Василий Алексеевич Вишняков

Конструкторы

Повесть

От автора

«Во всякой книге предисловие есть первая и вместе с тем последняя вещь; оно или служит объяснением цели сочинения, или оправданием и ответом на критики». Короче, яснее и изящнее, чем автор «Героя нашего времени», не скажешь.

Что касается цели предлагаемой повести, то она следующая — рассказать, главным образом для молодёжи, а значит, по возможности живо и нескучно, о талантливых советских конструкторах, создавших в предвоенные годы знаменитые танки — средний Т-34, справедливо признанный лучшим танком второй мировой войны, и тяжёлый КВ — самый мощный танк первого периода Великой Отечественной.

В центре повествования — жизнь и деятельность главного конструктора Т-34 лауреата Государственной премии М. И. Кошкина и ведущего конструктора КВ, впоследствии трижды Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Государственных премий Н. Л. Духова. Работали выдающиеся конструкторы, по существу, одновременно (танки Т-34 и КВ приняты на вооружение в один и тот же день — в декабре 1939 года), но в разных коллективах и даже в разных городах. Отсюда и несколько необычная форма повести — в первой части рассказывается о создании Т-34, а во второй и третьей — КВ, других тяжёлых танков и самоходно-артиллерийских установок.

Теперь об «оправданиях и ответах на критики». Беспокоиться об этом, возможно, преждевременно — в наше время публичную критику надо ещё заслужить. Но есть, как известно, читатели, которые иногда балуют авторов — спасибо им за это — письмами с вопросами, пожеланиями и предложениями. Бывают и «сердитые» отклики с замечаниями об ошибках и неточностях. Возникающие при этом почтовые дискуссии между дотошным знатоком и автором часто напоминают — увы! — спор слепого с глухим.

Учитывая это, автор хотел бы подчеркнуть, что предлагаемое произведение — именно повесть, а не научно-историческое исследование. Оно не претендует и по специфике жанра не может претендовать на точность и скрупулёзность научной работы. Главным для автора было правдиво показать М. И. Кошкина и Н. Л. Духова, чья яркая жизнь и творческий подвиг могут служить вдохновляющим примером для советской молодёжи. Забывать о таких людях, как М. И. Кошкин и Н. Л. Духов, мы не вправе: они — наша национальная гордость. Всех других лиц повести автор не стремился изобразить с такой же документальной точностью и поэтому там, где это возможно, счёл за благо изменить фамилии. И, конечно же, работа далеко не всех лиц, внёсших свой достойный вклад в создание Т-34, КВ и других советских танков и САУ, нашла в повести достаточное отображение. Автор просит извинить его за это и ещё раз ссылается на общепринятые различия в жанрах между научным трактатом и повестью.

Одного из героев книги автор знал лично. Мне посчастливилось видеть и слышать Николая Леонидовича Духова в далёкие уже теперь дни, когда тот был главным конструктором в знаменитом Танкограде. Поэтому не пришлось воображать образ главного героя этой повести. Достаточно потревожить память, и тот — перед глазами, причём в замечательную пору, в сорок лет, когда, по общему мнению, духовные и физические силы человека достигают полного расцвета. Дело, стало быть, было за малым — зная человека, изучив все факты его жизни и все замечательные свершения его неутомимой творческой деятельности, рассказать о нём так, чтобы читатель увидел его как живого, облечь в плоть и кровь. Увы, это то самое «малое», что во все времена повергало в уныние, заставляло перечёркивать страницы даже корифеев литературы. Напоминаю об этом читателю в надежде на его снисходительность…

Часть первая

Свой подвиг свершив

Мужайтесь, боритесь, о храбрые други,

Как бой ни жесток, ни упорна борьба!

………………

………………

Пускай олимпийцы завистливым оком

Глядят на борьбу непреклонных сердец.

Кто, ратуя, пал, побеждённый лишь Роком,

Тот вырвал из рук их победный венец.

1. Необычное задание

Выйдя из наркомата на площадь Ногина и свернув влево на тихую улицу Разина, Михаил Ильич Кошкин постепенно успокоился и зашагал широко и ровно.

В кабинете наркома он не раз чувствовал, как становилось словно бы нечем дышать. И не от того, что в комнате не хватало воздуха, а от того, что и как говорил нарком. А нарком грубовато и просто заявил, что если задание не будет выполнено в срок, то с них обоих снимут головы.

— В этом, Миша, можешь не сомневаться, — добавил он почти весело. — Будет именно так.

Но самым неприятным для Михаила Ильича оказались даже не эти слова, а фотоснимки, которые достал из сейфа и из своих рук показал ему нарком.

…Пустынная, обожжённая солнцем долина, плоский холм. Редкие чахлые кусты, вросшие в землю серые камни. На склоне холма белый от пыли танк БТ-5. Гусеница разорвана, в борту зияющая пробоина. На других фотоснимках такие же израненные БТ…

Испания… Так вот какие вести идут с твоих далёких полей…

— Ну как, Миша, сделаешь хороший танк? — опросил нарком.

— Постараюсь.

— Если не сделаешь, снимут нам с тобой головы, — повторил нарком, убирая снимки и звучно щёлкая ключом сейфа. Потом вернулся к столу, сел в кресло, положив руки на стол и устало склонив голову.

— Давай договоримся, Миша, вот о чём, — задумчиво начал он. — Я знаю, ты в Питере работал над новым танком с противоснарядным бронированием. Вообще у вас там, в ОКМО,[1] интересные люди, смелые идеи. Это хорошо, но ведь все эти ваши новинки, как говорится, курочка в гнезде… Ваши опытные образцы чудесны, но они никуда не идут и вряд ли когда-нибудь пойдут.

— Мы так не думаем. Каждый новый образец — шаг вперёд в танкостроении.

— Согласен, Миша, согласен, — перебил его нарком. — Но теперь ты едешь на Особый завод, где производство танков — серийное. Ты должен быстро дать машину, которая пойдёт в серию взамен БТ, поступит на вооружение Красной Армии. А это совсем другое дело. Тут нельзя отрываться от грешной земли. Об этом я и хотел с тобою договориться.

— Не понимаю вас, товарищ нарком.

— Я вот о чём. Ну где мы сможем сейчас катать противоснарядную броню? Нет у нас пока такого стана. Сварка корпуса — прекрасно! Но где и как мы будем варить плиты такой толщины? Это дело тоже ещё в процессе освоения. Да и двигатель В-2, который вы повсюду ставите… Он же недоработан, сырой, для боевого серийного танка пока не годен. Обо всём этом надо крепко подумать.

— Надо подтягивать производство, а не закладывать в проекты вчерашний день. На это я не пойду.

— Не ершись. Ты что, не согласен думать?

— Думать согласен, но…

— Ну вот и хорошо, — примирительно сказал нарком, остро блеснув на Михаила Ильича прищуренными глазами. — Тактико-технические требования на новый танк разработаны военными, согласованы и утверждены правительством. Наше дело — выполнить их точно и в срок. Если будут трудности — звони. Машину на вокзал дать?

— Нет, доберусь сам. Мне надо зайти к Болховитину.

— Кто такой?

— Работал на Особом, а потом у нас — в ОКМО. Сейчас здесь, в Москве.

— Припоминаю. БТ — ведь это, кажется, его работа?

— Да, если не считать американца Кристи. Но сейчас Болховитин тяжело болен, хочу навестить.

— Дело твоё. Да, постой… Это ты, пожалуй, должен знать.

Нарком встал, доверительно нагнулся к Михаилу Ильичу, негромко, но веско сказал;

— Твоё назначение на Особый одобрил лично товарищ Сталин. И знаешь, что он сказал? «Я помню Кошкина ещё по Коммунистическому университету». Ты понимаешь, что это значит?

— Да, это ко многому обязывает. Постараюсь оправдать доверие.

— Ну, желаю успеха, Миша. От души желаю тебе успеха.

Вот и Красная площадь. Обветшалый, совсем облупившийся храм Василия Блаженного. Лобное место. Мавзолей Ленина. Всё давно знакомо и навсегда памятно.

Когда-то десятилетним мальчиком пришёл он вместе с отцом в столицу из родной ярославской деревеньки. Пришёл в лаптях, с котомкой за плечами. Был учеником, а потом рабочим на кондитерской фабрике. Отсюда ушёл на гражданскую, воевал и на Севере — под Архангельском, и на юге — под Царицыном. В двадцатом вернулся в Москву, стал учиться в Коммунистическом университете имени Я. М. Свердлова. Потом наступила долгая разлука со столицей — работал в Вятке в губкоме партии, учился в Ленинградском политехническом, работал в ОКМО… И вот снова Москва, правда, ненадолго, проездом…

Красная площадь горбится брусчаткой, образуя подобие полусферы, словно именно здесь вершина земного шара. Величественные кремлёвские стены. Тёмно-вишнёвый, полированный гранит плит Мавзолея. Он вызвал в памяти Красную площадь такой, какой была она в январский день 1924 года: засыпанная снегом, заполненная толпами людей, стоявших без шапок, низко склонив головы.

А Ильич лежал, уже безучастный ко всему, покрытый до пояса простым красным полотном, сложив на груди маленькие высохшие руки; лежал в просторном с большими накладными карманами френче грубого военного сукна, и снежинки не таяли на его высоком лбу…

Теперь, в октябре 1937 года, у закрытого уже Мавзолея толпились экскурсанты и прохожие, наблюдая за сменой часовых. Никто из них не обратил внимания на невысокого, простецкого вида человека лет сорока, с типично русским лицом, в меру скуластого, с глубоко посаженными крупными серыми глазами, который, остановившись в сторонке, снял кепку и молча постоял так с минуту.