Сергей Волков

Пастыри. Черные бабочки

На прочные доспехи непременно

найдется острый клинок:

так ломается твердое.

На острый нож непременно

найдется твердый предмет:

так тупится острое.

Всем детям страны Советов посвящается эта книга

Антескриптум

Учитель и Ученик созерцали Бытие.

Оно жило вокруг них. Жило по своим законам – шумело, суетилось, порождало запахи и звуки, шаркало сотнями ног и галдело сотнями голосов.

– В метро всегда найдется немало поучительного и занятного, – сказал Учитель.

– Но что же тут занятного? Обычная толпа, все торопятся. Час пик... – возразил Ученик.

– Посмотрите вон туда, мой друг. Что вы видите?

– Ну, бабка какая-то... Плющит ногой пустую банку из-под пива, чтобы сдать. Обычное дело, – пожал плечами Ученик.

– Для желающего узреть истинный смысл вещей даже эта пожилая женщина и ее занятие – прекрасный объект познания, весь состоящий из символов.

– Но какие же тут символы? Учитель, вы хотите подшутить надо мной?

– Отнюдь. Извольте, я расскажу вам то, что вижу: вот женщина. Она уже прожила жизнь, изменилась телесно и духовно. Ее одежда темных тонов поведает нам о тяжести ее бытия – и это первое из череды того, что мы можем узнать о ней.

В ее жестах и движениях заметны усталость и раздражение. Это второе.

Де юре она все еще женщина, но уже не способна выполнять главного своего предназначения – дарить жизнь. Это третье.

То, чем она занимается, красноречивее любого оратора сообщает нам о ее материальном положении. Это четвертое.

И, наконец, само ее присутствие в подземелье, коим является метро, намекает на скорый и, увы, неизбежный закат ее жизни.

– Ну, это очевидные вещи, Учитель. И так понятно, что старая бабка в коричневом пальто, собирающая пустые банки, ничего хорошего собой символизировать не может, – разочарованно фыркнул Ученик.

– Э-э, не скажите, мой друг! Давайте теперь посмотрим, что такое банка, а также – какие образы могут родиться из взаимодействия между женщиной и этим пустым сосудом.

В первую очередь, мы видим, что банка создана из металла. Металл, в отличие от дерева, всегда соотносится с мужским, агрессивным, экспансивным началом. Давя его ногой, женщина как бы побеждает мужское начало, берет над ним верх. Возможно, тут просматриваются элементы мести мужчине или мужчинам, которые встречались ей в жизни и, возможно, эту жизнь испортили.

Далее: банка имела форму, некий образ. Уничтожив эту форму, женщина создала новую, выступив интуитивным творцом, Демиургом, если угодно.

Третье: банка пуста в настоящий момент, но когда-то она была наполнена, причем наполнена спиртосодержащим веществом. Спирт по-латыни «аква вита», «влага жизни». Расплющивая банку, женщина бессознательно становится еще и уничтожителем некой жизненной силы, животворящего начала, и тут она выступает уже как олицетворение смерти.

Следующий весьма примечательный факт: некогда банка имела крышку, была запечатана. Но кто-то, скорее всего мужчина, эту крышку сорвал и выпил содержимое. Тут вам и намек на дефлорацию, и все та же тема потребления мужчиной чего-то для удовлетворения собственных эгоистических желаний, и опять – месть, но уже не мужчине, а той, что дарила ему наслаждение. Стало быть, вероятно, нашей героине приходилось сталкиваться и с адюльтером.

– Учитель, я поражен. – Ученик потупился. Помолчав, он спросил, невольно подражая своему наставнику:

– Но если даже такая простая ситуация дала вам столь богатую пищу для размышлений, то что говорить о других, гораздо более сложных и непонятных вещах, предметах, событиях? Получается – все на свете имеет массу смыслов и символов, и если научиться их видеть, то жизнь... расслоится?

– Она не просто расслоится, но и станет намного более понятной и постижимой. Впрочем, давайте-ка отложим наше философэ до другого раза, любезный Дмитрий Карлович. Мы уже опаздываем.

– Хорошо, Федор Анатольевич.

Никто не обратил особого внимания на худого белобрысого подростка и высокого костистого старика в шляпе и темном плаще. Митя Филиппов и граф Торлецкий прошли мимо топчущейся на давно расплющенной банке бабульки и затерялись в толпе пассажиров, спешащих к выходу со станции «Новогиреево»...

Пролог

– Тиш-ш-ш-е! Тише вы, криволапые! – Игорь Хижняк по прозвищу Коловрат обернулся и, выпучив глаза, погрозил кулаком в темноту: – Вожатка услышит – будет нам... посвящение!

– Не боись, – с натугой отозвался Марат Валеев, больше известный как Субудай. – А чем шипеть, помог бы лучше. Че раскомандовался, а?

– Э, братья, кончайте тарахтеть! – Костя Егоров, он же Вий, с хрустом отодрал шипастую ветку боярышника от мешка с гнилушками. Мешок тащил Субудай, самый сильный из всей их компании.

Стараясь ступать как можно тише, пригибаясь к земле, трое ребят прокрались в густой тени здания столовой к изгороди. Тут, возле высокой лиственницы, они остановились, присев на свежеструганные бревна, предназначенные для ремонта забора.

– Уф-ф... – прошептал Субудай, свалив мешок в высокую темную траву, – я чуть не надорвался!

– За оградой я понесу, – деловито буркнул Коловрат и шмыгнул носом.

– Времени-то сколько? – Вий, в отличие от друзей, выперся на посвящение в шортах и теперь яростно чесал искусанные злыми таежными комарами ноги.

Коловрат оттянул рукав штормовки. Блеснули зеленым фосфорическим огнем крохотные цифирьки «командирских» часов.

– Ого! Зырьте, братья, уже половина двенадцатого! Все, пошли! Костян, сетку отогни...

Вцепившись в мешок и изогнувшись всем телом, Коловрат с пыхтением потащил его к сетчатому забору лагеря. Вий и Субудай вдвоем приподняли упругую рабицу, открывая потайной пионерский лаз. Вскоре все трое уже пробирались по таежной тропинке, что вела, петляя меж стволов вековых лиственниц и пихт, через заросли дикой малины, через крапивники и настоящие джунгли волчьего лыка, к заветной полянке. Там, возвышаясь над ковром жухлой хвои, тунгусским идолом торчал сожженный много лет назад молнией корявый кедр.

Шумела тайга. Таинственно блистали сквозь черное шевелящееся кружево ветвей холодные звезды. В траве шуршали бурундуки и мыши, где-то далеко, должно быть, на берегу Иркута, перекликались кедровки.

Тропа сделала последний поворот и вывела ребят на поляну.

– Ну, теперь только бы Ленька не подвел! – весело хлопнул в ладоши Коловрат, первым включая фонарик. – Давайте гнилушки вязать, быстрее!

Их компания начала складываться давно, еще в третьем классе. Коловрат и Субудай учились в одной школе, сидели за соседними партами, да еще и жили в одном подъезде, правда, на разных этажах. Ничего удивительного, что ребята чуть ли не ежедневно собирались у Игоря дома поиграть в солдатиков. Поветрие тогда такое пошло среди иркутских пацанов – солдатики. До этого были проволочные шпаги, значки и марки, самострелы из резинки и прищепки, пробки от бутылок, рогатки с алюминиевыми пульками, а теперь вот – солдатики.

Одноклассники копили пластмассовые и оловянные армии, менялись, покупали и продавали штампованных и литых крохотных воинов. Особенно ценились «объемные» викинги, пираты, «ковбойцы» и гэдээровские резиновые индейцы.

Но если большинство знакомых Коловрата и Субудая просто собирали солдатиков, как взрослые коллекционеры собирают этикетки от спичечных коробков, трубки или модели автомобилей, то друзья использовали свои игрушечные армии по прямому назначению – они разыгрывали на зеленом Хижняковском паласе настоящие сражения.

Поначалу отряды пехоты и кавалерии просто расставлялись на полу, и друзья, устроившись в тылу своих войск, по очереди катали стальной шарик от подшипника в неприятельскую армию. Кто больше выбьет – тот и победил. Называлась эта игра «каталкой», и до поры до времени ребят она вполне устраивала.

Но однажды Субудай приволок из детской библиотеки здоровенную «Книгу будущих командиров». С ее страниц на пацанов дохнуло военной историей, и они, как завороженные, принялись изучать стратегию и тактику древних полководцев.

Вскоре им понадобились другие книги – от Плутарха до воениздатовской «Истории боевого фехтования». «Каталка» была забыта. Друзья теперь целыми днями, послав на фиг уроки, разыгрывали реальные сражения древности – битву при Марафоне, Фермопильскую битву, побоище при Гавгамелах, битвы Пунических войн, битву на Калке...

Именно там, на Калке, которую изображала голубая бантичная ленточка, змеившаяся по зеленому паласу, Игорь и Марат заработали свои прозвища.

Игравший за русских и половцев Хижняк в решающий момент, когда тумены Джэбэ-найона и Субудай-багатура уже прорвались сквозь половцев князя Яруна, опрокинули волынцев князя Даниила и обратили в бегство князя Мстислава Удатного, коварно высыпал на берег Калки кучу доминошек и торжественно провозгласил:

– Но тут из-за приречных холмов во фланг монгольской конницы ударил отряд Евпатия Коловрата, вовремя подошедший из Рязанского княжества!

Это было, конечно же, не совсем по правилам, точнее, вовсе не по правилам, но очень уж не любил Игорь проигрывать. И очень уж ему было обидно за глупых, но все же своих, русских князей, которые дали разбить себя по частям.

Но и Марат Валеев тоже не любил проигрывать. А по части военной хитрости и коварства ничуть не уступал своему другу. Поэтому, упрямо наклонив лобастую голову, он выдернул из конной монгольской лавы оловянного всадника и быстро сбил им главную доминошку с двенадцатью белыми точечками, выкрикнув: