Анфиногенов Артем Захарович
Мгновение - вечность
Анфиногенов Артем Захарович
Мгновение - вечность
Биографическая справка: Окончил Пермскую авиашколу пилотов (1942), филологический факультет МГУ (1953). Был членом КПСС (с 1944). Автор кн. прозы: Край света. Повести и очерки. М., 1956; На двух полюсах. М., 1959; Арктика минувшего года. М., 1960; Земная вахта, или Хроника событий, имевших место в необыкновенном году на маршруте, пролегавшем в Арктике, но задевшем также Антарктиду, три полюса и Космос. М., 1961; Космики. Док. повесть. М., 1965; А внизу была земля. Фронтовая повесть. М., 1976; Любимые сыновья. М., 1978; Мгновение - вечность. Роман. М., 1983; То же. М., 1994; Таран. Роман. М., "Слог", 1995. Изредка печатается в журналах: Ледяной час. Повесть. "Знамя", 1994, No 6. Член СП СССР (1961). Избирался секретарем правления МО СП РСФСР (1986), СП СССР (с августа 1991), рабочим секретарем ССП (январь 1992-95). Член редсовета ежемесячника "Литературные листки" (с 1996). Награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны 1-й степени, медалями, в т. ч. "За победу над Германией". Премия журнала "Знамя" (1982). Пенсия Президента РФ (с 1995). (Словарь "Новая Россия: мир литературы" ("Знамя") @ Журнальный зал на Russ.ru (magazines.russ.ru)
Содержание
Часть первая. В осеннем небе Сталинграда
Часть вторая. В весеннем небе на Дону
Примечания
Часть первая. В осеннем небе Сталинграда
- Баранов-то как отличился, - сказал командир полка майор Егошин, все узнававший первым. - Прямо герой!
КП насторожился.
В опустевшей деревеньке, лепившейся к берегу Волги, радио не было, газет не читали, а старший лейтенант Баранов проявлял себя так, что каждый его бой получал известность и обсуждался. Аэродромная молва, на все отзывчивая, сама объясняла причины повышенного внимания к летчику-истребителю Михаилу Баранову: под Сталинград стягивались лучшие части немецких военно-воздушных сил. Майор Егошин все домыслы и слухи гнал метлой, но источники, которым можно верить где они?.. "Радуйся, старых знакомых встретил! - в сердцах выложил ему однокашник, снятый с боевой работы по ранению и поставленный во главе разведотделения. - "Мессера", гонявшие нас под Воронежем, - здесь!" Новость настигла майора на высоком прибрежном откосе, только что принявшем его экипажи. "Всех привел?" - спросил разведчик. "Двое на подходе, жду..." Помолчал майор, затыкавший рот любителям неподтвержденных фактов. Волга, мерцая внизу холодно и остро, напомнила ему первый сталинградский рассвет... "Начальник штаба планирует построение полка, - сказал командир. - Как положено, по форме, с прохождением знамени и захождением в строй..." - "Какое построение... Ты что... - понизил голос летчик, с курсантских лет, как и Егошин, питая к пешему строю неприязнь: не дело гордых соколов тянуть носочек, печатать шаг. - Под Воронежем "мессера" нагличали, теперь они вообще житья не дадут, того и гляди нагрянут, - чем отбиваться?"
Лучше всех ответ дает Баранов.
Поднимается на задание - в штабах садятся за телефоны, настраиваются на командную волну, ждут результатов. Двадцати одного годочка, розовощекий, со свежими впечатлениями еще близкого детства и открытой улыбкой, летчик Баранов, как заметил наезжавший к авиаторам московский писатель, чем-то похож на былинного Алешу Поповича. Возможно, похож. Каков собою древнерусский Алеша, командир полка не знает, запамятовал, главное, считает Егошин, в другом: Баранов для большинства наших летчиков - сверстник, погодок. И чином не велик - командир звена... Свой. Миша.
- Здорово отличился, - медлил майор; искушенный в добыче информации, он и распорядиться ею умел, дозируя и оглашая сообразно обстановке. - Две победы зараз: одного немца сбил, а другого таранил...
- Ну, Баранов, искры из глаз!
И прежде бывали на фронте летчики, заставлявшие удивленно говорить о себе, но такого, чтобы оправдывал ожидания изо дня в день жестокой битвы, - такого не было: что ни вылет, то бой и победа. "Баранов может... что же... чем черт не шутит, смогу и я", - загорались верой в себя другие: успех много значит среди бойцов.
Особенно дорог Михаил авиаторам тем, что валит немецких летчиков-истребителей штучного производства.
- Одно слово - рубака!
- Допек Баранова немец... но действительно истребитель: погибать, так с музыкой!
- А Дарьюшкину, говорят, трех баб-летчиц прислали, - не удержался, вставил Егошин, огласил не проверенный пока что факт. - Я понимаю, связисток, вооружении... куда ни шло. Сработают на подхвате. Но летчиц? В это пекло? Или в России уже других резервов не осталось? - Он покосился куда-то вбок и вниз, на локоть собственной гимнастерки, расцвеченный майорским шевроном.
Резервы - излюбленный конек майора.
Оседлать его помешал командиру "дед" годков под тридцать, бывший инструктор авиашколы.
- Для лучшего прикрытия самолетов-штурмовиков "ИЛ-два", - дал свое объяснение "дед". Сдержанный смешок прошел по КП.
- Один-ноль в пользу "деда".
В штурмовом авиационном полку майора Егошина собралось сразу три школьных инструктора. Два из них быстро сошли в наземный эшелон, третий, языкастый "дед" в звании старшего лейтенанта, держался в седле, и не было, ни одного не проходило вылета, чтобы его "ИЛ-2" не пострадал от алчной "шмитяры", как называл бывший инструктор капище немецких истребителей "Мессершмитт-109". Некогда Егошин был курсантом "деда", и последнему, по старой памяти, многое сходило с рук. Многое, не все. Высказался было старший лейтенант в том смысле, что "конечно, щелкают наших... скоростя не те... у немца самолеты побыстрее", и схлопотал от майора по первое число. Есть пункты, по которым они расходятся резко.
- Это в тридцать восьмом году, в Приморье, - пошел майор нахоженной тропой, не дожидаясь тишины, - так же, на склоне лета, подняли нас в ружье, трех героинь спасать. Дров наломали!.. Батюшки мои, сколько дров... Я тогда звеном командовал...
Далекий август, командование звеном... Губастый рот майора тронула улыбка.
Что говорить, не сложился финиш женского перелета на Дальний Восток, и дров, пока отыскивали упавших в тайге рекордсменок, наломали немало, а Егошина та осень высоко подняла. Всю страну встревожила судьба трех смелых молодок, сколько людей с надеждой смотрели на Егошина, на его звено, привлеченное к поиску. Впервые оказался Михаил Егошин на виду, почувствовал свою ответственность перед лицом народа... да поиск пустили по ложному следу, вдоль Амура, а девушек, спутавших Амур с Амгунем, унесло на север... Под Москвой, командуя полком, неся тяжелые потери и не зная, как отвечать на вопросы, поставленные войной, он однажды, чтобы облегчить душу, ввернул на собрании, дескать, "товарищи просят, чтобы я поделился, как мы искали народных героинь", - и час, наверно, держал аудиторию, обходя катастрофу спасательных ТБ-3 и "Дугласа", столкнувшихся над местом падения "Родины", и гибель десантников-парашютистов, вспоминая радость находки, дорогу цветов, триумфальное возвращение летчиц в столицу. "Вся довоенная жизнь была порывом", - говорит Егошин, видя в собратьях-летчиках приверженцев деяния и оставляя другим печалиться о потерях и жертвах, сопровождающих поступки. "Кто порывался в спецкомандировки или еще куда, - покряхтывает несогласный с ним "дед", - а кто крутился как белка в колесе... Я, например, в училище девять выпусков отбарабанил, а раз всего лишь отдохнул по-человечески, и то в декабре на юг поехал..." - тут общего языка они не находят. "Теперь Миша Баранов славу тех молодок поддерживает", - думает Егошин.
Короб полевого телефона с оборванной, свисавшей до пола шлеёй утробно заурчал. Егошин снял трубку.
- Хутор Манойлин, - повторил он, подвигая к обрезу стола лежавший наготове планшет, погружаясь в карту, погружаясь в цель, поставленную летчикам-штурмовикам, - хутор Манойлин...
- Восточная окраина... танки, - негромко, слышно для всех уточнял он задание, остро щурясь и делая на карте точечные пометки черным карандашом. КП следил за ним тяжело, молча, только "дед" присвистнул: "Амбар на восточной окраине..." На долгом пути к Волге летчикам приходилось бомбить места, где они прежде базировались. Валуйки штурмовали через месяц после отхода. Россошь через три недели. А хутор Манойлин - вот он, за Доном, рукой подать... амбар, пропахший отрубями, сено в амбаре, свежего покоса, непросохшее, шелковистое. Егошин подгребал его себе на постель - четыре дня назад!
- Прикрытие? - требовательно спросил командир. - Не я за глотку хватаю немец... - Напор вражеского наступления, его темп на КП в присутствии Егошина не обсуждался, но он, напор, был в мыслях у всех и невольно сказывался в том, что и как говорил майор, получая боевое задание из штаба дивизии. - В тот раз, хочу доложить, если не забыли, "ЯКи" вообще не поднялись, бросили нас... Что ж, по-вашему, я опять должен, "ЯКов" ожидаючи, молотить винтами, подманывать "мессеров"?.. Нема дурных, хватит! Мне эти расследования как мертвому припарка, скажите прямо: будет прикрытие?.. Сколько?..
Летчики, не дожидаясь, чем кончится тяжба командира, выбирались из тесного КП на крыльцо. Вслушиваясь в гудение "юнкерсов", стороной проходивших на Сталинград, "дед" сказал:
- Пара "ЯКов" в этом небе погоды не сделает...
Радость майора, выколотившего прикрытие, тоже невелика.
Штурмовик Ильюшина, "горбыль", или "горбатый", как его прозвали за верблюжий выступ кабины, - хороший самолет, против танков лучшего нет, о нем в полку песню сложили: "Жил на свете грозный "ИЛ", на заданья он ходил, - так, кажется, напевает Авдыш, знаток авиационного фольклора. - Сзади, спереди броня..." Броня, броня, все правильно. Сидишь в цельном кованом коробе, как в танке. "Щварцер тод", - пишут газеты. "Черная смерть", да. Но в полете "ИЛ" небыстр, а с хвоста беззащитен. Чтобы застукать танковую колонну на хуторе Манойлин, "ИЛу" требуется поддержка. Ему необходимо с воздуха прикрытие истребителей, "ЯКов", иначе "мессера" его сожрут.
