Пэнси ВЕЙН
НЕСЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА
1
Присев на корточки, Эдит механически пропалывала густо заросший сорняками бордюр из анютиных глазок. Нежаркое августовское солнце ласково пригревало ее темноволосую голову.
Не привычные к подобной работе пальцы делали свое дело старательно, хотя и не особенно ловко.
Эдит сказала себе, что не встанет, пока не дойдет вдоль левой стороны дорожки до калитки, и только тогда сделает перерыв. Она надеялась, что под благотворным воздействием физического труда успокоится и будет готова к общению с бабушкой.
Едва переступив порог бабушкиного муниципального домика, Эдит бросила сумку на плетеный диванчик и, торопливо чмокнув Бланш в морщинистую щеку, побежала переодеваться в старую тенниску и джинсы, отклонив бабушкино предложение отдохнуть с дороги и попробовать свежей ежевики со сливками. Нет, сказала Эдит, близится полдень и полоть будет слишком жарко.
Так она рискнула огорчить бабушку. Та еще некоторое время ходила за ней с тарелкой, полной спелых чернильно-черных ягод, а потом махнула рукой и занялась своими делами.
Эдит требовалось время, чтобы взять себя в руки и успеть стать прежней Эдит. Если не получится, она сможет сослаться на усталость после трудовой недели. Вообще-то не в бабушкиных правилах донимать ее расспросами, она просто молча устремляла на лицо внучки свои черные глаза, и Эдит словно кто-то тянул за язык. Она и сейчас может не удержаться и выболтать причину своего угнетенного настроения. А этого делать ни в коем случае не следовало.
Из раскрытых окон бабушкиного коттеджа летели в сад звуки «Времен года» Вивальди.
Бланш, в ожидании, пока внучка закончит заданный самой себе урок, не теряла времени даром — поставила тушиться баранину с овощами и приступила к своему обычному комплексу упражнений по системе йогов.
— Мисс Грэхем, вы совершенно заработались в своем Форин-офисе! — кричала она, с трудом переводя дыхание. — Ты и правда выглядишь очень бледной, Эдит. Совсем не бываешь на воздухе. Конечно, поработать в саду полезно, но главное — не переутомляться. Боюсь, мои анютины глазки так привыкли к сорнякам, что не смогут без них существовать. Не перетруждай себя, моя дорогая, встань, подними руки ладонями к солнцу, вдохни, выдохни, выпусти весь негатив…
— Бабушка, не разговаривай во время занятий, это вредно, ты собьешься с дыхания! — прокричала в ответ Эдит, вытирая пот со лба и представляя, как бабушка, лежа на циновке, поднимает по очереди ноги, обтянутые темно-зелеными лосинами, и старательно оттягивает носки.
Если бы, и правда, можно было выпустить из себя весь негатив и снова стать легкой, невесомой, беззаботной…
Вчера ночью Эдит впервые отдалась мужчине и вот теперь чувствовала себя далеко не счастливой. Этим мужчиной был ее жених Сесил Лайтоллер, которого она знала всю жизнь.
Познакомились они еще в детстве. Их отцы служили в британском посольстве в Кении.
Эдит было тогда шесть лет, а Сесилу восемь.
Дети резвились в посольском саду, плескались в бассейне, кормили бананами ручных обезьянок. Когда семьи вернулись в Англию, Сесила отправили в один из привилегированных колледжей, но он писал Эдит едва ли не каждый день и жаловался на свое одиночество, идиотские порядки и злых учителей. Эдит его утешала.
Каникулы они почти всегда проводили вместе. Высокий, голубоглазый, светловолосый Сесил ходил за темненькой, темноглазой Эдит как привязанный, сопровождаемый одобрительными взглядами тех и других родителей. Эдит не отличалась общительностью, в школе у нее не было близких подруг, а с другом детства ей всегда было просто и весело.
Сесил в колледже делал отличные успехи.
Эдит тоже училась старательно и добросовестно, но без труда ей ничего не давалось. Потом Сесил поступил в Кембридж. Эдит же по совету отца поступила в секретарский колледж при Форин-офисе. К этому времени ее родители снова уехали работать за границу, и девушка осталась одна в лондонской квартире. Родители Сесила немедленно взяли ее под свое крыло.
Эдит часто проводила выходные в их загородном доме. Иногда Сесил приезжал за ней из Кембриджа на своем «ягуаре», который отец подарил ему на день рождения, и они ехали в театр или ужинали в ресторане.
В университете Сесил пользовался популярностью. Он обзавелся друзьями и на все вечеринки приглашал Эдит. Окруженный со всех сторон бойкими девицами, поддерживая с ними шутливый разговор, он время от времени отыскивал взглядом Эдит и заговорщицки улыбался ей, отчего у нее становилось тепло на душе. Когда он обнимал кого-нибудь из девушек за плечи или чмокал в щеку, она делала равнодушное лицо, хотя и ощущала укол в сердце. Ее мама звонила ей из Рима и спрашивала — не вертится ли рядом с Сесилом какая-нибудь назойливая девица? Мать Сесила относилась к Эдит, как к своей дочери. Все молодые люди из окружения Сесила считали Эдит его подружкой и избегали оказывать ей явные знаки внимания. Словом, задолго до того, как он сделал ей предложение, Эдит не представляла себе другого мужа…
Эдит сгребла сорняки, распрямилась и отнесла охапку в угол сада. Она услышала, как бабушка с восклицанием вскочила с циновки и кинулась к плите, где пригорало жаркое.
— Ты только подумай! От этой дыхательной гимнастики меня потянуло в сон, — посетовала Бланш в окно.
Эдит кивнула, поглощенная своими мыслями. Она как раз отчетливо припомнила, как в мае гуляла с Сесилом по саду Лайтоллеров и он спросил ее:
— Чего бы ты хотела больше всего на свете?
Она привыкла не стесняться Сесила и не боялась показаться перед ним ограниченной мещанкой, поэтому выложила все начистоту:
— Хотела бы жить в собственном доме с садом, таким же красивым, как у твоей мамы, иметь семью, детей, помогать своим близким, делать их жизнь счастливой и радостной.
Он остановился и внимательно взглянул на нее светло-голубыми глазами цвета майского неба. От этого взгляда у Эдит поджались пальцы на ногах, она поняла, что сейчас последует что-то необыкновенное.
— А может быть, я — тот человек, который сможет дать тебе все это? — спросил он тихо.
Она учащенно задышала, а он продолжал:
— Я люблю тебя, Эдит, давно люблю. И хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты — единственная девушка, которую я мог бы назвать своей женой.
Эдит тогда поняла, что ждала этих слов с самого утра. Она не успела ничего ответить. Сесил, наверное, прочитал ответ в ее глазах, а может быть, просто знал, что этот ответ мог быть только положительным. В следующую секунду его губы, теплые и влажные, прижались к губам Эдит. Она задержала дыхание. Никогда еще Сесил не целовал ее вот так, по-настоящему…
Эдит подумала, что надо ответить ему на поцелуй, не то он поймет, что она целуется впервые, и сочтет ее ужасно отсталой. А впрочем, может быть, он и не допускает мысли, что она могла целоваться с кем-то еще. Конечно, ведь вся ее жизнь лежала перед ним как открытая книга, в ней не было места тайным увлечениям, в ней существовал только Сесил, только ему она могла подарить свой первый поцелуй.
Через секунду он отпустил ее, слегка отодвинулся и вгляделся в ее лицо, словно ища в нем ответ на какой-то вопрос.
— Пойдем, скажем родителям, что мы наконец решили, — предложил он, видимо удовлетворившись увиденным. — Они будут дико рады. Они от тебя без ума, сама знаешь.
Он взял ее за руку и улыбнулся, и от этой улыбки сердце Эдит счастливо забилось. Они вернулись в дом и там выпили бутылку шампанского. У Лайтоллеров всегда следовали традициям, и без шампанского в такой день обойтись было просто немыслимо.
Мать и отец Сесила обняли Эдит, и Люси предложила, чтобы девушка позвонила родителям в Рим и сообщила им радостную новость.
Она последовала этому совету и десять минут говорила с мамой, которая была несказанно рада…
Эдит направилась к одноэтажному бабушкиному дому, стягивая на ходу резиновые перчатки. Бабушкин сосед, который все это время пощелкивал за забором садовыми ножницами, дружески улыбнулся ей. На кухне бабушка раскладывала жаркое по тарелкам.
— Ничего, не слишком пригорело, — весело сказала она. — Порежь помидоры, Эдит.
Эдит вымыла руки в крохотной ванной и придирчиво оглядела себя в зеркале. Вроде все в ней такое же, как всегда, — бледное продолговатое лицо, темные аккуратные брови дугами, каштановые блестящие волосы… Ничего яркого или экстраординарного, даже пухлым аккуратным губкам явно не хватает красок. Похоже, вчерашнее событие никак не отразилось на ее внешности. Эдит с надеждой подумала, что делает из мухи слона. Большинство ее сверстниц давным-давно познали плотскую любовь, а она до двадцати двух лет сохраняла целомудрие…
Вскоре они с бабушкой сидели друг против друга за круглым столом с мраморной столешницей и чугунной ножкой. Этот стол был единственной дорогой вещью в бабушкином домике, когда-то он принадлежал ее деду и чудом уцелел после того, как в его лондонский дом во время войны попала бомба.
— Как там твои родители? — спросила бабушка.
Эдит знала, что папа регулярно звонит своей матери и сообщает ей все новости, но бабушка всегда хотела знать о событиях в семье от внучки.
— В Италии сейчас проходит избирательная кампания, политический сезон в разгаре, но через месяц все закончится и они как раз успеют приехать на нашу с Сесилом свадьбу, — сказала Эдит.
Бабушка слегка поджала губы, как всегда, когда упоминалось имя Сесила.
— Ну а как поживает Сесил? — спросила она, слегка меняя тон, и в глазах ее появился холодок.
Так бывало всегда, когда они заговаривали о Сесиле. Эдит вначале допытывалась, что имеет бабушка против ее жениха, но та отвечала, что Эдит «должна сама во всем разобраться» и что она не хочет «навязывать свое мнение».
— Прекрасно, — ответила Эдит, невольно поеживаясь. У нее всегда было ощущение, что бабушка видит ее насквозь.
