Гусейнов Иса

Судный день

Иса Гусейнов

СУДНЫЙ ДЕНЬ

ОТРИЦАНИЕ

1

Трудно сказать, кто впервые изрек, что человек - раб божий, судьба его предопределена и начертана на лбу; трудно сказать, кто, где и когда заявил, что вне человека нет бога, что материя и дух едины и одинаково нетленны, что материя, дух и вселенная нерасторжимы и пребывают в единстве, С определенностью можно утверждать лишь то, что по странной, парадоксальной связи вещей проблема человека и Вселенной с особой остротой встает всякий раз, когда человечество оказывается перед угрозой истребления.

Трудно с достоверностью установить, каким образом у эмира Тимура правителя Мавераннахра - родилась идея завоевания мира; кто, где и когда впервые назвал его Тимурленком - Железным Хромцом, а затем завоевателем подлунной - Тамерланом.

Но достоверно известно, что, завершив свои первые походы, завоевав Иран, южные земли Азербайджана, Армению и Грузию, эмир Тимур спустился вдоль по Куре в Карабах, неожиданно заключил там договор с ширваншахом Ибрагимом, вернулся в Самарканд и после очередных битв с давним врагом - правителем Золотой Орды ТоЗстамышем - выступил в новый большой поход, дошел на сей раз до самого Багдада, на обратном же пути нападал на пограничные крепости, подвластные румскому султану Ильдрыму Баязиду, и, оставив до наступления весны у него под носом, в Зенджане, свою семью с награбленным добром, отправился зимовать в Армению. Это означало, что эмир Тимур верит в свою мощь и не опасается отныне даже такого прославленного полководца, как Ильдрым Баязид. Султан Баязид из своей резиденции в Бурсе, срединного городка румской земли, и сателлиты его в пограничных владениях напряженно следили за движением смерчеподобной армии Тимура. Всем наконец стало ясно, что нет силы, способной противостоять армии, авангард которой - черноодетые лучники на вороных конях - осыпал врага тучей Стрел; замыкали пурпурно одетые полки на конях красной масти. Немногих завоевателей с такой несметной армией знавала история войн, но Тимур потрясал еще и неслыханной жестокостью: вести о заживо закопанных во рвах, о башнях, сложенных из человеческих голов, распространялись со скоростью молнии, н правители, заслышав о приближении Тимура, пытались укрыться за крепостными стенами или спастись, поелику возможно, побегом, иные же, дабы предотвратить погром, спешили сдаться с изъявлениями покорности.

На громадной территории, завоеванной семисоттысячной армией Тимура, непокоренной оставалась одна-единственная крепость Алииджа, которую, по свидетельству летописцев, тимуриды осаждали четырнадцать лет. Еще в первый год осады военачальник Тимура эмир Гыймаз, разгромив Нахичевань, отобрал пятьсот достойнейших мужей из горожан, которые подозревались в том, что тайными подземными ходами доставляли в Алинджу оружие и продовольствие, запер их в городской молельне под названием Купол Зияульмулька и повелел медленно, тонкими струйками впускать дым сжигаемой соломы в оконца до тех пор, пока затворники не задохнутся в муках.

Но трагедия Зияульмулька ничему не научила местных жителей. Они стекались в Алинджу со всех концов Азербайджана - из крепости Тавуш, что в долине реки Куры, из Гянджи, Карабаха, Шеки, Ширвана и с того берега Аракса, из Тебриза. За крепостными стенами жители на отлогих плоскогорьях выращивали богарную пшеницу, пасли на косогорах стада и отары, воду брали в родниках, бьющих из скальных расщелин; денно и нощно они несли сторожевую службу на высоких отвесных скалах и, едва представлялся случай, лавиной обрушивались вниз на врага. Но с тимуридами боролись не только защитники крепости.

Весной тысяча триста девяносто третьего года караульные эмира Гыймаза задержали ночью большую группу неизвестных лиц, пробиравшихся в Алинджу с бурдюками нефти. Завязался короткий, но кровавый бой.

Подобные схватки были делом обычным: за годы осады к ним привыкли и тимуриды, и азербайджанцы; но эта пришлась как раз ко времени победоносного возвращения Тимура из Багдадского похода и поэтому вызвала множество толков и волнений, из-за чего ширваншах Ибрагим счел своим долгом отрядить из Шемахи в Нахичевань представительную группу досточтимых служителей мечети во главе с садраддином шейхом Азамом и главным визирем кази Баязидом, дабы отслужить траурный молебен по погибшим тимуридам. Это означало, что ширваншах Ибрагим вместе со своим могущественным союзником скорбит о случившемся и оплакивает павших, а также то, что доставщики нефти не имеют никакого отношения к Баку источнику нефти, равно как и к Ширвану. Дело, однако, обернулось неожиданным и отнюдь не самым лучшим образом. Кази Баязид подобрал на поле боя шапку, явно с головы убитого доставщика нефти, и вручил ее шейху Азаму, не ведая, к каким страшным последствиям это приведет. Шейх Азам сильно разволновался при виде шапки и решил было отослать ее наследнику Тимура, правителю Ирана и Азербайджана Мираншаху, но, узнав, что наследника нет в его резиденции Султания, послал шапку эмиру Тимуру, который как раз находился в пути из Багдада в Тебриз. Шейх Азам велел передать эмиру Тимуру, что в этой шапке кроется тайна крепости Алинджа, которую победоносная армия повелителя подлунной не может взять столько лет.

Белая войлочная шапка отчасти напоминала митру - головной убор греческих и армянских священнослужителей, но в отличие от митры, на шапке спереди была нашита синяя шелковая тесьма, а по краям свисала на вершок искусно свитая из конского волоса бахрома.

Говорят, что когда посланцы шейха Азама, доскакав до придорожного стана эмира Тимура, предстали пред его очи, показали шапку и передали препорученные слова, то сановные сеиды, бывшие в шатре, подтвердили в один голос, что эта шапка, без сомнения, принадлежит мюриду врага религии, еретика Фазлуллаха аль-Хуруфи, называемого аснафом (Аснаф - от слова "синиф", класс, ремесленное сословие - ред.) Ирана и Азербайджана, Фазлом, что означает "достоинство", ибо только они, окаянные хуруфиты, носят шапки с такой длинной бахромой.

Какой уж там зловещий смысл уловил эмир Тимур в имени Фазлуллаха и в слове "хуруфи", никому то неведомо, но, услыхав о них, он, говорят, вышел из шатра, держа в руке злосчастную шапку, и велел немедля двинуться далее.

Тем временем в Шемахе, столице ширваншахов, произошло событие, которое садраддин шейх Азам и его досточтимые мюриды не преминули связать с нахичеванской схваткой: во время торжественной службы в мечети в честь Новруз-байрама, совпавшего в тот год с днем коронации, на ширваншаха было совершено покушение. Некто пытался заколоть его кинжалом, но мгновенно был убит одним из телохранителей шаха. Личность убитого не опознали, но в кармане у него был обнаружен ключ, отлитый в форме буквы "алиф" - первой буквы алфавита. Поместив богомерзкий ключ в специальную шкатулку, шейх Азам в сопровождении своих мюридов представил его шаху Ибрагиму и заявил, что ключ этот, так же как шапка, найденная на месте схватки под Алинджой, принадлежит хуруфитам.

В результате этих событий один из известнейших в эпоху Тимурленка ученых и наиболее сильных его врагов шейх Фазлуллах Джелалледдин Найми вынужден был со своей старшей дочерью Фатьмой и ближайшими друзьями покинуть резиденцию в Баку и скрыться сначала в окрестностях Баку, затем в Ширване, переезжая из одного караван-сарая в другой и из одной мечети в другую.

Спустя годы история с подкинутым ключом повторится в несколько усложненном узоре в Герате, во дворце Шахруха, сына Тимура. И хуруфиты, известные доныне как еретики-богоотступники, посмевшие узреть бога в самом человеке и громко провозгласить это в богопротивном крике "Анал-Хакк!" - "Я есмь бог!", снищут еще и славу убийц и заговорщиков, и во все земли - от Самарканда до отдаленных окраин империи Тимура - помчатся спешно конные гонцы с фитвой, подписанной высокопоставленными иерархами ислама, предающей хуруфитов анафеме и повелевающей изгонять и уничтожать их повсюду. И начнется последний, девятый вал респрессий, в результате которых погибнет большинство приверженцев Фазлуллаха аль-Хуруфи; об умонастроениях их мы можем судить по письму, написанному по случаю покушения на Шахруха:

"Как ни много пришлось нам претерпеть бедствий, от своих убеждений и идеалов мы не откажемся. Мы сознательно отрешились от мирской жизни и, оставив своих жен и детей на произвол лютого врага, не остановимся, пока, подобно Гусейну (Гусейн - имеется в виду Гусейн Халладж, иоэт, вождь антихалифатского движения в X веке - ред.), не принесем свои жизни в жертву своим идеалам..." (Из письма сыновей Фазлуллаха в Самарканд по поводу покушения на Шахруха ред.)

Тех же хуруфитов, кто уцелеет, жизнь разметает, прибьет к различным сектам, и исламские летописцы, равно как и франкские путешественники, станут путать их с шиитами, каландарами, бекташи, и в этой путанице сущность учения хуруфи покроется густым туманом, который в последующие века уплотнится до непроницаемости.

Во времена же первых походов Тимура все это еще было в будущем, хуруфиты представляли собой совершенно определенное социальное явление, и если и подвергались гонениям, то в той же мере находили приют и признание. До возвращения эмира Тимура из Багдадского похода ширваншах Ибрагим мало сказать не обижал хуруфитов, - он покровительствовал им. По личному (разумеется, тайному) его поручению один из самых приближенных к нему вельмож, известный у хуруфитов под именем Амин Махрам, поселившись в резиденции Фазлуллаха аль-Хуруфи, ведал приемом беженцев из-за Аракса и устройством их, раздачей от имени Фазла зерна, одежды и жилья, и беженцы непрерывным потоком стремились к Фазлуллаху Найми аль-Хуруфи, точнее сказать - на меджлисы, проводимые его халифами (Халиф - преемник - ред.) и учеными мюридами, ибо самого Фазлуллаха узреть было не так просто. Исстрадавшиеся душой и телом, с лицами, которым трагедия изгнания придала печальное сходство, они нуждались в духовном исцелении едва ли не больше, чем в хлебе насущном, и в проповедях мюридов Фазла искали утешение и надежду. Проповеди приоткрывали им мир неслыханной правды, и изгнанники, независимо от возраста, садились за азбуку, чтобы постичь грамоту и приобщиться к учению хуруфи.