физик, - ответил ей мировой Ум.
- А почему же он тогда играет в баре на гитаре? - удивилась мысль. - Он что, плохой физик?
- Перекрестись, он отличный физик! Он гениальный физик, если хочешь знать. - К нему в голову приходили такие мысли!
Здесь было названо с полдюжины довольно известных в физических кругах концепций. Мысль зарделась; ей бы, конечно, хотелось оказаться в такой хорошей компании, но ее смущала практическая сторона дела.
- Меня смущает практическая сторона дела, - пискнула мысль, положив ножку на ножку. - Ведь если он - гениальный физик, а сам играет в баре на гитаре, значит, он - русская рохля и не может извлечь прибыль из своего гения. Мало нашего брата сгинуло в безвестности, приходя в голову таким дуракам?
Веселуха играл, волнами расходились от него металлические вихри. Гитарист как будто был центром помещения, а вокруг вращалась вся окружающая жизнь, с вкусными запахами, салатами и разными людьми.
- Он не рохля и не дурак. Просто его лавочка прогорела, - ответил Мировой Ум. - А в баре на гитаре он тоже не просто так играет. Ты послушай.
Мысль вслушалась: от "Венецианского карнавала" хотелось пить дорогое вино и тратить деньги: в самый раз для бара. Бились рыбы в темных омутах, и герцог приводил свои войска в долину, и молния из тугих жарких туч била в ненасытную землю.
- Он что, всегда был таким?
- Его сделали профессором в двадцать восемь лет. В советское время продавцы в магазинах приносили ему со склада все, что там было. Женщины встают в позу, только завидев его на пути, - расхваливал Мировой Ум.
- Ну-ну, - хмыкнула мысль. - Тоже мне! Это ведь не он, а его мысли!
- Нет, дорогая, это его душа.
Мысль положила острые локотки на стол и вздохнула. Если все обдумать, то человек-то весьма и весьма сомнительный. А если не обдумывать, то теплые серые волны с серебристыми искрами, и хоть на Колыму за ним готова.
- Ян Веселуха, - повторяла она, - Ян Веселуха. Разве это русское имя Ян?
- Ты, кажется, придираешься, - хохотнул Мировой Ум.
- Ладно, а чем конкретно он занимается в физике? - спросила мысль.
- Временем, - ответил Мировой Ум и отключился.
Но ведь время - не стихия, не субстанция. В нем, как в доме, живут люди. Время не накормишь музыкой, даже такой благородной и уверенной. Время не зальешь светом призрачным. Нужно решить трижды триста задач и построить железный замок на бетонном острове. Об этом думал Веселуха, глядя своими серыми глазами на ночь, этого он желал всем сердцем, и грозная лилась музыка с его струн, как будто свежим и дымным ветром в грозу веяло. Вечер делался гуще и пьянее, и даже пираты на картинках опьянели, - валялись под столами и прижимались к пушкам да мачтам. Снаружи был заманчивый и медовый сентябрьский вечер.
А мысль слушала его, и пила пиво, и закусывала мало.
Наконец, ночь вступила в свои права, народ разошелся. Свечи все потухли у картинок, и пираты стали в темноте творить свои пиратские непотребства (блевать на палубу, склонять головы на продажные груди).
Мысль поняла, что через секунду будет поздно. Она поднялась с дубовой лавки, оплатила счет, кинулась за Веселухой вслед и влетела ему в правое ухо.
Так по пьянке связала она свою судьбу с этим человеком, о чем не раз потом жалела.
- Ага, - сказал Веселуха в восторге, остановившись и глядя вверх, - зуб даю на холодец, что мне пришла в голову замечательная мысль. Теперь бы ее не просрать.
А мысль-то была, на взгляд неискушенного человека, довольно прозаична, и ничего в ней не было, казалось бы, сверхъестественного. Это была идея прибора для определения редких и рассеянных элементов в любом составе, твердом, жидком или газообразном, по излучению, которое исходит от этих элементов. Словом, не более чем новый тип рентгеновского флуоресцентного аппарата, простого и бесхитростного, с присущими ему рентгеновской трубкой, кристаллической дифракционной решеткой, отбирающей определенные виды излучения, и детектором, регистрирующим импульсы, исходящие от объекта излучения. Все это, плюс сам объект излучения, будь то вода, фальшивая банкнота или речной песок, должно было иметь взаимное расположение. Вот и все; мысль была, конечно, хорошая, она даже вполне тянула на изобретение. Но приди она в голову не Веселухе, а кому-нибудь другому, нечего было бы про нее говорить.
- Записывать! - скомандовал громким шепотом Михаил Николаевич Рябинин, лучший друг Веселухи, - записывать, тять перетять, ыть твою ллять! Где бумажка! Карандашик! Писать давай!
- Зачем писать, - хрипло отозвался Веселуха, - они шептались, чтобы не разбудить многочисленных детей Рябинина, а также жену и тещу, спавших тут же, - давай сначала дернем по маленькой.
- Нет, давай писать! - голос Рябинина сорвался на суворовского петуха. - Пор-рядок должен быть, сять-пересять!
- Писать не будем, - пререкался Веселуха, - в Англии конституция неписаная, и вообще, все хорошее - неописуемо, а мысль изреченная есть ложь. Вот ты напишешь, и главное мы потеряем.
- Что же надо сделать, чтобы его не потерять? - ядовитым шепотом осведомился Рябинин.
- Закрепителя дернуть! - просипел Веселуха.
Рябинин выпустил изо рта клуб дыма и потушил окурок о купидона, голубевшего во мраке на столе. Он жил в большой комнате на шестом этаже в старом доме, а кресло, в котором теперь сидел Веселуха, было еще старее, чем дом, - в том кресле сидел еще предок Рябинина, угодивший при Бироне на плаху "за справедливый нрав" (за интриги и заговоры).
- Ты оффуел, - зловеще прошипел Рябинин, шаря по столу обеими руками в поисках карандаша и бумажки. - Тебя Родина не простит!
- Мастерство не пропьешь, - возразил Веселуха.
Наконец, искомый карандашик был обретен; Рябинин стиснул его и принялся при неверном свете фонаря, на подоконнике, заносить концепцию Веселухи на бумажку. Так прошло десять минут; потом Рябинин вгляделся в написанное и чертыхнулся.
- Ну че, не нравится? - ехидно прошелестел Веселуха из недр кресла. - Я предупреждал, что так будет. Давай, неси закрепитель.
Рябинин ничего не ответил; он молча встал; пятеро детей, теща и жена посапывали в разных концах комнаты.
Поутру Рябинин долго будил заспанных детей и обливался с ними холодной водой. Он воспитывал их по-суворовски: учил, где какой музей и памятник, а за промахи бил липовой ложкой по лбу. Потом он тяжело вздохнул и прошел в кабинет.
В кабинете стлался слоями синий дым; Ян Владиславович сидел в кресле, утомленный, и пил темное пиво. Рябинин опять смущенно вздохнул и сел рядом.
- Ну, это, в общем, - сказал он. - Мне как бы на работу надо. Ты заходи, если что...
Веселуха поднял брови.
- На какую работу? Ты же теперь со мной работаешь.
- Так это же мы так, - удивился Рябинин. - Чисто теоретически.
Вчерашнее вспомнилось ему, как смутный сон: чем-то они вчера тут баловались, пили, плясали по кабинету. Какую-то красивую задачку решали.
