Генрих Гофман

Герои Таганрога

Повесть

Славным подпольщикам Таганрога посвящает автор эту повесть. Тем, кто в грозный для Родины час встал на защиту ее завоеваний. Тем, кто отдал жизнь во имя грядущих поколений.

Генрих Гофман

Герои Таганрога

Об одном прошу тех, кто переживет это время: не забудьте!

Не забудьте ни добрых, ни злых.

Терпеливо собирайте свидетельства

о тех, кто пал за себя и за вас...

Юлиус Фучик

I

Таганрог эвакуировался.

Уже несколько дней в этом городе прежний, мирный порядок жизни был нарушен. В спешке эвакуации жители торопливо сновали по улицам — у каждого были свои горькие заботы. Одно хмурое, напряженное выражение лежало на всех лицах и словно роднило, объединяло людей.

Война дошла и сюда. Армия фон Клейста, танковые дивизии «Викинг» и «Адольф Гитлер» рвались на восток через Таганрог и уже были на самых подступах к городу.

В спешке эвакуации одни жители грузили на тележки и тачки свой домашний скарб — вещи, без которых казалась немыслимой жизнь. Другие торопились к заводам и там, в цехах, снимали со своих мест станки и бережно, словно это были живые существа, грузили их на автомашины. Третьи работали на железнодорожной станции, помогая втаскивать на платформы тяжелое заводское оборудование. Некоторые из таганрожцев шли в порт к зернохранилищу и несли с собой пустые мешки. Там по распоряжению горкома партии жителям раздавалось зерно.

По городу с рычанием двигались автомашины, увозя из Таганрога все, что можно было увезти: станки и запасы продовольствия, книги и документы.

Уезжали и уходили все, кто не хотел остаться под немцем. Вереницы людей тянулись из города в сторону Ростова. Рядом со взрослыми шагали притихшие дети, и нигде не слышно было их веселого смеха.

Опавшие в осеннюю грязь листья, растоптанные бесчисленными торопливыми ногами, дополняли безрадостную картину. И одно только холодное небо, как всегда, спокойно сияло над городом.

Секретарь горкома комсомола Николай Морозов, высокий черноволосый парень, руководил в порту на элеваторе раздачей зерна.

Он видел длинную, напряженно молчаливую очередь, видел хмурые лица людей. Все нарушилось в жизни, и город, его любимый Таганрог, где он знал каждый переулок и где его знали почти все, может достаться врагу. И по красивым зеленым улицам, по чисто подметенным мостовым будут ходить гитлеровцы, и под осенними каштанами будет слышна чужая наглая речь.

Думать об этом было нестерпимо. Николай нервничал, торопил людей: пусть разбирают зерно скорее, пусть останется оно у своих, пусть не достанется немцам.

В здании городского комитета партии часто хлопали массивные двери, входили и выходили люди, охваченные лихорадочным беспокойством. В кабинете первого секретаря Решетняка за длинным столом с усталыми от бессонных ночей лицами сидели секретари Ростовского обкома партии Богданов и Ягупьев, начальник артиллерии округа полковник Кариофили. Склонившись над исписанным блокнотом, генерал-майор Гречкин, заместитель командующего Северо-Кавказским военным округом, докладывал:

— На помощь Таганрогу подошел контр-адмирал Белоусов с дивизионом канонерок. Корабли «Красный Дон» и «Серафимович». Кроме этого, мы располагаем дивизионом катеров под командованием старшего лейтенанта Богословского и катерами-«охотниками» Севастопольского морского училища. Таким образом...

Дверь кабинета неожиданно распахнулась. Командир Красной Армии с двумя шпалами в петлицах подошел к секретарю горкома и, вручив ему небольшой пакет, вышел. Решетняк привычным движением надорвал конверт, извлек из него лист бумаги и после непродолжительной паузы сказал:

— Командующий обещает удерживать оборону в течение нескольких дней. Быть может, мы и хлеб из порта успели бы вывезти?

— Вряд ли, — ответил Ягупьев, — его там столько, что при наших транспортных возможностях и за месяц всего не отправишь.

— Кто руководит раздачей хлеба населению? — спросил Богданов.

— Этим занимается Морозов. — Ягупьев задумался и неожиданно добавил: — А может, действительно начнем вывозку хлеба? Раздать-то его всегда успеем...

— Действуйте, Григорий Иванович! — Богданов одобрительно кивнул.

Ягупьев вышел из кабинета, попросил секретаршу разыскать в порту Николая Морозова и срочно вызвать его в горком партии.

В приемную торопливо вошел начальник таганрогской милиции.

— Почему вы здесь? Что с эшелоном? — вскинув брови, спросил Ягупьев.

— Дорога на Ростов отрезана. В Вареновке немцы. Эшелон задним ходом пригнали обратно.

Через час, спускаясь по лестнице к выходу, Ягупьев столкнулся с Николаем Морозовым.

— Здравствуйте, Григорий Иванович! Вы меня вызывали?

— Вызывал, вызывал. Иди-ка сюда. — Ягупьев взял Морозова под руку и повел наверх.

Путь им преградил Решетняк.

— Фронт прорван, — сдерживая волнение, произнес он. — Через несколько часов гитлеровцы будут в городе. Работники горкома эвакуируются по утвержденному плану. Так что не теряйте времени.

Они молча взглянули друг на друга. Все трое любили Таганрог — здесь прошла их жизнь. Слова о том, что немцы скоро будут в Таганроге, для каждого из троих звучали одинаково: родной их город, вверенный им Советской властью, будет под сапогом врага. Эта мысль отозвалась в сердце каждого щемящей тоской. Лицо Решетняка выглядело сумрачным и усталым, Ягупьев хмуро сдвинул брови, Морозов был бледен.

Они знали, что теперь им понадобится все их мужество, чтобы принять быстрое и верное решение.

Решетняк пожал руки Ягупьеву и Морозову и усталой походкой направился к выходу.

— Григорий Иванович! Разрешите остаться в городе для подпольной работы, — сказал Морозов, глядя в упор на Ягупьева. — Я же здесь всех знаю...

— И тебя все знают.

— Ну и что же?

— А то, что для подпольной работы это плохо, — сказал Ягупьев. — Отправляйся в порт и продолжай выдачу зерна. Что останется — поджигай. Уходить будем последними, морем. Ясно?

— Ясно, Григорий Иванович. — Морозов ринулся вниз по лестнице.

— Погоди, — окликнул его Ягупьев. Прищурив глаза, он пристально смотрел на Морозова. Конечно, Морозову лучше уйти, но если он не успеет... Нельзя ли использовать его здесь? Может быть, то, что Морозова знали и любили советские люди, наоборот, поможет ему работать против немцев?

И все же Ягупьев медлил. Сумеет ли Морозов организовать людей в невероятно трудных, непривычных для него условиях — среди отчаяния и вражды, под страхом смерти и измены? Сумеет ли он, такой горячий и открытый — вот он, весь на ладони, — быть спокойным, мудрым, осторожным?

И все-таки Ягупьев решился:

— Если не прорвешься в Ростов, оставайся в Таганроге. Собери вокруг себя надежных ребят. Чтобы ни сна, ни отдыха не было немцам в нашем городе. Но помни, Николай, дело это чрезвычайно трудное и опасное. Каждый шаг должен быть продуман самым тщательным образом. Расплата за ошибку одна — жизнь. Немцы — враг сильный, коварный и беспощадный. И промах, даже незначительный, может погубить все дело, может стоить жизни десяткам людей. Понимаешь, какая огромная ответственность ляжет на тебя, если ты останешься здесь? Подумай обо всем этом.

— Спасибо! Спасибо за доверие, Григорий Иванович! — взволнованно сказал Морозов и крепко пожал руку Ягупьеву.

— Только учти: это на крайний случай, — предупредил Ягупьев. — Приказ остается прежним: уйти из города. Ну, а если...

— Все ясно!.. — уже на бегу крикнул Морозов.

* * *

...В голубом безоблачном небе перекатывались залпы артиллерийской канонады.

В порт непрерывным потоком спешили люди. Женщины с детьми устремлялись к причалам, возле которых стояли суда, предназначенные для эвакуации населения. Крики, гомон, детский плач витали над портовыми постройками...

Когда последние суда, переполненные людьми, начали отваливать от пристани, Николай Морозов приказал поджечь зернохранилище.

Помня приказ Ягупьева, Николай направился к причалам южного мола. Одним из последних взбежал он по шатким мосткам на палубу небольшого парохода «Ростов».

— Николай! — послышался знакомый голос. Обернувшись, он увидел на корме, возле двух легких орудий, работников горкома партии Зимина и Рогова.

— Морозов! Иди к нам! — позвал Рогов.

Протискиваясь сквозь толпы людей, переполнивших палубу, Николай направился к товарищам. Неожиданный вой снаряда заставил всех насторожиться и пригнуть головы. С треском разлетелся капитанский мостик. Вместе с градом осколков рухнул на палубу установленный на нем пулемет. К суетливой многоголосице, к детскому плачу прибавились крики и стоны раненых.

Николай глянул в сторону маяка и увидел два фашистских танка. Они стояли на берегу, над самым обрывом, и стреляли по кораблям. На палубе вооруженного судна «Кренкель», только что отчалившего от северного мола, показалось пламя. В это время второй снаряд снес палубные надстройки на корме «Ростова».