Башкиров Михаил
Открытым текстом
Наталья Петровна открыла дверь на балкон, принесла из кухни табуретку и, посадив на колени трехлетнего внука, жадно вдохнула июньский воздух — и вдруг почувствовала, как заломило виски, отдало в затылок, а потом нехотя отпустило.
— Баб! Глянь, собака!
Наталья Петровна, жмурясь, смотрела на крышу соседнего дома — та наполовину была захвачена солнцем, провода поблескивали, телевизионные антенны отбрасывали на шифер длинные тени.
— Гав! Гав! Собачка, не уходи, собачка!
Хлопнула входная дверь — оконное стекло, дрогнув, заныло. На кухне лязгнул холодильник.
— Баб, а баб, почему собачка убежала?
На балкон выглянул зять.
— Молоко взял обезжиренное, сметану еще не завезли, а в овощном выкинули бананы.
— Хочу ба-наны! Хочу ба-на-ны! — внук замолотил ногами, гулко задевая сандалями решетку балкона. — Хочу-у-у!
Зять ушел на кухню. Вернулся минуты через две. На усах его белели капельки молока.
Костик продолжал выпрашивать бананы.
— Уважаемая теща, — зять обтер ладонью усы. — Есть идея. Не для своего живота стараюсь… Надо пойти и взять два килограмма бананов… Всего два…
— Так в чем же дело? — Наталья Петровна поерошила волосы притихшего внука. — Отпускных, что ли, жалко?
— Наталья Петровна, драгоценная, вы же знаете, что для меня очередь хуже казней египетских… Ну что вам стоит один раз, только один раз воспользоваться удостоверением… Ради ребенка!
— Надоел ты мне с войной — знаешь как?..
— Хочу ба-на-ны! — Костик снова замолотил ногами. — Ба-на-ны!
— Ладно, уговорили…
— Ба!.. — Костик мгновенно замолчал, обнял Наталью Петровну за шею, торопливо поцеловал в щеку.
Зять подхватил Костика, в комнате они свалились на пол и начали бороться, истошно крича и завывая.
Наталья Петровна отнесла табуретку на кухню. Убрала со стола в раковину кружку, из которой пил зять.
В спальне она достала из шкафа серый костюм, но потом сунула его обратно и надела блузку с юбкой. Блузка была с короткими рукавами, и поэтому пришлось натянуть джемпер, хотя день, впервые по-настоящему летний, набирал силу.
У зеркала Наталья Петровна подколола крашенную хной прядь, тронула помадой губы.
Возня в большой комнате не затихала. Кто-то задел стол, и тяжелая хрустальная ваза подпрыгнула.
У новой сумочки, которую зять подарил еще на Восьмое марта, оказалась тугая застежка. Наталья Петровна положила в одно отделение кошелек и удостоверение ветерана, в другое — сетку.
Ваза на столе опять подпрыгнула…
Выйдя из подъезда, Наталья Петровна остановилась в тени дома.
Наконец-то дождь перестал… Возьму бананов, а к вечеру, глядишь, зять увезет всех на дачу… Пятый день в отпуске, а какой-то ершистый. То ли дождь повлиял, то ли на работе неприятности… Взял и ни с того ни с сего внезапно сорвался в отпуск, да еще в начале июня… Покойный Федя всегда к августу подгадывал… Нет, наверное, с работой не в порядке… Поговорю с Ольгой… Но если у тебя на душе гадко, то зачем другим настроение портить?.. Опять начал приставать с вопросами. И что ему эта война далась?
Наталья Петровна перешла улицу. Навстречу от магазина, огибая лужи, шли женщины с бананами. Ровные, один к одному, плоды торчали из сеток и пакетов.
Вдоль "Овощного", мимо тусклой витрины, густо тянулась очередь; она заворачивала у старого тополя и, расширившись, упиралась в тупик. Там громоздились импортные корзины.
Осторожно проталкиваясь, Наталья Петровна почти добралась до продавщицы в распахнутом халате и колпаке, съехавшем набок.
Наталья Петровна, зажатая двумя толстухами в одинаковых платьях, умудрилась достать книжечку, но протянуть руку к прилавку не успела.
— Еще одна контуженная лезет! — крикнул кто-то визгливо позади нее.
— Бананов захотелось!
— Мы здесь маемся-маемся…
— Развелось их, ветеранов, везде норовят пролезть! — толстуха справа наддала плечом. — Тоже мне вояка!
— Как вам не стыдно, ей по закону полагается!
— Мне тоже кое-что полагается!
Наталья Петровна вырвалась из очереди, быстро спрятала удостоверение, захлопнула сумочку и, едва не налетев на тополь, перебежала, задыхаясь, на противоположную сторону…
Пройдя квартал, Наталья Петровна остановилась передохнуть у забора. В щель была видна облупленная стена в лесах.
Придется возвращаться домой без бананов… Костик разнюнится…
Она отступила на два шага и увидела над забором ободранный купол.
За церковью есть еще один магазин… Может, и туда завезли?..
Очередь тянулась вдоль стены зигзагами, вливаясь в стандартный бетонный тупик — оттуда поодиночке вырывались на волю отоваренные.
Наталья Петровна пристроилась в конец очереди за пареньком в белой жокейке. Чуть сбоку от паренька стояла беременная — месяце на шестом, если не седьмом. Она то и дело поправляла широкое платье, смущаясь выпирающего живота.
За Натальей Петровной заняли две старушки в линялых косынках.
— Не бойтесь, бабулечки, на всех хватит! — паренек снял жокейку. — Обещали еще две машины подбросить, сам слышал…
Старушки, потоптавшись, отошли в тень к стене. Наталья Петровна хотела тоже встать рядом с ними, но паренек сообщил, что сбегает попить квасу, и, размахивая жокейкой, свернул за угол.
— Ты что, голубушка, по такой жаре маешься? — Наталья Петровна улыбнулась беременной — и когда только успела? — Иди, отдохни в сквере, история длинная, часа на два, не меньше… Не бойся, я не уйду, место за тобой…
Становилось душно. Наконец после недели дождей почувствовалось лето.
Такой же знойный день был тогда, в сорок третьем, когда Зинку Коржину отчислили из части… Накануне внезапно исчез лейтенант Ремезов — начальник РУКа[1], а утром объявили построение радиороты. Правильно, построение было утром, а жара накатила позже, когда они собирали Зинке белье…
На ходу поправляя берет и воротничок форменного платья, Наташа выбежала на утоптанную поляну и заняла место в шеренге рядом с Зинкой и вдруг краешком глаза увидела, что подруга не в парадном, как все, а в старой гимнастерке и линялой юбке.
— Ты что, Зин? Взгреют!
— Мне сегодня можно…
Из-за берез, помахивая веткой у сапога, вышел замполит, приостановился, отшвырнул ветку, поправил ремень и устремился на середину поляны. Рядом с ним вышагивал ротный, беспрестанно поглядывая в какие-то бумаги.
Наташа обернулась к машине РУКа, затянутой маскировочной сеткой. Машина стояла в дальнем конце поляны. Возле нее маячил часовой — это Верочка с карабином на плече. Лейтенант Ремезов так и не показывался.
— Девочки, наверное, гонять будут за открытый текст…
— Лейтенанта в деревне застукали с кралей. Мне Санушкин сказал…
— Брехня…
Но вот радиорота вздрогнула, напряглась, застыла.
— Дорогие мои! Вот и пробил час, которого мы так долго ждали. Фашист бежит, и недалек тот день, когда наши доблестные войска освободят многострадальную Украину и Белоруссию, — замполит на шаг приблизился к строю. — В грядущей победе есть и наш с вами вклад. Так давайте и впредь оправдывать доверие командования!
На последнем слове замполит махнул рукой и обернулся к ротному. Старший лейтенант качнул головой, развернул бумаги, бесшумно пошевелил губами.
И тут Наташа опешила, как опешил весь личный состав РУКа, да и вся радиорота. По команде ротного вышла на пять шагов вперед Зинка.
Ротный ткнул пальцем:
— Дезертир!
Зинка стояла навытяжку, странно выпятив живот, и бледные губы ее с усмешкой повторяли каждое обжигающее слово командира:
— За аморальное поведение…
Наталья Петровна отступила в сторону. Мимо нее, пыхтя, прошла женщина, прижав к груди связку бананов.
Опять эта чертова Зинка Коржина в голову лезет. А за Зинкой, как обычно, потянется маленькая Верочка, и лейтенант Ремезов, и Настя, и все остальные… Они будут в каком-то особом порядке выплывать из глубины времени и подолгу стоять перед глазами, то неподвижные, как монументы, то, наоборот, почти неуловимые, с едва различимыми лицами, как на любительских фотографиях той поры, — а фотографии эти лежат в шкафу вместе с облигациями между письмами и поздравительными открытками…
Раньше как-то вспоминалось редко и безболезненно, а сейчас каждый раз словно к оголенному проводу неосторожно прикасаешься… И все зять виноват… Появился четыре года назад… Федю как раз к операции готовили — назавтра после свадьбы лег в больницу, чтобы под ножом умереть… Говорят — сердце не выдержало… У них всегда, как наломают дров, — обязательно или сердце, или поздно вмешались… Накануне операции у Феди аж губы посинели, а он все об одном… Сомневаюсь насчет зятя, шепчет… Вдруг непутевый или, чего хуже, себе на уме… Останешься на старости лет ни с чем… Похоронили Федю, а жизнь как-то быстро вошла в колею, и зять как само собой разумеющееся принял и дачу, и машину… В гараже пропадал вечерами, на даче старался все делать сам… Ближе к зиме стали иногда собираться втроем у телевизора… Ольга вязала или шила, зять просматривал газеты… Но вот Ольгу в роддом увезли… Зять переживал, дергался, метался… А в тот день ввалился с шоколадным тортом на кухню, прислонился к стене.
— Надо ж, сын родился… Три двести…
Потом они долго пили чай, обсуждали, какую брать коляску, и вдруг зять сменил тему.
— Теща, мне про вас Ольга до свадьбы все уши прожужжала… Так вот я и думаю: если у меня теща — героический человек, то ей есть чем поделиться с представителями нынешнего инфантильного поколения… Только, пожалуйста, не отделывайтесь куцыми отговорками… Дайте мне почувствовать цвет, запах, вкус тех дней… Побольше деталей — они, как правило, истинны и правдивы, хотя кажутся часто случайными и несущественными… А коляску возьмем непременно импортную… Не каждый день сыновья рождаются…