Александрова Татьяна

Кузька в новом доме (Кузька-1)

Татьяна Александрова

Кузька в новом доме

(Кузька-1)

ПОД ВЕНИКОМ КТО-ТО БЫЛ

Девочка взяла веник да так и села на пол - до того испугалась. Под веником кто-то был! Небольшой, лохматый, в крас-ной рубахе, блестит глазами и молчит.

Девочка тоже молчит и думает: "Может, это ёжик? А почему он одет и обут, как мальчик? Может, ёжик игрушечный? Завели его ключом и ушли. Но ведь заводные игрушки не умеют кашлять и так громко чихать".

- Будьте здоровы! - вежливо сказала девочка.

- Ага, - басом ответили из-под веника. - Ладно. А-апчхи!

Девочка так испугалась, что все мысли сразу выскочили у неё из головы, ни одной не осталось.

Звали девочку Наташей. Только что вместе с папой и мамой они переехали на новую квартиру. Взрослые укатили на грузовике за оставшимися вещами, а Наташа занялась уборкой. Веник отыскался не сразу. Он был за шкафами, стульями, чемоданами, в самом дальнем углу самой дальней комнаты.

И вот сидит Наташа на полу, В комнате тихо-тихо. Только веник шуршит, когда под ним возятся, кашляют и чихают.

- Знаешь что? - вдруг сказали из-под веника - Я тебя боюсь.

- И я вас, - шёпотом ответила Наташа - Я боюсь гораздо больше. Знаешь что? Ты отойди куда-нибудь подальше, а я пока убегу и спрячусь.

Наташа давно бы сама убежала и спряталась, да у неё от страха руки и ноги перестали шевелиться - Знаешь что? - немного погодя спросили из-под веника. - А может, ты меня не тронешь?

- Нет, - сказала Наташа.

- Не поколотишь? Не жваркнешь?

- А что такое "жваркнешь"? - спросила девочка, - Ну, наподдашь, отлупишь, отдубасишь, выдерешь - всё равно больно, - сообщили из-под веника.

Наташа сказала, что никогда не... Ну в общем, никогда не стукнет и не поколотит.

- И за уши не оттаскаешь? А то я не люблю, когда меня за уши дёргают или за волосы.

Девочка объяснила, что тоже этого не любит и что волосы и уши растут совсем не для того, чтобы за них дёргать.

- Так-то оно так... - помолчав, вздохнуло лохматое существо. - Да видно, не все про это знают... - И спросило: - Дряпать тоже не будешь?

- А что такое "дряпать"?

Незнакомец засмеялся, запрыгал, веник заходил ходуном. Наташа кое-как разобрала сквозь шуршание и смех, что "дряпать" и "царапать" - примерно одно и то же, и твердо пообещала не царапаться, ведь она - человек, а не кошка. Прутья у веника раздвинулись, на девочку посмотрели блестящие чёрные глаза, и она услышала:

- Может, и свориться не будешь? Что такое "свориться", Наташа опять не знала.

Вот уж лохматик обрадовался, заплясал, запрыгал, руки-ноги болтались и высовывались за веником во все стороны.

- Ах, беда-беда-огорчение! Что ни скажешь - не по разуму, что ни молвишь - всё попусту, что ни спросишь - всё без толку!

Незнакомец вывалился из-за веника на пол, лаптями в воздухе машет:

- Охти мне, батюшки! Охти мне, матушки! Вот тетёха, недотёпа, невразумиха непонятливая! И в кого такая уродилась? Ну, да ладно. А я-то на что? Ум хорошо, а два лучше того!

Тут Наташа потихоньку стала смеяться. Уж очень потешный оказался человечек. В красной рубахе с поясом, на ногах лапти, нос курносый, а рот до ушей, особенно когда смеётся.

Лохматик заметил, что его разглядывают, убежал за веник и оттуда объяснил:

- "Свориться" - значит ссориться, ругаться, позорить, дразниться - всё едино обидно.

И Наташа поскорее сказала, что ни разу, никогда, нипочём его не обидит.

Услышав это, лохматик выглянул из-за веника и решительно произнёс:

- Знаешь что? Тогда я совсем тебя не боюсь. Я ведь храбрый!

БАНЬКА

- Ты кто? - спросила девочка.

- Кузька, - ответил незнакомец.

- Это тебя звать Кузька. А кто ты?

- Сказки знаешь? Так вот. Сперва добра молодца в баньке попарь, накорми, напои, а потом и спрашивай.

- Нет у нас баньки, - огорчённо сказала девочка.

Кузька презрительно фыркнул, расстался наконец с веником и побежал, держась на всякий случай подальше от девочки, добежал до ванной комнаты и обернулся:

- Не хозяин, кто своего хозяйства не знает!

- Так ведь это ванна, а не банька, - уточнила Наташа.

- Что в лоб, что по лбу! - отозвался Кузька.

- Чего, чего? - не поняла девочка.

- Что об печь головой, что головою об печь - всё равно, всё едино! крикнул Кузька и скрылся за дверью ванной комнаты.

А чуть погодя оттуда послышался обиженный вопль:

- Ну, что же ты меня не паришь?

Девочка вошла в ванную. Кузька прыгал под раковиной умывальника.

В ванну он лезть не захотел, сказал, что слишком велика, водяному впору. Наташа купала его прямо в раковине под краном с горячей водой. Такой горячей, что руки едва терпели, а Кузька знай себе покрикивал:

- А ну, горячей, хозяюшка! Наддай парку! Попарим молодые косточки!

Раздеваться он не стал.

- Или мне делать нечего? - рассуждал он, кувыркаясь и прыгая в раковине так, что брызги летели к самому потолку. - Снимай кафтан, надевай кафтан, а на нём пуговиц столько, и все застёгнуты. Снимай рубаху, надевай рубаху, а на ней завязки, и все завязаны. Эдак всю жизнь раздевайся - одевайся, расстёгивайся - застёгивайся. У меня поважнее дела есть. А так сразу и сам отмоюсь, и одёжа отстирается.

Наташа уговорила Кузьку хоть лапти снять и вымыла их мылом чисто-начисто.

Кузька, сидя в раковине, наблюдал, что из этого выйдет. Отмытые лапти оказались очень красивыми - жёлтые, блестящие, совсем как новые.

Лохматик восхитился и сунул под кран голову.

- Пожалуйста, закрой глаза покрепче, - попросила Наташа. - А то мыло тебя укусит.

- Пусть попробует! - проворчал Кузька и открыл глаза как можно шире.

Тут он заорал истошным голосом и напробовался мыла.

Наташа долго споласкивала его чистой водой, утешала и успокаивала.

Зато отмытые Кузькины волосы сверкали, как золото.

- Ну-ка, - сказала девочка, - полюбуйся на себя! - и протёрла зеркало чад раковиной.

Кузька полюбовался, утешился, одёрнул мокрую рубаху, поиграл кистями на мокром поясе, подбоченился и важно заявил:

- Ну что я за добрый молодец. Чудо! Загляденье, да и только! Настоящий молодец!

- Кто же ты, молодец или молодец? - не поняла Наташа.

Мокрый Кузька очень серьёзно объяснил девочке, что он сразу и добрый молодец и настоящий молодец.

- Значит, ты - добрый? - обрадовалась девочка.

- Очень добрый, - заявил Кузька. - Среди нас всякие бывают: и злые. и жадные. А я - добрый, все говорят.

- Кто все? Кто говорит?

В ответ Кузька начал загибать пальцы:

- В баньке я паренный? Паренный. Поенный? Поенный. Воды досыта нахлебался.

Кормленный? Нет. Так что ж ты меня спрашиваешь? Ты молодец, и я молодец, возьмём по ковриге за конец!

- Что, что? - переспросила девочка.

- Опять не понимаешь, - вздохнул Кузька. - Ну, ясно, сытый голодного не разумеет. Я, например, ужасно голодный. А ты?

Наташа без лишних разговоров завернула добра молодца в полотенце и быстро понесла на кухню.

По дороге Кузька шепнул ей на ухо:

- Я таки наподдал ему как следует, этому мылу твоему. Как жваркну его, как дряпну - больше не будет свориться.

ОЛЕЛЮШЕЧКИ

Наташа усадила мокрого Кузьку на батарею. Рядом лапти положила, пускай тоже сохнут. Если у человека мокрая обувь, он простудится.

Кузька совсем перестал бояться. Сидит себе, придерживая каждый лапоть за верёвочку, и поёт:

Истопили баньку, вымыли Ваваньку, Посадили в уголок, дали кашечки комок!

Наташа придвинула к батарее стул и сказала:

- Закрой глаза!

Кузька тут же зажмурился и не подумал подглядывать, пока не услышал:

- Пора! Открывай!

На стуле перед Кузькой стояла коробка с пирожными, большими, прекрасными, с зелёными листиками, с белыми, жёлтыми, розовыми цветами из сладкого крема. Мама купила их для новоселья, а Наташе разрешила съесть одно или два, если уж она очень соскучится.

- Выбирай какое хочешь! - торжественно сказала девочка.

Кузька заглянул в коробку, наморщил нос и отвернулся:

- Это я не ем. Я - не козёл. Девочка растерялась. Она очень любила пирожные При чём тут козёл?

- Ты только попробуй, - нерешительно предложила она.

- И не проси! - твердо отказался Кузька и опять отвернулся. Да как отвернулся!

Наташа сразу поняла, что значит слово "отвращение". - Поросята пусть пробуют, лошади, коровы. Цыплята поклюют, утята-гусята пощиплют. Ну, зайцы пусть побалуются, леший пообкусывает. А мне... - Кузька похлопал себя по животу, - мне эта пища не по сердцу, нет, не по сердцу!

- Ты только понюхай, как пахнут, - жалобно попросила Наташа.

- Чего-чего, а это они умеют, - согласился Кузька. - А на вкус трава травой.

Видно, Кузька решил, что его угощают настоящими цветами: розами, ромашками, колокольчиками.

Наташа засмеялась.

А надо сказать, что Кузька больше всего на свете не любил, когда над ним смеются Если над кем-нибудь ещё, то пожалуйста. Можно иногда и самому над собой посмеяться. Но чтоб другие смеялись над ним без спроса, этого Кузька терпеть не мог, Он тут же схватил первое попавшееся пирожное и отважно сунул его в рот. И сейчас же спросил;

- Фафа фефёф или фто фофофаеф? Девочка не поняла, но лохматик, мигом расправившись с пирожным и запустив руку в коробку, повторил:

- Сама печёшь или кто помогает? - И давай пихать в рот одно пирожное за другим.

Наташа задумалась, что она скажет маме, если Кузька нечаянно съест все пирожные.

Но он съел примерно штук десять, не больше.

И, на прощание заглянув в коробку, вздохнул:

- Хватит. Хорошенького понемножку. Эдак нельзя: всё себе да себе. Надо и о других подумать. - И начал считать пирожные: - Тут ещё осталось Сюра угостить, Афоньку, Адоньку, Вуколочку. И Сосипатрику хватит, и Лутонюшке, и бедненькому Кувыке. Я их тоже сначала обману: ешьте, мол, ешьте, угощайтесь! Пусть тоже думают, что цветами потчую. И угостим, и насмешим, то-то все будут рады-радёхоньки!