Герман Банг

У дороги

1

К приходу поезда начальник станции надел форменную тужурку.

– Эх черт! Поспать бы еще четверть часика, – сказал он, потянувшись. Он и сам не заметил, как вздремнул над отчетами.

Он раскурил погасшую сигару и вышел на платформу. Когда начальник станции прохаживался по платформе, – молодцеватый, руки в карманы, – в нем все еще чувствовался бывший лейтенант. Да и ноги сохранили кавалерийскую кривизну.

Пять или шесть батраков из окрестных усадеб стояли, заняв всю середину платформы; стрелочник тащил предназначенный для погрузки багаж – один-единственный ящик зеленого цвета, выглядевший так, точно он недавно побывал в канаве.

Рванув калитку, на платформу вышла пасторская дочь, девушка гренадерского роста.

Начальник станции щелкнул каблуками и отдал честь.

– Что нынче привело сюда фрекен? – осведомился он. «При исполнении обязанностей» начальник станции всегда придерживался тона, каким в былые дни изъяснялся на офицерских балах, когда еще служил кавалеристом в Нестведе.

– Решила прогуляться, – ответила дочь пастора.

Разговаривая, она как-то странно взмахивала рукой, словно хотела прихлопнуть собеседника.

– А впрочем, сегодня возвращается фрекен Абель.

– Как – уже?

– Да.

– И по-прежнему никакого просвета на горизонте? – Начальник станции поиграл в воздухе пальцами правой руки. Пасторская дочь рассмеялась.

– А вот и семейка пожаловала, – сказала она. – Я воспользовалась случаем и улизнула от них…

Начальник станции поклонился дамам Абель – вдове и ее старшей дочери Луисе. Их сопровождала фрекен Иенсен. На лице вдовы была написана покорность судьбе.

– Да, – сказала она, – я пришла встретить мою Малютку-Иду.

Вдова попеременно встречала то Луису, то Малютку-Иду. Луису весной, Малютку-Иду – осенью.

Дочери проводили по полтора месяца в Копенгагене у тетки. «Моя сестра, статская советница», – говаривала фру Абель. Советница жила на пятом этаже и пробавлялась тем, что раскрашивала аистов, – каждый аист стоял на одной ноге на подставке из терракоты. Фру Абель посылала дочерей к сестре с неизменными пламенными надеждами.

Она посылала их к ней вот уже десять лет кряду.

– Ах, какие письма писала нам в этот раз Малютка-Ида!

– О да! – поддакнула фрекен Иенсен.

– И все-таки самое отрадное, когда твои птенчики дома, под материнским крылом, – сказала фру Абель, умиленно посмотрев на Луису-Старшенькую. При этой мысли фру Абель даже утерла слезу.

Полгода, что птенчики проводили дома, они только и знали, что бранились между собой и пришивали новые отделки к старым платьям. С матерью они вообще не разговаривали.

– Разве мы выдержали бы в этом медвежьем углу, если бы не семейные радости, – сказала вдова…

Фрекен Иенсен кивнула.

За поворотом у трактира раздался собачий лай, и на дорогу выехала коляска.

– Это Кьер, – сказала дочь пастора. – Что ему тут понадобилось? – Она пошла к калитке в конце платформы.

– Нет, вы только подумайте! – Владелец усадьбы Кьер вылез из коляски. – Самая страда, а Мадсен свалился в тифу. Пришлось по телеграфу вызывать нового управляющего – черт его знает, еще окажется какой-нибудь болван… Сегодня должен приехать…

Кьер вышел на платформу.

– Говорят, кончил высшую сельскохозяйственную школу, – кабы только это пошло ему впрок, – да еще будто с наилучшей аттестацией… А-а, Бай, здорово… – Мужчины обменялись рукопожатием. – Что новенького?.. Как жена?

– Спасибо, хорошо… Стало быть, встречаешь управляющего?

– Да, этакая досада. И главное дело – в самую страду…

– Выходит, мужского полку прибыло, – сказала дочь пастора, размахивая руками так, словно заранее давала приезжему затрещину. – С Малышом-Бентсеном будет их, значит, шесть с половиной…

Вдова взволнована. Не зря она предупреждала Луису-Старшенькую: не надевай прюнелевых ботинок.

Главное «украшение» Луисы-Старшенькой – ее ноги… маленькие аристократические ножки…

Вот ведь предупреждала же она дочь…

Фрекен Луиса задержалась в зале ожидания, – она прикалывала вуаль. Девицы Абель любили носить платья с глубоким вырезом, прикрывая его жабо, искусственным жемчугом или вуалью.

Бай подошел к окну кухни, чтобы сообщить жене о приезде нового управляющего… Дочь пастора, болтая ногами, уселась на зеленый ящик. Потом вынула часы и поглядела на них.

– Бог ты мой, до чего же эти мужчины любят набивать себе цену, – сказала она.

– Да, по-видимому, поезд приходит с довольно большим опозданием, – отозвалась фрекен Иенсен.

Фрекен Иенсен выражалась подчеркнуто правильно, в особенности когда говорила с дочерью пастора. Фрекен Иенсен не ставила ее ни в грош.

– У моих абитурантов совсем другие манеры, – говорила она вдове Абель. Фрекен Иенсен была не очень тверда в словах иностранного происхождения.

– А-а, вот и моя прелесть! – Дочь пастора вскочила с ящика и через всю платформу бросилась навстречу фру Бай, которая показалась на каменной лестнице. Когда дочь пастора кому-нибудь радовалась при встрече, она способна была сбить его с ног.

Фру Бай тихо улыбалась и подставляла щеку ее поцелуям.

– Господи, помилуй нас, грешных, – сказала дочь пастора. – Нежданно-негаданно в курятнике объявился новый петух. А вот и он!

Раздался отдаленный гудок паровоза, потом громкий стук колес по мосту через реку. Громыхая и покачиваясь, состав медленно покатил по лугу.

Пасторская дочь и фру Бай остались вдвоем на лестнице. Девушка обняла фру Бай за талию.

– Глядите, Ида Абель, – сказала пасторская дочь, – узнаю ее вуаль.

В одном из окон развевалась бордовая вуаль.

Поезд остановился, захлопали двери вагонов. Фру Абель так громко кричала: «С приездом!» – что во всех купе пассажиры прильнули к окнам.

Малютка-Ида злобно стиснула руку матери, – она задержалась на подножке вагона.

– С этим поездом приехал какой-то господин, он выходит здесь. Кто он такой? – Все это она выпалила единым духом.

Малютка-Ида спустилась на платформу. А вот и сам приезжий.

…Весьма сдержанный господин с русой бородой. Он вышел из купе для курящих с шляпной картонкой и саквояжем.

– А как тетя – тетя Ми? – восклицала вдова.

– Попридержи язык, – негромко и злобно произнесла Малютка-Ида. – Где Луиса?

Луиса сбежала по лестнице мимо фру Бай и дочери пастора так резво, точно ее «украшение» было обуто в бальные башмачки.

У подножья лестницы управляющий представлялся Кьеру.

– Глупейшая история, черт побери, Мадсен свалился – в самую страду… Ну, будем надеяться, все обойдется… – Кьер хлопнул нового управляющего по плечу.

– Господи прости, – заметила пасторская дочь. – Самое обыкновенное домашние животное.

Зеленый ящик погрузили в товарный вагон, а из вагона вынесли бидоны кооперативной маслобойни. Поезд уже тронулся, когда в одном из окон раздался крик какого-то крестьянина. У него не оказалось билета.

Машинист, стройный молодой человек в элегантных, обтянутых по-гусарски панталонах, подал два пальца Баю и вскочил на подножку.

Крестьянин продолжал кричать и браниться с кондуктором, который требовал с него штраф.

Все, кто стоял на платформе, несколько мгновений глядели вслед уходящему поезду.

– Гм, вот и все, – сказала пасторская дочь. И зашагала с фру Бай к залу ожидания.

– Мой управляющий, господин Хус, – сказал Кьер проходившему мимо Баю. Трое мужчин постояли молча.

Луиса-Старшенькая и Малютка-Ида наконец-то увидели друг друга и теперь взасос целовались в дверях.

– Ах, Боже мой, – приговаривала вдова. – Они не виделись целых шесть недель…

– Вам повезло, господин Хус, – объявил Бай «кавалерийским» тоном. – Вы сразу увидели наших местных дам… – Дорогие дамы, позвольте вам представить…

Девицы Абель точно по команде перестали целоваться.

– Фрекен Луиса и Ида Абель, – сказал Бай, – господин Хус.

– Моя младшенькая только что приехала из Копенгагена, – ни к селу ни к городу пояснила вдова.

– Госпожа Абель, – представил Бай. Хус поклонился.

– Фрекен Линде, – так звали дочь пастора, – господин Хус.

Дочь пастора кивнула.

– И моя жена, – заключил Бай.

Хус сказал несколько слов, и все вошли в помещение вокзала, чтобы получить багаж:.

Кьер увез управляющего. Остальные отправились по домам пешком. Выйдя на дорогу, хватились фрекен Иенсен.

Она задумчиво стояла на платформе, прислонившись к столбу семафора.

– Фрекен Иенсен, – окликнула с дороги дочь пастора. Фрекен Иенсен вздрогнула. Настроение фрекен Иенсен всегда омрачалось при виде полотна железной дороги. Она не любила, когда «кто-нибудь уезжает».

– Очень приятный человек! – сказала фру Абель.

– Самый обыкновенный управляющий, – отозвалась дочь пастора. Она шла с фру Бай, подхватив ее под локоть. – А руки у него хороши.

Птенчики шли позади, перебраниваясь между собой.

– Ого, как вы несетесь, фрекен Иенсен, – сказала дочь пастора. Фрекен Иенсен, точно коза, скакала впереди через лужи. Осенняя слякоть вынуждала ее высоко задирать юбку над тощими девичьими ногами.

Они миновали опушку рощи. У поворота фру Бай попрощалась со своими спутницами.

– Какая вы маленькая и хорошенькая в этой огромной шали, моя прелесть, – сказала пасторская дочь и снова сгребла фру Бай в объятия.

– До свиданья…

– До свида-а-нья…

– Могла бы расщедриться на лишнее словечко, – заметила Малютка-Ида.

Дочь пастора насвистывала.

– А-а! Вот и капеллан, – сказала фру Абель. – Добрый вечер, господин капеллан… Добрый вечер…

Капеллан приподнял шляпу.

– Хотел засвидетельствовать почтение вновь прибывшим, – объявил он. – Добрый день, фрекен. С приездом.