Бивор Энтони

В интересах государства

Энтони Бивор

В интересах государства

Роман

Перевод с английского Михаила Брука

В сборник включены произведения писателей, работающих в жанре политического детектива. Роман Энтони Бивора "В интересах государства" разоблачает власть крупного капитала, черные дела западных спецслужб, двуличие буржуазной системы, кичащейся своей "демократией".

Кинте

1

Шофер грузовика без номерного знака подался вперед и локтем протер лобовое стекло. Предгорья Анд в эту апрельскую ночь плотно окутал туман, свет фар не пробивал его толщу, и края узкой дороги порою трудно было различить. Угрожающий тон речи генерала Иньесты - радио в машине работало отвлекал его внимание на опасных поворотах, но о том, чтобы выключить приемник, не могло быть и мысли из-за офицера, сидевшего рядом. "Los Batidores de la Muerte" - "Вестники смерти" - были известны своими расправами с противниками режима, но жестокость капитана Винсенте вызывала ужас даже среди его подчиненных. Капитан Винсенте создал себе репутацию, распяв священника в barrio* церкви св. Мигеля и пригвоздив его к кресту винтовочными штыками.

______________

* Дворе (исп.).

Шофер грузовика был не единственным вынужденным слушателем генеральской речи. Всего в нескольких километрах выше, в каменном домишке на склоне горы, Мария Картера, демонстративно вздохнув, кивнула на дешевенький транзистор:

- Если он тебя так раздражает, почему же ты его не выключишь?

Ее муж не ответил: Мария, покоряясь его воле, лишь пожала плечами. Отмечалась третья годовщина переворота, но Эрнесто по-прежнему клял генерала Иньесту, разглагольствовавшего о защите ценностей западной цивилизации.

- Всегда на страже... армейской монополии на кокаин, - с отвращением прокомментировал он. Переворот был осуществлен старшими чинами армии, чтобы замять скандал, разразившийся после того, как стало известно, что они занимаются ввозом наркотиков в США при посредничестве кубинских эмигрантов в Майами.

Кто-то из детей проснулся в соседней комнате и стал звать родителей. Схватив со стола ночник, Мария с укором посмотрела на мужа и вышла. Эрнесто что-то сердито проворчал и выключил приемник. Укор в ее взгляде заслонил собой тревогу. Жестокие репрессии, последовавшие за переворотом, коснулись главным образом тех, кто жил в больших городах, но вдруг, всего две недели назад, национальные гвардейцы расстреляли несколько campesinos*, которые осмелились распахать неиспользуемые земли в долине. С тех пор Мария боялась, что ее обычно неразговорчивый муж позволит втянуть себя в какие-нибудь бессмысленные выступления против режима. А ведь им повезло больше, чем другим: Эрнесто сумел найти работу гида-переводчика, и теперь она опасалась, что в случае, если его схватят, ей одной не потянуть и дом, и работу.

______________

* Крестьян (исп.).

Эрнесто сидел на стуле у камина и, пригнувшись, смотрел в пол. До слуха его долетал голос жены, убаюкивавшей малыша за стенкой. И вдруг он уловил другой звук - звук мотора, мотора автомобиля, урчавшего при подъеме в гору. Шум стал отчетливее, и по переключению скоростей на виражах Эрнесто попытался определить, что это - грузовик или легковая машина? А машины редко появлялись в этих краях даже днем. Почувствовав, что жена стоит у него за спиной, Эрнесто обернулся. Голова ее была безвольно опущена, в глазах застыл ужас. Он не знал, как успокоить ее. Если это и впрямь "Вестники смерти", их жертва могла находиться в любом из дюжины домов, прилепившихся на склоне горы. Но страх жены передался Эрнесто, он вдруг почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Когда машина вылетела из-за последнего поворота и свет фар скользнул по окну, Эрнесто резко поднялся и, увильнув от протянутых рук жены, пересек комнату. Ничего не разглядеть - свет бил прямо в глаза. Эрнесто в растерянности повернулся к Марии, не зная, что сказать, как успокоить ее. Слышно было: машина вдруг остановилась. Резкие крики команды, в последний раз взревел двигатель и заглох, вот они спрыгивают на землю, а вот уже бегут, вот захлопнули дверцу, снова крики, щелканье затворов... Только когда раздался стук в дверь, ноги Эрнесто сами собой задвигались. Он бросился к окну, но было уже поздно.

Через два часа грузовик въехал во двор здания на авенида Изабель-ла-Католика. Волосы на голове Эрнесто Картеры слиплись, одежда пропиталась потом, хотя ночь стояла прохладная. Глаза и рот на время поездки ему залепили клейкой лентой, и в дороге он все время боялся задохнуться. Тело ныло от пинков, которыми его наградили конвоиры, от ушибов, заработанных, когда машину трясло на ухабах.

Повязку сорвали лишь после того, как его втащили в помещение и передали новым мучителям. Здесь пахло сыростью и бетоном. Когда прошла резь в глазах, Эрнесто, проморгавшись, понял, что находится в длинном коридоре, освещенном голыми лампочками, ввинченными через равные промежутки в потолок. Только тогда он по-настоящему осознал, что его ждет. И не мог сдержать дрожи при мысли о технических приспособлениях: "самолете", "подводной лодке" - и электрических устройствах, которые использовали здесь при допросах. Охранники презрительно загоготали, глядя на его мокрые брюки, а он никак не мог понять, в чем дело. Чувства стыда и отвращения к себе он уже не испытывал, лишь подумал, что если теряешь контроль над телом, то едва ли сможешь контролировать свои слова. И все же куда хуже страха перед болью, ожидавшей его, был ужас от сознания, что ему нечего им сказать, чтобы прекратить мучения. А машина Иньесты никогда не признает, что совершила ошибку.

По прошествии суток Эрнесто Картера обнаружил, что хоть он и не жаждет смерти, но и не боится ее. Причем это равнодушие удивило его меньше, чем глубоко запрятанный страх, который он распознал в глазах своих мучителей. Это было поразительное открытие, тем более что он сделал его, когда они практически уничтожили в нем не только человеческое достоинство, но даже тело, и он знал, что инстинкт его не обманывает. Теперь, когда он уже не способен был ни на что реагировать - даже на боль, он ясно увидел, насколько этим людям не по себе.

Тощий кивнул на неподвижное тело, приваленное к испещренной кровавыми пятнами стене:

- Ну а теперь что будем делать?

- Да, наверное, то же, что и с остальными.

И опять этот страх, глубоко загнанный внутрь, подумал заключенный. Их напускное безразличие только подтверждало его догадку. На мгновение мелькнула мысль: уж не пытается ли он убедить себя в этой жалкой победе, чтобы приуменьшить унижения, которым его подвергали, но в следующую секунду он снова потерял интерес ко всему. Он был словно пьяница, у которого отказало тело и выдуло мозги. Полнейшее бессилие наконец высвободило его из их власти.

Раздался чей-то крик в другом конце коридора, и оба палача инстинктивно выпрямились. Они сразу узнали голос старшего консультанта Интеллидженс сервис, моряка-аргентинца.

- Кто это? - спросил он, остановившись в дверях камеры.

- Картера... Эрнесто... из Такаплана.

- Ну и что он?

- Да худо дело.

- То есть как это, cono*?

______________

* Свинья (исп.).

- Парализовало его. Не может говорить.

Офицер взглянул на двух юнцов, угрюмо уставившихся на истерзанное тело, - только глаза еще жили в нем, но это были глаза животного, ожидающего, когда его прикончат. Аргентинец покачал головой с едва скрытым раздражением. Он прекрасно знал, что тайная полиция должна вылавливать все, что всплывает на поверхность в результате политических катаклизмов, но Brigada de Investigacion y Seguridad*, право же, переусердствовала.

______________

* Бригада по расследованию и обеспечению безопасности (исп.).

- Кончайте с ним. - В его голосе прозвучала усталость. - И в следующий раз делайте то, что вам приказано. Это же было лишь предупреждение. А вы, кретины, только потеряли зря время. Ваше счастье, что он не имеет никакого значения.

2

Колокола умолкли, и в церкви стало неестественно тихо. Отчего это в протестантской церкви колокола всегда звучат так зловеще, подумал Сэм Шерман. Он невольно скользнул взглядом по мраморным барельефам и мемориальным доскам, вделанным в левую стену. На самой большой из них были выбиты имена жителей селения, погибших в первую мировую войну. Большинство, как он заметил, служили в полку своего графства. Как это типично для англичан, подумал он: вместе расти и вместе умереть вдали от родины.

Тут внимание его снова переключилось на алтарь; прихожане затихли в ожидании, пока священник справится со своими бумажками и молитвенником. Внезапно по крыше забарабанил дождь, и люди инстинктивно подняли глаза кверху, хотя и не на что было смотреть. Капризы погоды так же непредсказуемы, подумал Шерман, как выигрыш в рулетку. А ведь еще в понедельник, когда он прибыл в Лондон, у многих машинисточек, стоявших в очереди за сандвичами, были покрасневшие от загара плечи и лица после первых жарких выходных дней.

Священник сделал шаг вперед и обвел глазами собравшихся, отмечая про себя тех, кто не принадлежал к его приходу, потом напомнил своей пастве, по какому случаю они собрались. А собрались они затем, сказал он, чтобы почтить память замечательной женщины, которую многие из сидящих в церкви знают как нянюшку Харден. И начнут они с гимна "Вперед, Христовы воины" - ее любимого гимна, добавил он многозначительно. Шерман не имел ни малейшего представления о том, как выглядел этот образец чопорного английского воспитания, вообще никогда о ней не слышал - только вот сейчас узнал, что она, оказывается, любила воинственные гимны. Органист взял вступительный аккорд, и прихожане покорно поднялись с мест. Запели нестройно, пока не вступил и не повел всех за собой голос священника. Шерман лишь беззвучно вторил поющим: он знал, что своим хриплым старческим пением всегда привлекает внимание в церкви.