Бейтс Г
Рождественская песенка
Герберт БЕЙТС
Рождественская песенка
Уроки пения она давала в длинной комнате над музыкальным магазином. Ее ученики нередко побеждали в конкурсах, блистали на местных концертах, а порой и сами становились учителями. Ей тоже удалось одержать немало побед, и все твердили, какая она талантливая.
Каждое Рождество она мечтала о снеге. Снег празднично преображал их скучный городок. Приземистые, крытые черепицей лавки из бурого кирпича расправлялись, крыши домов у подножия холма весело поблескивали сахарной корочкой, и даже унылый клуб с тюлем на окнах, где местные джентльмены играли на бильярде или в вист за скудными порциями разбавленного виски, казался значительнее. Когда шел снег, можно было вообразить, что ты где-нибудь в Баварии, Вене или в горах и по безобразному холму со стороны газового завода, того и гляди, элегантно заскользят запряженные лошадьми сани, о которых она читала в туристских проспектах. Когда шел снег, можно было вообразить, что Ивенсфорд с его горбатыми улочками над рекой - это альпийский городок. Чего только не вообразишь, когда идет снег. Однако в сочельник почти всегда лил дождь, а по улице, похожей на мрачный темный канал, вереницами плыли к заводу плащи. И вместо того чтобы, радуясь снегу, петь Моцарта, она долгие часы простаивала за прилавком, продавая рабочим джазовые пластинки, а вечером скучала на приеме у Уильямсонов.
В прошлом году она спела у них несколько песен. Мужчины, разгоряченные джином и портвейном, невпопад ей похлопали, а Фредди Уильямсон прогудел: "Молодец, Кларочка!"
Она знала, что мужчинам больше нравится Эффи. Ее сестрица не пела, ни в каких конкурсах не побеждала, зато умела веселиться, и почему-то казалось, что любое дело ей по плечу. Натура у нее была хамелеонья, и за ней увивались мужчины. Она часто смеялась, звонко, заразительно, так что и окружающие начинали смеяться, и у нее были большие с фиалковым отливом глаза. Иногда она так много смеялась, что Кларе хотелось заплакать.
На это Рождество Клара твердо решила не ходить к Уильямсонам. У них был кожевенный завод, очень прибыльный, и жили они у реки в большом доме эдвардианского стиля - с окнами фонарем, башенками по углам и цветными стеклами в ванных комнатах. Несколько раз в году Уильямсоны устраивали приемы. Туда сходилась вся городская элита - деловые люди, удостаивающие своим посещением разве что гольф-клубы. Они приходили с женами в облегающих платьях, под которыми фурункулами выступали крючки корсетов. К полуночи миссис Уильямсон начинала чудить и, бродя из комнаты в комнату, липла подряд ко всем мужчинам. Чудили и оба ее сына, Джордж и Фредди: они снимали пиджаки и показывали силу, одной рукой поднимая за ножку тяжелые стулья.
В четыре часа Клара пошла наверх, чтобы закрыть в музыкальном классе ставни, задернуть шторы и затопить камин. В тумане за окном сеялся мелкий дождь. Рождества даже не чувствовалось. Омытые ветви лип венозно краснели в густо-синей темноте.
Когда она выходила из комнаты, на лестнице появилась ее сестра.
- Вот ты где! Там молодой человек ищет какую-то песню, а название забыл.
- Опять, наверное, Денни Кея. Все только его и спрашивают.
- Да нет. Он говорит, песня рождественская.
- Сейчас спущусь, - сказала Клара, но на полпути остановилась, вспомнив, что собиралась сказать Эффи. - Кстати, на прием к Уильямсонам я сегодня не пойду.
- Но, Клара, ты же обещала. Ты ведь никогда их не пропускаешь.
- Ну и что? А сегодня устала и не хочется.
- С Уильямсонами это не пройдет, - сказала сестра. - Они тебя силой затащат.
- Пойду разберусь с покупателем. Какая, он говорит, песня?
- Говорит, рождественская. А с вечером у тебя ничего не выйдет. И не надейся.
Клара спустилась в магазин. Каждый день к ней подходили люди, забывшие какую-нибудь песню. "Она звучит примерно так" или "Поется это вот как" объясняли они и пытались напеть мотив. Мелодия всегда была популярной, и Кларе без труда удавалось узнать ее.
У прилавка с пластинками стоял молодой человек в коричневом пальто, коричневой фетровой шляпе и с зонтиком в руке. Когда она подошла, он снял шляпу.
- Видите ли, мне нужна песня, но...
- Рождественский гимн? - спросила она.
- Нет, песня. Просто рождественская песенка.
Молодой человек очень смущался. Не поднимая на нее глаз, он облизывал губы и чертил кончиком зонта по линолеуму.
- Слов вы совсем не помните?
- К сожалению, нет.
- А мотив?
Молодой человек открыл рот, собираясь что-то пропеть или сказать, но запнулся и от смущения закусил губу.
- Мне бы хоть два-три слова, - сказала она. - Песня современная?
- Да как вам сказать. Кажется, она немецкая.
- Может быть, Шуберт?
- Ужасно глупо, но я просто не знаю, - сказал он. - Мы ее слышали всего один раз.
Он, казалось, уже собрался надеть шляпу. Кончик его зонта чуть ли не дырявил линолеум. Иногда застенчивые покупатели просто не решались напеть песню, за которой пришли, и неожиданно она предложила:
- Давайте поднимемся наверх. Может, там нам повезет больше.
Наверху, в музыкальном классе, Клара пропела ему начало нескольких песен Шуберта. Она сидела за роялем, а молодой человек почтительно стоял в сторонке, опершись на зонт и не смея ее перебивать. Потом она перешла на Брамса; его лицо засветилось надеждой. Она спросила, не узнал ли он мелодии, но он отрицательно покачал головой и после еще одной песни Шуберта вдруг выпалил:
- Понимаете, вообще-то она не рождественская. Вроде бы и рождественская - и нет. Скорее она как бы наводит на мысль о Рождестве...
- Она про любовь?
- Да.
Клара напела еще одну песню Шуберта, опять не угадала и в конце концов поднялась из-за рояля.
- На свете столько песен о любви, - сказала она.
- Я знаю, но эта совсем особенная.
- А свою подругу вы не могли бы привести? Вдруг она вспомнит.
- Нет, нет, - сказал он. - Мне бы хотелось обойтись без нее.
Они пошли вниз, и по дороге он несколько раз поблагодарил ее.
- Вы чудесно поете, - сказал он. - Вам бы эта песня понравилась.
- Приходите, если вспомните мелодию или слова, - сказала она. - Мне бы услышать хоть несколько тактов.
Он нервно затеребил зонт, поспешно надел шляпу, тут же снял и поблагодарил Клару. Потом снова надел шляпу и снова приподнял ее. Выйдя на улицу, он резко раскрыл зонт, налетел ветер, молодого человека крутануло на мокром асфальте и унесло в темноту.
Весь вечер моросил дождь, то и дело заходили покупатели и стряхивали мокрые шляпы на лакированные рояли. Клара обслуживала их, но все время думала о песне, которую не мог вспомнить молодой человек. В голове вертелись мелодии Шуберта, переплетаясь с мелодиями рождественских гимнов, доносившихся из кабинок для прослушивания и, когда пришла пора закрывать магазин, она вздохнула с облегчением.
Эффи носилась по дому в одном белье, готовясь к вечеру.
- Ты что, всерьез решила не ходить? - спросила она Клару.
- Кому я там нужна? Да мне и самой у них скучно.
- Они к тебе хорошо относятся.
- Ничего не могу поделать. Я еще в прошлом году решила. Ни для них, ни для меня никакого удовольствия.
- Не выгорит. За тобой приедут, можешь не сомневаться.
В восемь вечера Эффи с отцом и матерью укатили на машине к Уильямсонам. Клара прошла через магазин, открыла дверь и выпустила их на улицу.
- Звезды высыпали, - сказала мать. - Похолодало. Клара постояла на пороге, глядя на звезды, и решила, что в самом деле подмораживает.
- Ты все же давай собирайся, - крикнула из машины Эффи. - Сама знаешь Уильямсонов. - И она так звонко и заразительно рассмеялась, что отец с матерью тоже не смогли удержаться от смеха.
Когда машина тронулась, Клара закрыла дверь и отключила звонок. Потом поднялась наверх, переоделась в халат и снова задумалась о песне, которую пытался найти молодой человек. Сев за рояль, она тихонько напела несколько мелодий.
В девять часов послышался стук в окно со стороны переулка и голос Фредди Уильямсона.
- Это кто к кому не желает ехать? - гудел он. - А ну открой окно.
Она подошла, отдернула штору и посмотрела вниз.
На тротуаре стоял Фредди Уильямсон и целился в нее шоферской перчаткой.
- Одевайся! И поживей! - крикнул он. Она открыла окно.
- Тихо, Фредди. Люди услышат.
- И пусть слышат. Кто к кому не желает ехать? Я и хочу, чтобы слышали. - Он запустил по окну перчаткой. - Все просто-напросто возмущены. Одевайся живей!
- Пожалуйста, уймись, - сказала она.
- Тогда впусти меня, - загудел он. - Надо поговорить.
- Сейчас.
Клара спустилась, отперла дверь и провела его через магазин в музыкальный класс. Он ежился, притоптывал огромными ножищами и все повторял, что на улице холодает.
- Надо было пальто надеть, - сказала она.
- Не ношу, - ответил он. - Терпеть не могу кутаться.
- Тогда не жалуйся, что замерз.
Массивный, розовый, с большими губами и блестящими, как у пуделя, глазками, Фредди грузно ходил из угла в угол, то и дело останавливаясь у камина потереть руки.
- Родительница приказала без тебя не являться, - сказал он. - И никаких разговоров.
- Не поеду, - сказала она.
- Поедешь как миленькая. А пока ты собираешься, я чего-нибудь выпью.
- Пожалуйста, если хочешь. Только я не поеду. Чего тебе налить?
- Джина, - сказал он. - Ну и занудой же ты бываешь, Кларочка.
Она молча налила ему выпивку, и Фредди Уильямсон поднял стакан.
- Извини, не хотел тебя обидеть, - сказал он. - С праздником, Кларочка!
- С праздником! - отозвалась она.
- Кларочка, лапушка, а не поцеловаться ли нам ради праздника? А? - Он неуклюже сгреб ее за плечи и чмокнул мясистыми, мокрыми, как у собаки, губами. - Голубушка моя, - гудел он. - Лапушка моя, Кларочка.
