Труд крупнейшего немецкого историка К.Ю.Белоха (1854—1929) „Греческая история" и сейчас остается самой полной из существующих на русском языке об­щих историй Греции эпохи архаики и классики (VIII—IV вв. до н.э.). В большинстве общих курсов древнегреческой истории она чаще всего сводится к истории Афин и Спарты. В данной же работе дана история Древней Греции в целом.

Это чуть ли не единственный на русском языке общий курс греческой исто­рии, из которого можно узнать о развитии событий в Милете, Византии, Мегарах, Коринфе, Си к ионе, Сиракузах, Акраганте, Беотии, Фессалии, Фокиде, Ар гол и де, на Керкире, Эвбее, Самосе, Лесбосе и других полисах, областях и островах Греции. Из этого труда можно почерпнуть достаточно подробные сведения о деятельности не только Солона, Писистрата, Клисфена, Перикла, Леонида, Павсания, но и Фрасибула, Поликрата, Кипсела, Феагена, Гелона, Гиерона, обоих Дионисиев, Дно на, Тимолеона и многих других выдающихся исторических лиц. К.Ю.Белох одним из пер­вых занялся исследованием не только политической, но и социально-экономической истории Греции, что, однако, не только нисколько не помешало, но, наоборот, помогло ему дать превосходные очерки развития греческой духовной культуры (философии, науки, искусства, религии).

КАРЛ ЮЛИУС БЕЛОХ И ЕГО „ГРЕЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ[1]

I

Взгляд на экономику как на важнейший и даже опреде­ляющий фактор развития общества зародился задолго до марксистского материалистического понимания истории (исторического материализма). По-видимому, одним из пер­вых, если не первым, был английский мыслитель, видный деятель революции Джеймс Гаррингтон (1611—1677). В ра­боте „Республика Океания" (1656) он отстаивал мысль, что в основе политического строя страны лежат отношения собст­венности на деньги, вещи и землю. Решающими он считал отношения поземельной собственности, распределение зе­мельных владений. ...Где существует неравное распределе­ние земли, — писал он, — должно существовать неравенст­во силы, а где существует неравенство силы, там не может быть республики... Где существует равенство земельных владений, должно быть равенство силы, а где существует равенство силы, там не может быть монархии"1

Идея решающей роли отношений собственности лежит в основе получившей теоретическую разработку в работе шотландского мыслителя Адама Фергюсона (1723—1816) „Опыт истории гражданского общества" (1767) унитарно-стадиальной концепции человеческой истории, в которой в качестве последовательно сменявшихся стадий выступают дикость, варварство и цивилизация. Дикость — период без­раздельного господства общественной, коллективной собст­венности, варварство — время перехода от коллективной собственности к частной, цивилизованное общество целиком основано на частной собственности.

Другой вариант идеи определяющей роли экономики лежал в основе созданной в середине XVIII в. экономистами Анном Робером Жаком Тюрго (1727—1781) и Адамом Сми­том (1723—1790) концепции четырех стадий развития чело­вечества: охотничье-собирательской, скотоводческой, зем­ледельческой и торгово-промышленной. Один из ее привер­женцев, Виктор де Мирабо (1715—1789), в „Философии земледелия" (1763) особо подчеркивал, что образ жизни и поведение людей в том или ином обществе зависит от суще­ствующего в нем „способа жизнеобеспечения" Другой — шотландский историк Уильям Робертсон (1721—1793) в „Истории Америки" (1777) указывал: „В любом исследова­нии деятельности людей, объединенных в общество, первым объектом внимания должен быть способ жизнеобеспечения. Когда он изменяется, другими должны стать и законы, и по­литика"[2] Джон Миллар (1735—1801), показав в работе „Происхождение различия рангов в обществе" (1771; 1781) всю несостоятельность географического детерминизма, сра­зу же вслед за этим писал: „Цель настоящего исследования — прояснить историю человечества в нескольких важных пунктах. Это предпринято путем указания на наиболее оче­видное и общее усовершенствование, которое постепенно проистекает из состояния общества, и на последующее его влияние на нравы, законы и формы правления народа"[3] Го­воря об очевидном и общем совершенствовании, Дж. Мил­лар имел в виду развитие и смену форм хозяйства.

Поэтому ничуть неудивительно, что известный британ­ский исследователь Рональд Мик в работе „Социальная нау­ка и неблагородный дикарь" (1976) охарактеризовал концеп­цию четырех стадий в том ее варианте, в котором она была изложена в труде Дж. Миллара, как настоящее материали­стическое понимание истории[4] В этом с Р.Миком вряд ли можно согласиться. Но Дж. Миллара, по-видимому, вполне можно отнести к числу первых представителей экономиче­ского детерминизма.

Другим таким представителем был Гийом Тома Фран­суа Рейналь (1713—1796). В труде „Философская и полити­ческая история учреждений и торговли европейцев в обеих Индиях" (1770; 1780) достаточно отчетливо проявляется тенденция объяснять все социальные, политические и идео­логические перемены, в конечном счете, влиянием видоиз­меняющихся форм обмена и распределения. Автор неодно­кратно подчеркивает, что смена одних общественных форм другими происходит спонтанно, стихийно, вопреки и неза­висимо от воли и сознания людей, ставящих свои частные ограниченные цели. Экономический подъем итальянских городских республик был непосредственной причиной Ре­нессанса. Возникновение суконных мануфактур и ткацких фабрик обусловило рост политического могущества Голлан­дии. Технический прогресс способствовал развитию естест­венных наук, прежде всего физики и математики, и привел к распространению просвещения и знаний. „Как только Евро­па покрылась мануфактурами, — пишет Г. Рейналь, — тече­ние мыслей и чувств человека, кажется, переменило свой наклон" 1

Само за себя говорит название работы англичанина Чарльза Паттона "Влияние собственности на общество и го­сударство" (1797). Та же самая идея развивалась в труде его брата Роберта Паттона „Принципы азиатских монархий, по­литически и экономически исследованные и противопостав­ленные тем, что действовали в монархиях Европы..." (1801).

Экономический детерминизм в совершенно четкой фор­ме присутствует в работах выдающегося английского эконо­миста Ричарда Джонса (1790—1853). Последний решительно отстаивал взгляд, согласно которому экономическая структу­ра общества определяет прежде всего его основные особенно­сти. „Только точное познание этой структуры, — писал он, — может дать нам ключ к пониманию минувших судеб различ­ных народов мира, вскрывая их экономическую анатомию и показывая таким образом наиболее глубокие источники их силы, элементы их учреждений и причины их обычаев и ха­рактера... Нет ни одного периода древней или новой истории, на который обстоятельное знание различий и изменений в экономической структуре наций не проливало бы ясного и постоянного света. Именно такого рода знание должно нау­чить нас понимать тайные чудеса Древнего Египта, могуще­ство его монархов, великолепие его памятников; военную си­лу, с которой Греция отбивала легко возобновляемые мириа­ды войск великого царя; юную мощь и длительную слабость Рима; преходящую силу феодальных государств; более посто­янную мощь современных наций Европы..."[5]

Эта идея легла в основу созданного в середине XIX в. Карлом Генрихом Марксом (1818—1883) и Фридрихом Эн­гельсом (1820—1895) материалистического понимания ис­тории, или исторического материализма.

В значительной степени уже под прямым или косвен­ным влиянием марксизма к мысли о том, что экономика иг­рает важнейшую роль в истории, пришли во второй полови­ны XIX в. многие историки. Это направление, которое при­нято называть историко-экономическим, или просто эконо­мическим („экономизмом"), получило самое широкое рас­пространение в исторической науке Германии, Франции, Великобритании, России. Более того, на рубеже XIX и XX веков оно стало ведущим, что признавали как его при­верженцы, так и противники.

Так, русский историк и историософ Николай Иванович Кареев (1850—1931) в статье, опубликованной в 1890 г., спорил с „тем убеждением, все более и более утверждаю­щимся среди историков, что главнейшие исторические явле­ния имеют свою основную подкладку в экономических от­ношениях общественного тела, определяющих собой отно­шения и политические, и частно-правовые..."[6]

В 1903 г. известный историк, будущий академик, Евге­ний Викторович Тарле (1875—1955), в статье „Чем объясня­ется современный интерес к экономической истории" писал: „Никто не будет спорить, что в настоящее время ни одной стороной исторического процесса так не интересуются, как именно историей социально-хозяйственной. Притом интерес этот как в весьма широких (особенно в Германии) слоях чи­тающего общества, так и среди ученого мира. Можно ска­зать, что последние 30—35 лет создали почти не существо­вавшую прежде отрасль исторической науки — хозяйствен­ную историю: можно сказать также, что, кроме социально-экономической истории, никакая другая особенно не интере­сует последнее время большинство неспециалистов"[7]

Взгляды сторонников экономического подхода к исто­рии были весьма разнообразными. Прежде всего, среди них не было единства в том, что понимать под экономикой. Как известно, слово „экономика" имеет несколько значений. В самом широком смысле под экономикой понимают общест­венное производство, как оно существует в том или ином конкретном отдельном обществе (=социоисторическом ор­ганизме)[8] в целом, в единстве всех его сторон и моментов, включая технику и технологию разных отраслей хозяйства, их взаимосвя