Настало лето. Кончились занятия в школе, а Ютиной маме не давали на работе отпуск.
Все Ютины подруги давно разъехались: кто в пионерский лагерь, а кто с родителями на дачу. Двор опустел, и Юте казалось, что она одна вес летние каникулы проведет в душном и жарком городе.
Но однажды мама получила письмо от тети Вари, двоюродной сестры из-под Пскова.
— Варя просит, чтобы я привезла тебя и ней в деревню на все лето. Пишет, что Павел Иванович, учитель, организовал для ребят разные кружки и тебе не будет скучно, — грустно сказала мама, прочитав письмо, и вздохнула. — А я не ногу оставить работу даже на один день.
— Мамочка, а если я поеду одна? Ты меня посадишь. А тетя Варя встретит… Ведь я уже большая…
— Одна?! — Мама испуганно посмотрела на Юту. — Нет, нет…
— Ну, мама, ничего со мной не случится, вот посмотришь! Я тебя очень прошу. Ты же сама говорила, что на меня можно надеяться. Ведь говорила, правда же?!
— Говорила, — мама улыбнулась, потом снова вздохнула и задумчиво прошлась по комнате. Юта тревожно смотрела на маму и ждала.
— Ну хорошо. — наконец сказала мама, — я подумаю.
— Ой! Спасибо, мама! — обрадовалась Юта.
Если мама говорит «я подумаю», значит, скорее всего, согласится. А как это будет здорово! На целое лето в деревню! И Юта поедет одна, как взрослая!
Всю неделю, пока длились сборы в дорогу, Юта все-таки боялась, что мама передумает и не отпустит ее одну. И только тогда, когда поезд тронулся и за окном последний раз мелькнуло взволнованное лицо матери, Юта окончательно успокоилась.
Наконец-то и для нее началось лето!
* * *
Но лета в этом году не стало. Не стало вдруг. Июньской прозрачной ночью.
Война заслонило солнце от людей черными крестами самолётов.
Война грязным дымом пожарищ закоптила небо. Юта видела по ночам, как горело и рвалось оно в той стороне, где был Ленинград, где осталась мама…
Видела, как шли и шли через их деревню беженцы. Горбатые от узлов с пожитками. Видела, как молча уходили на войну мужчины. Слышала, как плакали женщины, провожая на войну мужей, отцов, сыновей.
И сердце ее сжималось от горя и ненависти.
* * *
Павел Иванович сидел возле избы на бревне и чинил сапоги. Изба стояла на высоком кустистом взгорье возле реки, и отсюда учителю была хорошо видна вся деревня. Черный обгорелый сруб на том месте. где ещё недавно стояла новенькая двухэтажная школа.
Колхозный клуб. Возле крыльца колхозного клуба днем и ночью стояли немецкие часовые.
Юта перелезла через забор и села рядом с учителем. Тоненькая, грустная.
— Дядя Павел, правду говорят, что немцы Ленинград окружили?
— Правду.
Павел Иванович достал из железной коробки горстку гвоздей и быстрыми ударами молотка начал вгонять их в подмётку.
— Но там же моя мама! — сказала Юта. — Мама моя там, а я здесь и… и… — голос у Юты задрожал. Она закрыла ладонями лицо и всхлипнула.
— Ну, подумай сама, разве им Ленинград взять? — Павел Иванович надел сапог и притопнул ногой. — Ни за что не взять — кишка тонка! Кишка тонка, — повторил учитель и засмеялся. Беззвучно и зло. Вот так же вчера смеялись тетя Варя и соседский дед Иван, когда на станции раздался взрыв.
Юта перестала плакать.
— Дядя Павел, правду говорят, что у нас в лесу партизаны есть? Будто они вчера целый поезд с танками подорвали?
Павел Иванович достал кисет.
— Может, и верно говорят, а может, и нет, — сказал он не сразу. — Чего не знаю, того не знаю. Все может быть.
— Эх, уйти бы к партизанам! — Юта вздохнула. Потом повернулась к учителю и прошептала горячо: — Ведь я же пионерка! Я же клятву давала! Вот, смотрите. — Юта вытащила из кармана кончик красного пионерского гапстука. — Он всегда со мной. Что делать, дядя Павел?
— Расти. Ютик, расти — твоё самое главное дело, — серьезно сказал учитель. Он посмотрел на тот край деревни, где стояли гитлеровские солдаты, и добавил: — Партизаны есть ли, нет, не знаю, а вот галстук свой спрячь подальше… пока.
— Эх, вы… Я-то думала… расти, расти.. Как же можно расти, когда кругом одни фашисты?! Не верите вы мне. вот что!
Павел Иванович поднялся. Стиснул плечо Юты железными пальцами.
— Не дело кричать о таких вещах но всю улицу. Большая. Поняла, ленинградка? Беги!..
Учитель ушел в избу, и Юте показалось, что она осталась одна на всем свете. Никому не нужная.
Юта сидело иа полузатопленной лодке в камышах. На своем любимой месте. Смотрела, как дрожат звезды в холодной воде, и думала.
«Убегу, — решила Юта, — убегу в лес к партизанам Пусть дядя Павел ничего не знает, я сама их найду. Вот возьму сейчас и убегу. Ночью даже лучше, немцы давно спят, и никто не увидит. Буду подрывать немецкие поста. Один за другим. Один за другим. Никто из фашистов к Ленинграду не подойдет. А потом пойду в разведку, проберусь в Ленинград и спасу маму…»
Юта сидело долго. Может быть, целый час. И даже вздремнула немного. Так ей хорошо мечталось про партизанскую жизнь.
— Ты кто?
Юта вздрогнула. Чуть не упала с лодки в воду. Прямо перед ной стоял в камышах Николай Сахаров. Чубатый колхозный гармонист. Говорили, что он в лесу у партизан.
— Юта…
— А-а. ленинградская, — уважительно сказал Сахаров. Он подошёл ближе и присел рядом с Ютой на лодку. — Послушай, ленинградская, я знаю, тебе можно верить.
— Откуда вы знаете? — недоверчиво спросила Юта.
— Земля слухом полнится. — загадочно ответил Николай и прищурился. — люди говорят… а может, они перепутали что? Тогда я пойду…
— Нет. нет, не уходите, пожалуйста. — горячо сказала Юта. — люди ничего не перепутали!
В стороне хрустнула ветка. Словно кто-то громко разгрыз сухарь. Юта испуганно схватила Николая за руку.
— Ничего, — успокоитепьно сказал Сахаров. Он приподнялся и протяжно квакнул: будто сонную лягушку потревожили в камышах. — Так вот какое депо. Нужно срочно передать Павлу Ивановнчу записку, и чтоб ни одна душа не знало, поняла?
— Дяде Павлу? — удивилась Юта. — Так он же…
Николай усмехнулся.
— Завтра жду тебя с ответом. Здесь. — Гармонист наклонился и Юте и негромко сказал: — Юный пионер, к борьбе за рабочее дело будь готов!
Рука Юты взметнулась в салюте.
— Всегда готова!
Сердце ее забилось тревожно и радостно
А дядя-то Павел…
Вот тебе и «ничего не знаю!»
На крыльце колхозного клуба стоял немецкий майор. В черном мундире. Грудь у майора бочонком. На бочонке железный крест и еще какие-то награды.
Рядом с майором переводчик тусклым голосом читал приказ. Казалось, слова переводчика отскакивали от толпы, будто камешки от стены. Люди смотрели себе под ноги.
— Все, кто связан с партизанами, будут расстреляны!
«Дудки. — думала Юта, — так тебе партизаны и дадутся в руки».
Павел Иванович стоял недалеко от Юты. и на лице у него было удивление. Какие партизаны? Откуда они здесь взялись?
Немцы в деревне благожелательно смотрели на старого учителя. Он всегда был рядом с ними, готовый услужить. Писал для них объявления… Им и в голову не приходило, что каждый раз, когда Юта относила куда надо его записку, — летели под откос вражеские поезда, словно соми собой подрывались на дорогах машины с фашистами.
Наконец переводчик кончил читать. Юта вопросительно взглянула на учителя. Встретив ее взгляд. Павел Иванович удивился:
— Ютик, «ровствуй! Давно я тебя не видел. Растешь!
«Все в порядке. — обрадовалась Юта. — значит задание не отменяется и Маша ждёт меня у перелеска».
Пошёл дождь. Серая пыль на дороге принялась, потемнела.
Юта вышла из дома с плетеной корзинкой в руке. Она шагала посередине улицы и ловила ртом дождевые капли. Немцы, скучая, смотрели на нее из окон. Юта примелькалась им. Ясно, опять собирает по деревне куски хлеба. Вон сколько горбушек навалено в корзинке. А Юта совсем осмелела. Подошла к самому дому, где жили немцы, и крикнула:
— Господин немец, дай хлеба!
Толстый немец распахнул окно.
— Пошёль. пошёль, побирайка!
Юта скорчила жолобную гримасу и побрела прочь.
У перелеска её встретила Маша.
До войны Маша жила в деревне, а теперь ходила сюда изредка.
Тойком. С важными заданиями. Юта завидовала Маше. Передавать сведения, расклеивать листовки — одно, а вот воевать с настоящим пистолетом в руках — совсем другое дело.
— Молодец. Ютик, давай теперь я понесу. — сказала Маша.
Юта передала Маше корзинку и начала растирать побелевшие пальцы. Корзинка была тяжелая.
Им нужно было пройти километра три до леса. Там их ждали партизаны. Юта и Маша шли быстро и молча. Корзинка оттягивала руки, и её приходилось нести по очереди.
Дождик кончился. В чашечках цветов и на траве сверкали дождинки. Кругом было тихо, и казалось, что нет никакой войны.
«Как хорошо было раньше, — думала Юта. — просто не верится. что такав жизнь снова настанет. Песни, книги, школа… и никто никого не будет убивать…»
— Маша, обязательно встретимся после войны, ладно? — сказала Юта и замерла с открытым ртом. Прямо но них, из-за поворота дороги, выехали на мотоциклах немцы.
