Жерар де Вилье
Сафари в Ла-Пасе
Глава 1
Дон Федерико Штурм поднял голову, поглаживая шею своей ламы. Старенькая светлая «Импала» свернула с прямой дороги, что пролегала вдоль болотистого берега озера Титикака, и поехала по аллее, ведущей к его дому. Немец нахмурил густые брови: никаких визитов он не ожидал, а непрошеных гостей и любопытных не любил. Вот уже больше двадцати лет жил он в Боливии. За это время в стране сменилась добрая дюжина правительств. Пожаловаться на их негостеприимство он никак не мог, но в его положении всегда можно было ожидать неприятного сюрприза...
Немец, не обращая внимания на машину, продолжал гладить нежную шерсть ламы-викуньи. Пальцы его с наслаждением утопали в густом мехе. От удовольствия лама подрагивала; повернув голову к хозяину. Дон Федерико тихо говорил ей что-то по-немецки, поглаживая шелковистую шерсть на животе.
Два года тому назад охотники индейского племени аймара принесли раненую викунью и продали ему за сто песо. Он выходил ее и очень к ней привязался. С тех пор все, что оставалось в нем человеческого, сосредоточил он на этом животном. Зимой лама жила в доме и будила его по утрам, облизывая лицо.
Дон Федерико прозвал ее «Кантута», по названию ярко-красного цветка, приносящего счастье и растущего в этих горах.
В Боливии почти не осталось викуний: их истребили из-за шерсти, из которой делают покрывала, столь любимые туристами. Год назад дон Федерико даже обратился с предложением к президенту республики издать закон, запрещающий охоту на лам этого вида. Тот с энтузиазмом поддержал идею, но, к сожалению, несколько дней спустя президент разбился в своем вертолете. Наличие диверсии было столь очевидным, что пришлось начать следствие...
Все лето, с сентября по май, Кантута жила в загончике рядом с главным зданием имения. По утрам немец проводил с ней около получаса, поглаживая ее длинную шею и разговаривая с ней. Лама смотрела карими ласковыми глазами и терлась мордой о его руку. Затем дон Федерико направлялся на ферму, где держал несколько сот тысяч кур... Успешно занявшись птицеводством, он получал с фермы миллионные доходы. Имя его произносили с уважением вплоть до самой Лимы. Однако он редко покидал свое имение. Раз в неделю он отправлялся в Ла-Пас, обедал в ресторане «Эскудос» или в немецком клубе на улице Браво, где съедал вкусно приготовленные баварские сосиски, затем пил кофе в аэропорту Эль-Альто, с террасы которого открывался вид на весь Ла-Пас. Это было время отлета Боинга Люфтганзы с еженедельным рейсом в Европу. Затем, с грустью в душе, он садился в «Мерседес-280» – единственная роскошь, которую он себе позволял, – и ехал по извилистой дороге, обсаженной смородиновыми кустами, в сторону озера Титикака. Имение его находилось в двух километрах от озера, не доезжая деревни Уарина, справа от дороги, у подножия отрогов Анд. Единственным неудобством была высота в четыре тысячи двести метров.
Дон Федерико Штурм приказал посадить вокруг усадьбы деревья, чтобы отгородиться от дороги. Но из окон его спальни открывался вид до самой границы с Перу.
Скрип тормозов заставил его поднять голову. «Импала» остановилась во дворе его дома. Он узнал машину старого Фридриха, немецкого еврея, единственного таксиста-иностранца в Ла-Пасе. На заднем сидении находился какой-то незнакомый бородач в очках. Недовольный, дон Федерико потрепал по голове викунью. Ему пришлось прервать свои «ухаживания». Злые языки в Ла-Пасе утверждали, что он требовал от своей любимицы тех же утех, что требовали от своих лам индейцы инка... Немец аккуратно закрыл загон. Он боялся, что Кантута убежит, и ее убьют аймары. За такую шкуру в Ла-Пасе дали бы не меньше двух сотен песо. Целое состояние для нищих рыбаков озера Титикака.
Странной походкой, вразвалку дон Федерико направился навстречу незнакомцу. Даже надев черный мундир дивизии СС «Зепп Дитрих», оберштурмбанфюрер Фредерик Штурм не смог избавиться от своей косолапой походки, за что его прозвали «Гризли».
Этому также послужили причиной его рост и физическая сила. Даже сейчас, четверть века спустя, он не согнулся, сохраняя свои 190 сантиметров, и регулярно купался в ледяной воде озера. От долгого пребывания на свежем воздухе его кожа стала смуглой, как у индейца. Взгляд его серо-голубых глаз оставался ясным и жестким, а гладко зачесанные назад темные волосы почти не поредели. Только шрам, змейкой вьющийся слева от носа, стал заметнее – напоминание о годах войны. Впрочем, все это было так давно. О да, русские приговорили его к смертной казни заочно, и то же самое сделали югославы, венгры и итальянцы, но какое это теперь имеет значение? Не приедут же они разыскивать его сюда, в глушь Боливии! Он ловко ускользнул из Европы с паспортом югославского еврея, который раздобыл ему родственник, работавший в 4-м отделе службы безопасности. До 1951 года он был Венцеславом Туори, а когда опасность миновала, вернул себе настоящее имя и попросил гражданства в Боливии. Возвращаться в Европу он не собирался. Фредерик Штурм был родом из Лейпцига, и вся его семья осталась в Восточной Германии. Для бывшего полковника СС это был недосягаемый мир.
Дверца такси открылась, и из машины вылез мужчина такого же, как и он сам, высокого роста. Но его неряшливый вид являл собой резкий контраст безукоризненно выглаженным сорочке и брюкам немца. На незнакомце были короткие «техасские» сапожки, потертые джинсы и кожаная куртка с меховым воротником. Длинные волосы его падали до плеч, по краям рта свисали усы. Только по очкам в стальной оправе и можно было угадать в нем интеллигента. Он подошел к дону Федерико, но руки не подал. Немец нахмурился: он терпеть не мог хиппи. Они напоминали ему цыган, которых он когда-то вылавливал и отправлял в Освенцим. Что нужно здесь этому типу? Поездка в такси из Ла-Паса стоила не меньше двадцати долларов, так что перед ним не нищий.
– Buenos dias, – сказал он, тем не менее, вежливо. – Que queres, Senor?[1]
Он в совершенстве владел испанским и даже языком аймара, на котором говорят индейцы нагорья.
Опустив руки, незнакомец недоброжелательно разглядывал его.
– Вы – Фредерик Штурм?
По-испански он говорил с гортанным акцентом. Он не назвал его «дон Федерико», как уважительно обращались к нему боливийцы. Бывший эсэсовец не шевельнулся, хотя его разбирало безумное желание вышвырнуть нахала вон. Но длительное общение с латиноамериканцами приучило его к дипломатии. К тому же с боливийским паспортом бояться ему было нечего.
– Да, – ответил он. – Что вам угодно?
Молодой человек (Штурм решил, что, несмотря на длинные усы, ему не было и тридцати лет) разглядывал немца с явной антипатией.
– Вы – бывший полковник СС? Немец сделал глубокий вздох.
– Даю вам минуту, чтобы вы сказали о цели вашего визита, иначе я пинками загоню вас обратно в такси...
Незнакомец иронически улыбнулся, показав крупные желтые зубы.
– Я – Джим Дуглас, – сказал он, – студент Массачусетского технологического института. В настоящее время преподаю английский в Ла-Пасе. Сотрудничаю также с журналом «Рэмпартс». Слышали о таком?
– Кое-что.
Дон Федерико знал, что «Рэмпартс» – крайне левый американский журнал, и его разоблачения порой сотрясали американский «истеблишмент». Издавали журнал, по-видимому, такие же идеалисты-леваки, как и этот юнец.
– Я готовлю статью о военных преступниках, работавших или до сих пор работающих на ЦРУ, – тихо произнес Джим Дуглас.
Немец никак не среагировал. Краем глаза он глянул на старика Фридриха, дремавшего за рулем. Что все это значило?
– Я никогда не работал на ЦРУ, – ответил он.
Но бородача этот ответ не смутил. Стоя широко расставив ноги, он разглядывал дом и окружавшие его поля.
Потом продолжил, не глядя на хозяина:
– О вас не знаю, а вот Клаус Хейнкель работал.
Немец пожал плечами.
– Я незнаком с Клаусом Хейнкелем и прошу Вашу Милость убраться из моей усадьбы!
Он нарочно употребил напыщенное выражение из кастильского наречия.
В глазах Джима Дугласа вспыхнул огонек. Придвинувшись еще ближе к немцу, он с ненавистью произнес:
– Тогда, может быть, вы знаете Клауса Мюллера? Ведь Клаус Хейнкель так теперь себя называет...
И, не дав немцу времени ответить, продолжал:
– Вы лжете, господин Штурм. Вы не только знаете Клауса Хейнкеля, вы прячете его здесь. Я ведь не случайно приехал сюда. Я хочу с ним поговорить. Если он расскажет мне об услугах, которые оказывал ЦРУ с 1945 по 1951 год, я не выдам, где он находится. В противном же случае я вернусь в Ла-Пас и подниму на ноги всех газетчиков и кое-какие посольства. Обещаю вам самый шикарный скандальчик, когда-либо сотрясавший Боливию. И даже вам, дон Федерико, не удастся замять его. Миллионы людей в разных странах с нетерпением ждут, когда отыщется Клаус Хейнкель. И их возмущает, что существуют еще люди на земле, способные укрывать такого подонка...
Говоря все это, он угрожающе размахивал пальцем перед самым носом собеседника.
Серо-голубые глаза немца потемнели. Этот идиот-идеалист вызывал у него омерзение. Спорить с такими людьми бесполезно. Что ему может быть известно доподлинно? Во всем мире газеты писали о Клаусе Хейнкеле или Мюллере. Пару недель тому назад в них прошло сообщение, что безобидный боливийский гражданин по имени Клаус Мюллер на самом деле является оберштурмфюрером GC Клаусом Хейнкелем, военным преступником, который разыскивается за особо тяжкие преступления и приговорен к смертной казни в четырех странах, включая Францию и Голландию. Он совершал в гестапо такие «подвиги», что Адольф Эйхман выглядит рядом с ним безобидным бюрократом. Общественное мнение большинства цивилизованных стран тут же с горячностью стало требовать, чтобы Боливия выдала Клауса Хейнкеля для справедливого суда над ним. И хотя боливийцам нет дела до прочих стран, но отказаться выдать преступника им было трудно. Они попали в сложное положение. Ведь Клаус Хейнкель, ставший боливийским гражданином Клаусом Мюллером, имел в Ла-Пасе немало друзей.
