Роберт Блох

«Лиззи Борден, взяв топорик…»

Говорят, что кошмары приходят в полночь, их нашептывают сны. Но мой кошмар начался в разгар дня, и о его приходе возвестил прозаический телефонный звонок.

Все утро я просидел в своем офисе, уставившись на пыльную дорогу, ведущую к холмам. Она сворачивалась и разворачивалась перед моими глазами, болевшими от яркого солнца, искажавшего мое зрение. Но подводили меня не только глаза — в этой жаре и застывшем воздухе что-то влияло и на мою голову. Я был беспокоен, раздражен, меня давило смутное дурное предчувствие.

Неожиданный телефонный звонок сконцентрировал мое тревожное состояние в одном резком звуке.

Потные ладони оставляли влажные следы на трубке, которая со свинцовой тяжестью легла у моего уха. Но голос, раздавшийся в ней, был холоден; холоден, как лед, его сковывал страх. Слова замерзали на лету.

— Джим, приезжай, помоги мне!

И все. В трубке щелкнуло, прежде чем я смог что-либо ответить. Я поднялся и бросился к двери.

Конечно, это звонила Анита.

Это ее голос заставил меня бежать к машине, ехать с немыслимой скоростью по пустынной, дрожащей в жарком мареве дороге к старому дому в глубине холмов.

Там что-то случилось. Должно было случиться рано или поздно. Я предчувствовал это и теперь ругал себя за то, что не настоял на единственном разумном выходе. Мы с Анитой должны были бы сбежать давным-давно.

Мне следовало набраться храбрости и физически вырвать ее из этой разыгравшейся в духе Фолкнера мелодрамы, я мог бы это сделать, если бы только всем сердцем поверил в успех задуманного.

Но тогда еще это казалось невероятным. Хуже того, нереальным.

Не существует в действительности одиноких домов на склонах холмов, которые преследует рок. Тем не менее Анита жила именно в таком.

Не бывает костлявых стариков с фанатичным взглядом, корпевших над сочинениями чернокнижников; ни знахарей, от которых в суеверном страхе шарахаются соседи. Тем не менее дядя Аниты, Гидеон Годфри, был как раз таким человеком.

В наше время нельзя превращать молодых девушек в настоящих узниц; нельзя запрещать им выходить из дома, влюбляться и выходить замуж по своему собственному выбору. Однако, дядя Аниты держал ее под замком и не давал разрешения на нашу свадьбу.

Да, это была чистой воды мелодрама. Когда я думал об этом, мне все происходящее казалось смехотворным; но потом, рядом с Анитой, мне было не до смеха.

Я почти верил ее рассказам о дяде, но не в то, что он обладает некими сверхъестественными способностями, а в то, что он коварно, настойчиво пытается довести ее до сумасшествия. Да, это зловещая, но вполне реальная личность.

Гидеон Годфри официально был опекуном Аниты и управлял ее имуществом. Она жила в доме, превращенном в тюрьму, в полной зависимости от дяди. Он мог часами изводить ее жуткими рассказами и убеждать в их достоверности.

Анита мне поведала о комнатах наверху, где старик запирался и сидел над заплесневелыми книгами. Она говорила о его вражде с фермерами, как он открыто хвастался, что наслал на их скот «порчу», а на их поля вредителей.

Анита рассказывала мне о своих снах. Что-то черное входило в ее комнату по ночам. Что-то черное, неясное — стелющийся туман, в котором, однако, ощущалось чье-то определенное и осязаемое присутствие. У этого существа были свои черты, но они жили как бы самостоятельно и не соединялись вместе. Оно издавало какие-то звуки, которые нельзя было назвать голосом. Существо шептало.

И, шепча, оно ласкало Аниту. Она отмахивалась от чернильных волокон, касающихся ее лица и тела; она призывала на помощь все свои силы, чтобы закричать, после чего видение исчезало, и девушка тут же проваливалась в сон.

У Аниты было даже имя для этого черного видения.

Она называла его «инкубус».

В старинных трактатах о колдовстве есть упоминание об «инкубусе» — злом духе, который приходит к женщинам по ночам. Это мрачный посланник Сатаны-соблазнителя, символ похоти, появляющийся в кошмарных снах.

Для меня «инкубус» был легендой. Для Аниты — реальной действительностью.

Анита похудела и побледнела. Я понимал, что в этой метаморфозе нет ничего колдовского — заточение в мрачном старом доме уже само по себе без всякой алхимии должно было повлиять на нее таким образом. Это и садистские намеки Гидеона Годфри постоянно создавали атмосферу страха, вызывающую ночные кошмары.

Но я проявил слабость и не настоял на своем. В конце концов никаких доказательств манипуляций Годфри не находилось, и всякая попытка передать дело на рассмотрение властей окончилась бы исследованием психического состояния Аниты. Старик, скорее всего, остался бы в стороне.

Я чувствовал, что со временем смог бы убедить Аниту бежать со мной по своей воле.

Но сейчас на разговоры времени не оставалось.

Что-то случилось.

Взметнув облако пыли, свернул к видневшемуся на склоне холма дому с покосившейся крышей. Сквозь марево жаркого летнего вечера я всматривался в полуразрушенный фронтон над длинным крыльцом.

Я пронесся мимо сарая и хозяйственных построек и резко затормозил.

Никто не появился в открытых окнах, никто не встретил меня, когда я, взбежав по ступенькам крыльца, остановился перед открытой дверью. В холле было темно. Я вошел, забыв постучать, и направился в гостиную.

Там была Анита, она стояла у дальней стены и ждала. Ее рыжие волосы рассыпались по плечам, лицо было побледневшим. Увидев меня, Анита вскрикнула:

— Джим, ты приехал!

Она протянула мне навстречу руки, и я пошел к ней, чтобы обнять.

Но, сделав несколько шагов, обо что-то споткнулся.

Я посмотрел на пол.

У моих ног лежал Гидеон Годфри — его голова была разбита и превращена в кровавое месиво.

Анита рыдала в моих объятиях, я гладил ее по плечу и старался не смотреть на пол.

— Помоги мне, — не переставая, шептала она. — Помоги мне!

— Конечно, я помогу тебе, — бормотал я. — Но… что здесь произошло?

— Я… не знаю, — едва выговорила Анита.

— Как не знаешь?

Что-то в моем тоне привело Аниту в чувство. Она выпрямилась, отшатнулась и начала вытирать платочком глаза, говоря мне торопливым шепотом.

— Сегодня утром было очень жарко. Я была в амбаре, почувствовала усталость и задремала на сеновале. Потом вдруг проснулась и снова пошла в дом. И обнаружила… его… на полу.

— И не было никакого шума? И ты никого не видела? — спросил я.

— Ни души.

— Нетрудно догадаться, как он был убит, — сказал я. — Только топором можно это сделать. Но где же он?

Она отвела глаза.

— Топор? Не знаю. Он должен лежать рядом с телом.

Я повернулся и направился к двери.

— Джим., ты куда?

— Звонить в полицию, — сказал я.

— Не надо. Ты что, не понимаешь? Ведь они подумают, что это сделала я.

Я не мог не согласиться.

— Верно. Эта история очень неубедительна, да, Анита? Вот если бы осталось оружие, отпечатки пальцев или следы, хоть какая-нибудь зацепка…

Анита вздохнула. Я взял ее за руку.

— Постарайся вспомнить, — ласково сказал я. — Ты уверена, что это случилось, когда ты была в амбаре? Не можешь ли ты еще чего-нибудь вспомнить?

— Нет, дорогой. Так все запутано. Я спала… снова видела свой сон… пришло черное видение…

Дрожь прошла по моему телу. По тому, как эти слова подействовали на меня, я понял, как отреагируют на них полицейские. Она безумна, я не сомневался; но меня мучила и другая мысль. Почему-то мне казалось, что в моей жизни это уже было. Псевдопамять. Или я читал об этом, или слышал от кого-то?

Читал? Да, вот оно!

— Постарайся как следует, — бормотал я. — Вспомни, как все началось. Во-первых, зачем ты пошла в амбар?

— Да. Я, кажется, вспоминаю. Я пошла туда за рыболовными грузилами.

— За рыболовными грузилами? В амбар? — изумился я.

Что-то щелкнуло в моем мозгу. Я пристально смотрел на нее такими же стеклянными, как и у трупа на полу, глазами.

— Послушай, — сказал я. — Ты не Анита Лумис. Ты… Лиззи Борден!

Она не проронила ни слова. Очевидно, это имя ей ничего не говорило. Но я постепенно вспомнил старинную историю, нераскрытую тайну.

Я отвел Аниту на софу, сел рядом с ней. Она не смотрела на меня. Я не смотрел на нее. Мы оба не смотрели на то, что лежало на полу. Зной сгустился вокруг нас в этом доме смерти, пока я шепотом рассказывал ей историю Лиззи Борден…

Было начало августа 1892 года. Фолл-Ривер, городок в штате Массачусетс, задыхался от жары, которая накатывала на него волнами.

Солнце заливало своими лучами дом почтенного Эндрю Джексона Бордена, одного из отцов города. Этот старый человек жил здесь со своей второй женой миссис Эбби Борден, приходившейся мачехой двум девушкам, Эмме и Лиззи Борден. Горничная, Бриджит «Мэгги» Салливан, была еще одним членом этого небольшого семейного кружка. Джон В. Морс, гостивший в доме Борденов, уехал в это время к какому-то приятелю. Отсутствовала и Эмма, старшая дочь Бордена.

Только горничная и Лиззи Борден оставались в доме второго августа, когда мистер и миссис Борден внезапно заболели. Именно Лиззи сообщила своей подруге, Марион Рассел, что болезнь, как ей кажется, вызвана отравлением молоком.

Но было слишком жарко, чтобы беспокоиться об этом, слишком жарко, чтобы думать. К тому же, Лиззи никто не принимал всерьез. В свои тридц