Нина Васина

Женщина-апельсин

Женщина способна чувствовать мир только внутренностями. Поэтому в жестокости она безрассудна, в страхе непредсказуема, а в любви глупа. Или…? Те, что мнят себя знатоками женщин, могут переставить слова.

Часть I

Две недели из жизни Евы Кургановой, или Большие проблемы отдела по расследованию убийств

Вторник, 15 сентября, утро

Ева Николаевна пришла на стрельбище простуженная. Опоздала буквально на минуту, и майор Николаев взял ее любимые заглушки. Она погрозила кулаком ему в спину. Примеряя неудобные наушники, выслушивала насмешки коллег. Приметила новенького опера. Он стеснялся разглядывать ее в упор, прятал глаза.

– Евуся, покажи класс!

– Она теперь по другой специализации… по интимной части!

– А ты, к примеру, даже если очень захочешь, арестанта не шлепнешь, вот тебе и пример женского равноправия!

– А если я стану ну о-о-ч-ч-ень симпатичным?!

Коллеги перебрасывались шуточками по поводу происшествия на прошлой неделе. На Еву Николаевну напал прямо в комнате для допроса рецидивист и убийца Левша, статья ему шла лет на десять. А юбка у Евы Николаевны была сантиметров на десять короче положенного. Демонстрируя подследственному отпечатки его пальцев, отвратительно сфотографированные, Ева подпустила его близко к столу. Левша ногой опрокинул ее стул, и Ева Николаевна приложилась головой об пол. Руки у Левши были в наручниках, он сел сверху ей на живот и разодрал ворот рубашки, больно обхватив груди руками. Плохо видя сквозь пелену боли, Ева отметила профессионализм его хватки: ногами Левша крепко зажал ее руки. Ева сконцентрировалась, сцепив зубы, крутанулась под ним, выхватила пистолет и всадила в упавшего Левшу пулю из табельного оружия. Когда дверь распахнулась, она сидела на полу, закрыв голову руками. Ее отвели в комнату отдыха – есть в тюрьме и такая, все были так любезны, еще полчаса спустя приходили друг за другом пособолезновать и успокоить. Считай, что весь персонал посочувствовал. И только выпив чаю, Ева вдруг поняла, что так и просидела с разодранной на груди блузкой.

С тех пор она постоянно натыкалась на насмешки, хотя в ее Управлении все поздравляли Еву с таким удачным завершением дела Левши. Очень трудно ловился. Удивительно легко получал незначительные сроки.

Сейчас Ева с удовольствием прислушивалась к высказываниям по поводу своей меткости.

– Евуся, ты сегодня больше семерки не выбьешь, нет, – это Николаев снял ее заглушки и подмигнул остальным, подзадоривая.

Ева выложила восемь выстрелов один в один на семерке. В основном все уже привыкли, только новый опер открыл рот и уставился на единственную разодранную дырочку.

– Так неинтересно, все ей, и Левшу она приложила, и стреляет лучше всех, и летом ей не жарко…

– А ты подрежь свои брюки повыше, не будешь жаловаться…

– Я бы и подрезал, будь у меня такие ножки…

– Ну, будь у тебя такие ножки, ты бы и Левшу приложил…

– И еще третий на восемьдесят один…

– Да, и третий на восемьдесят один.

Ева только вздохнула. Она не носила бюстгальтер.

Отстрелявшись, Ева зашла в кабинет за папками с делами и, стуча каблучками, так прошла мимо дежурного и двух офицеров, что сама себе понравилась.

К заместителю прокурора была очередь, но, провожая нужного посетителя, Хорватый заметил ее и кивнул головой, приглашая в кабинет.

– Цветете, Ева Николаевна? Мне тут психолога прислали в Управление. Вы случайно не испытываете душевного кризиса?

– Не испытываю, – Ева улыбнулась.

– Может, у вас раздвоение личности?

– Не присутствует. Я натура цельная.

– А как с личной жизнью, позвольте спросить, без проблем?

– А я девушка одинокая, нет личной жизни – нет и проблем.

Хорватый смущенно замолчал.

– Еще вопросы будут? Разрешите идти?

– Дела готовы. Что ж, идите, конечно, да, чуть не забыл, вы у меня дело Прохора вели, ну, разбойное нападение, помните?

– Так точно, вела.

– У вас сегодня допрос.

– Я допрошу его как свидетеля, у него ведь уже срок. Такой ужасный срок – год исправительных работ. Может, вы помните, статья ему светила лет на десять? Вся моя работа насмарку!

– Так вот что я хотел сказать, – Хорватый словно не заметил ее возмущения. – Если вам не нужен психолог… да, если у вас после происшествия с Левшой все в порядке, вы уж побеспокойтесь о собственной безопасности. И о безопасности осужденного тоже, – вдруг добавил он.

– Я постараюсь.

Ева вышла из кабинета Хорватого с испорченным настроением.

Вторник, 15 сентября, вечер

В четыре часа дня Ева приехала в Лефортово, прошла пропускники. Охранник придирчиво осмотрел ее сумку и папку с бумагами.

– Оружие, – проронил он, не глядя в глаза.

У Евы екнуло сердце. Она отстегнула кобуру, протянула охраннику табельное оружие и спросила:

– А в чем дело?

Еще в кабинете Хорватого она почувствовала, что что-то не так, и сейчас ее личный маленький «вальтер» был пристегнут резинкой с внутренней стороны бедра. Охранник, не отвечая, жестом приказал ей поднять руки в стороны и, краснея, провел ладонями вдоль тела.

– В комнате для допросов установлена видеокамера, – наконец пробубнил он. – Объектив направлен на подследственного, по малейшему неправомерному действию с его стороны, угрожающему вашей безопасности, к вам будет направлена группа быстрого реагирования.

– Понятно. Значит, группа…

Охранник задумчиво разглядывал вещи из ее сумочки. Он взял яркий и совершенно неуместный среди пачки с сигаретами, носовым платком, зажигалкой и двух ручек апельсин, повертел его в руках и опустил в сумку.

Глядя сквозь две решетки, Ева подождала, пока в камеру для допросов проведут Прохора. Прохор тоже увидел ее и гнусно ухмыльнулся.

– Где у вас монитор? – вдруг спросила Ева охранника.

– В соседней комнате. Подсудимый уже в камере.

В допросной Ева сначала попробовала стул у стола. Он был привинчен. Прошлась по камере, осмотрела решетки. Стукнула ногой по ножке стула Прохора, хотя он тоже должен быть вделан намертво. Заметила объектив камеры. Повернулась к нему спиной и показала Прохору быстро бегающий между зубами язык. Вернулась на свое место.

На лице Прохора отразилось такое недоумение, что Ева с трудом сдержала смех.

Прохор был интеллигент. Недоумение разрушило благородство его лица, а два месяца тюрьмы сделали его одутловатым и слегка тупым. Ева давно замечала, что тюрьма сравнивает лица. Она вела следствие с одним человеком, а в тюрьме видела уже подогнанный рукой судьбы стандарт.

– Опух ты, Прохор, а был такой красавец… – заключила она вслух.

Недоумение Прохора усилилось. Он заерзал, не зная, как себя вести.

– Я к тебе с допросом.

– Догадался, что не в гости, – пробормотал он.

– Подарок я принесла, – Ева бросила к его ногам открытую пачку сигарет. – Поднимешь потом, не дергайся.

Такие вещи не разрешались, хотя вполне допускались охраной тюрьмы. Еву Николаевну было трудно в чем-то заподозрить, она никогда не приносила на допросы нераспечатанные пачки.

– Давай еще раз пройдемся по августу прошлого года… К тебе приехал напарник… Из Тулы…

– Не напарник он мне, – быстро сказал Прохор.

– Чего ты ершишься, ты ведь уже сидишь. Да и не интересует меня твой напарник. Меня интересует его девушка, ну, помнишь?

– Обычная, платная, что в ней интересного?

– Как она себя вела?

– Ну, как… Как себя ведут эти, не знаешь, что ли? Пришла. Разделась.

– Что, прямо с порога – и разделась?

– Ну, не с порога, я еще спросил, чего белку привели?

– Это в каком смысле – белку?

– Это в смысле, что я блондинок не люблю, от них одни неприятности…

– То есть ты предпочитаешь брюнеток.

– Ну! – уже совсем не понимая, к чему клонит следователь, с удивлением откликнулся Прохор.

– Так… а тебе, значит, привели блондинку… Что ж этот, из Тулы, не знал, что ты любишь брюнеток?

– Почему… Кот знал, да только ему было не до выбора… А что она сделала?

– У Кота было мало времени? – Ева пристально смотрела в глаза Прохору.

– Для чего… мало? – он стал потеть.

– Чтобы выбрать тебе брюнетку…

– Да он себе ее привел, говорит, удачно так дело вышло… Да что она сделала-то? Надо, говорит, оттянуться…

Ева расслабленно откинулась на спинку стула, закинула ногу на ногу. Прохор, шумно сглотнув, уставился на ее ноги.

– А что, Прохор, если б Кот привел такую… Ну, как я, к примеру, темную, не соплячку, а с пониманием мужских проблем…

– М-м-м, – Прохор, почувствовав неладное, заерзал, вытер лоб рукой. – Вы в этом смысле – не товар.

– Это почему я не товар? – Ева резко выпрямилась. Прохор от неожиданности дернулся.

– Ну не товар, и все. Умная больно… и потом, надо себя подать, нет, я не пойму, что это за допрос такой?!

– Да, Прохор, ты меня просто заводишь. У меня теперь такая манера вести допрос. Ну так как, запал бы ты на меня?

Прохор зажмурился и сильно задергал головой из стороны в сторону.

– Да не дергайся ты, смотри, что у меня есть.

Ева достала из сумки апельсин. Приложила его ко лбу, провела вниз по лицу по линии носа и рта. Опустила под подбородок и стала раскручивать на груди.

– Это апельсин, – произнесла она шепотом.

Прохор смотрел, открыв рот, и не шевелился.

– Просто апельсин, а смотри, что я делаю. – Ева Николаевна спустила апельсин вниз по животу и, расставив ноги, запрятала его под юбку, а ноги сжала. – А теперь – фокус!

Она расставила ноги. Апельсин лежал между ее ног, словно в черном гнезде из темных колготок и синей форменной юбки.