Джулия Баумголд

«Алмаз, погубивший Наполеона»

Посвящается Питу Хэмилл и самым близким — Норме Баумголд, Эварду Коснеру и Лили Дж. Коснер

От автора

Это подлинная история бриллианта «Регент» начиная с года 1701, когда он был найден в Индии, и по 1887 год, когда он был передан в Лувр. Рассказчики — некто Авраам, человек, которого не существовало на свете, и писатель, отправившийся в 1815 году в ссылку вместе с Наполеоном, граф Эммануэль де Лас-Каз, чьи записки я переработала. Сами события и их хронология истинны и основаны на достоверных источниках, но все же это — художественное произведение, и в нем есть место вымыслу. Диалоги и изречения действующих лиц сочинены мной либо заимствованы из книг и документов.

ЧАСТЬ I

1

МОЙ ПРОМАХ И К ЧЕМУ ОН ПРИВЕЛ

Шестнадцатого октября 1816 года, на ужасном острове Святой Елены, среди пустынных вод южной части Атлантического океана, стригли волосы императору. Волосы сыпались на пол, и я ждал удобного случая. Император сидел и как будто не сводил глаз с портрета Римского короля,[1] изображенного верхом на овечке. Сантини, цирюльник, прикрыв полотенцем императорский зеленый сюртук, держал ножницы на весу. В открытое окно проникал обычный вечерний запах чего-то тропического и сочного.

И вот к моим ногам упала большая прядь волос. Я наклонился, схватил ее и сунул в карман.

— Что это вы делаете, mon cher![2] — спросил Наполеон.

— Ничего. Я всего лишь обронил кое-что, сир.

— И вы тоже, Лас-Каз? — сказал он, подавшись вперед, и ухватил меня за ухо. Щипок был несколько крепче обычного, но, как и все остальные люди императора на острове, я научился не морщиться. Все мы уже начали разбирать его на реликвии, он это знал и почти смирился с этим. Однако, так или иначе, мне надлежало попытаться отвлечь его от моего промаха.

По странному свойству ума, который в моменты паники отключается и отпрядывает вспять к какому-нибудь случайному моменту в прошлом, я вдруг вспомнил разговор, состоявшийся у нас еще в летнем домике. В тот день я обнаружил миниатюру, на которой он был изображен в мундире первого консула, и тогда я спросил, что сталось с крупным бриллиантом на его шпаге — со знаменитым камнем, известным под именем «Регент». Тогда он собрался было ответить, но нас прервали. И вот теперь я вновь спросил его, что сталось с этим бриллиантом.

— Это попытка отвлечь меня? Вижу, вы покраснели, — проговорил император, внезапно передвинувшись и скрестив ноги. В тот вечер он был в обычных своих белых панталонах из мягкой кожи со штрипками, замаранных чернилами на кармане, в том месте, о которое он вытирает перо.

— Сир, умоляю вас, не надо шевелиться, — взмолился Сантини.

Сырой ветер подхватил пряди бесценных волос.

— Камень забрала императрица, и больше я его не видел, — сказал император. — Всем, кто им владел, он приносил несчастье. И мне следовало бы учесть происхождение этого камня. На свет Божий его извлекла семья моего врага Питта.

Он замолчал. Сантини закончил и тщательно смел волосы с пола. Он завязал их в кусок полотна и ушел, оглянувшись на меня с видом злобно-торжествующим. По полу возле серебряного умывального столика пробежала крыса.

— Бриллиант назвали в честь регента, распутника, воспитанного в разврате, — продолжил император. — Но ведь это вы, monsieur le Conte,[3] наш историограф.

— И вправду можно подумать, что на этом камне лежит проклятие, — заметил я.

— Что такое проклятие? Это всего лишь попытка объяснить дурные поступки людей, — ответил он. — Раздоры — вот что приносил этот бриллиант своим владельцам, раздоры и безумие. Все члены семьи Питта были безумны. Когда-то я полагал, что он приносит удачу; тогда он стал моим талисманом. Человек всегда готов пуститься в погоню за чудесным, бросив то, что лежит рядом, и бежать за вымыслом.

— Что сталось с «Регентом»? — не отступал я.

— Это долгая история. Отворите дверь, выйдем, подышим воздухом, которым одарил нас Творец.

Мы вышли из комнаты, занавеси в которой уже обратились в лохмотья. Пять портретов его сына, Римского короля, стояли на камине серого дерева, рядом висели часы на цепочке, сплетенной из волос последней императрицы.

— На этот раз стрижка была не слишком удачна, не так ли? — сказал он, потирая голову, когда мы проходили мимо зеркала, уже покрывшегося пятнами и помутневшего от непогоды.

В той комнате, где я обычно пишу под его диктовку (потому я и назову эти записки «Мемориал Святой Елены»), большие помятые карты, развешанные на стене, трепетали, будто хотели сорваться с булавок с ярко окрашенными головками, которыми были пришпилены. Он взял бильярдный кий, служивший ему и тростью, и мерилом, и мы вышли в уже темнеющий сад. Часовые тут же подняли желтый флаг, означающий, что император покинул дом, и немедля явился один из английских «псов».

Император взял меня под руку.

— Вы жаждете знаний. Вы всегда стремитесь узнать происхождение вещей, — сказал он.

Император был прав. Мною уже овладело сильнейшее любопытство, стремление выяснить все об этом бриллианте с его шпаги, об алмазе чистейшей воды размером с небольшую спелую сливу. «Регент» был первым алмазом Франции, «национальным бриллиантом». Я вспомнил о королях, которые носили его, и тут мне пришло в голову, что хроника этого старинного драгоценного камня может стать историей нашего народа, нашей утраченной Франции, историей того, как мы оказались здесь, на этом острове. Смогу ли я узнать историю этого камня и рассказать о нем?

— Я помогу вам, — сказал император.

Под ногами похрустывали выбеленные останки моря, некогда покрывавшего эту часть острова, — острые, как бритва, раковины, трубочки, из которых давно ушла жизнь, серебристые груды, принесенные сюда издалека. Вдали зеленые облака оседали на пик Дианы. Мы дошли до искрошившейся черной скалы, обуглившейся расселины и лощины — то были остатки кратера. Один из «псов» по-прежнему следовал за нами.

— Я готов рассказать вам свою часть истории бриллианта — с того момента, как он впервые оказался у меня, и до побега Луизы, — сказал император, схватив меня за руку с такой силой, что стало ясно — на ней появится очередной синяк.

— Я привез сюда все бумаги, касающиеся императорских драгоценностей, и могу доказать, на каком основании они принадлежат мне. Некоторые и них все еще лежат в моих сундуках, хотя все так расхищено, что я и сам уже не знаю, что у меня есть, а что утрачено. Когда-то у меня были записи о ворах, похитивших эти драгоценности, и даже множество бумаг от предков Питта in Engleesh.[4]

Я испугался, как бы нам не перейти к теме уроков английского языка, каковые я пытался давать ему. В этом деле император преуспевал медленно. И винил свой мозг, слишком старый для изучения нового языка. На самом деле виною тому было, надо думать, ухудшающееся здоровье, недостаток сна и пагубные ветры, дующие здесь, на равнине Дедвуд.

Потом император заговорил о необыкновенных явлениях, о привидениях и о том, как Жозефина когда-то заставляла его гадать по руке ее друзьям. Ему же достаточно было взглянуть в лицо человеку, и он тут же мог предсказать его судьбу. Еще он сказал, что генерал де Монтолон уверен, будто здесь, в Лонгвуде, в нашем доме поселилось привидение.

— Я — вот их единственное привидение, — сказал он. — Мы всегда стараемся возложить вину на что-то — на драгоценные камни, на проклятия, на духов, в то время как всему виной естественный ход событий — от молодости к зрелости, от удовольствия к разочарованию, от верности к предательству.

— Значит, вы не думаете, сир, что удача покинула вас вместе с бриллиантом?

Он ничего не ответил. Влажный воздух налипал на лицо — тут все время казалось, будто мы обливаемся потом. Здесь, на острове, все мы то и дело укладываемся на диваны и лежим без движения, а жемчужины теплой росы скользят по чахлым лужайкам. А встречные ветры высушивают все, чему следовало бы пышно разрастаться. И все, что смогло вырасти, прибито к земле либо растет вкривь. Здесь небо — желтое, ночи — синие, рассветы — красные, здесь растут леса Коромандельского черного дерева, а утра — туманные, цвета лаванды, с оранжевыми полосами. Англичане поставили границы человеку, который некогда проводил границы по собственному усмотрению.

Я спросил у императора, позволено ли мне будет порыться в сундуках, где, как он полагает, находятся документы.

— Когда я избавился от бриллианта, я одержал победу при Маренго, — сказал он. — Но лишь потому, что отдал камень в залог, и на эти деньги мы купили лошадей. Я поищу бумаги, если вы так хотите написать об этом небольшую историю, однако эта работа не должна слишком отвлекать ваше внимание от меня или от вашего сына.

Я с готовностью согласился. Я почти никогда не противоречил ему.

Некоторое время мы шли молча. Жирные синие мухи тучей поднялись с камедного дерева и набросились на нас. Даже по самородной сере император двигался быстро, своей особенной походкой — это что-то среднее между широким шагом и ходьбой вразвалочку, следствие многих лет, проведенных им в седле. Я с трудом поспевал за ним, хотя мы почти сверстники.

На самом деле император выше меня всего на несколько дюймов. Это когда мы идем бок о бок. Однако я поймал его на том, что он приподнимается на носки, когда останавливается и поворачивается, чтобы обратиться ко мне. Я же съеживаюсь, чтобы казаться еще ниже, дабы избавить его от этой необходимости, и он словно становится еще выше. В такие моменты мой долг — постараться запомнить все, что он говорит, чтобы успеть донести сказанное до ближайшей чернильниц