Марианна Владимировна Алферова

Соперник Цезаря

(Соперник Цезаря - 0)

Лихой рубака и галантный обольститель, аристократ по крови и авантюрист по духу, он пережил кровавую диктатуру и спас будущего диктатора, воевал и воровал, нарушил волю богов, соблазнил жену Цезаря и соблазнился собственной сестрой.

Его жизнь - это высшая политика и грязные интриги, роскошные оргии и дешевые кабаки, уличные потасовки и священные пророчества.

Его друзья - гладиаторы, а враги - полководцы, он бьется мечом и отбивается словом, он может повернуть ход истории и стать, наконец, ПЕРВЫМ!

Если хватит удачи…

Патриций Клодий. СОПЕРНИК ЦЕЗАРЯ!

Был некий Публий Клодий…

Пролог

18 января 52 года до н. э.[1]

Матовое стекло в окне напоминало осколок льда; в комнату лился свет, холодный и ленивый. Глядя в окно, особенно приятно было сознавать, что в комнате тепло. Красные угли на черной решетке жаровни напоминали россыпь гранатовых зерен. Кто-то из слуг бросил в огонь несколько шариков благовоний, и небольшая комната наполнилась терпким ароматом. Клодий смотрел, как причудливые фиолетовые завитки утекают к кессонному потолку, и отхлебывал из серебряной чаши подогретое вино.

Утром сенатор Публий Клодий Пульхр выступал перед избирателями городка Ариций, вторая половина дня осталась пустой, как выеденный орех, - ехать в Рим было уже поздно, а в крошечном Ариции делать было абсолютно нечего. Со всеми нужными людьми Клодий переговорил. «Здравствуй, Марк, ты будешь голосовать за меня? А ты, Тит?» - «Ну как же, как же, ты, Пульхр, - народный любимец!»

Пульхр - любимец, Пульхр - защитник, Пульхр - последняя надежда. Какими только прозвищами его ни награждали! А еще кликали Красавчиком и Смазливым. Потому как родовое прозвище Клодия [2]необыкновенно подходило к его внешности: сенатор был замечательно красив. Гладкая, очень светлая для римлянина кожа, тонкие черты лица, надменный рот, роскошные кудри, которые он намеренно носил чуть длиннее, чем требовала мода, - Публий Клодий выглядел куда моложе своих тридцати девяти.

Тридцать девять. Возраст, когда можно претендовать на преторскую [3] должность. В том, что Клодия изберут, сомневаться не приходилось. Рим не посмеет отказать своему кумиру.

Клодий любил Арицийскую усадьбу - небольшую, уютную, с тенистым садом. С огородов усадьбы свежую зелень привозили в Рим к столу хозяина. Сам дом стоял близ Аппиевой дороги, этой главной артерии Республики, что было очень удобно для человека, который уже десять лет был в центре политической жизни столицы мира. К тому же в усадьбе хорошо отдыхать летом, а зимой надо быть в Риме. Город лежал за зелеными Альбанскими горами и манил, и звал. Жизнь - только там, весь остальной мир - стоячая вода, болото, скука. Так что же, в Рим? Завтра, завтра утром. Рим - это слово напоминало вдох, но воздуха всякий раз не хватало.

Во дворе послышались громкие голоса, потом чей-то крик. Клодий узнал голос Зосима. Вольноотпущенник [4] с кем-то ругался. Тот, второй, не желал уступать, спорил рьяно. Кажется, это Гай. Сенатор удивился. Гаю положено быть в Риме и заниматься подготовкой к преторским выборам. Если Гай приехал в Ариций, значит, дело очень важное.

Клодий шагнул к окну, повернул раму в бронзовом шарнире, зимний воздух хлынул в комнату. Два дня назад шел снег, а теперь растаял, трава и кустарники в саду сделались стеклянными, неживыми. Настоящая зима, с морозами и метелью, Ганнибалом прорвалась через Альпы в Италию. С утра плыли по небу плотные облака, но их стада так и не сбились в свинцовые тучи, не пролились дождем. Клодий зябко передернул плечами. На нем были две туники: нижняя - с длинными рукавами, зеленого цвета, из тонкой шерсти, верхняя - с начесом, обшитая бахромой. Белоснежная тога кандидата, в которой он выступал перед жителями Ариция, была аккуратно уложена и спрятана до следующего раза.

Клодий глубоко вдохнул холодный влажный воздух, и прежняя вялость вмиг с него слетела. Он услышал шаги, но не обернулся, - и так знал, что пришел Зосим.

- Доминус, [5] гонец из Рима от народного трибуна Мунация Планка.

Клодий захлопнул раму, резко повернулся и протянул ладонь. Вольноотпущенник вложил ему в руку письмо - две скрепленные друг с другом вощеные таблички. Клодий сломал печать и пробежал глазами послание.

- Милон сегодня выехал из Рима. С ним тридцать человек паразитов и рабов-музыкантов. Из настоящей охраны - почти никого. - Клодий швырнул таблички на стол, и они тут же затерялись среди папирусных и пергаментных свитков. - Зачем Милону выезжать из Рима накануне консульских выборов? Что у него за дела?

- Не знаю.

- Тридцать человек… - Сенатор по своему обыкновению размышлял при Зосиме вслух. - Пускай все тридцать - охранники, это мизер. Зосим, старый ворон! Ты хоть понимаешь, что мы можем шутя сорвать этому парню выборы! - Клодий рассмеялся дерзко, белозубо, по-мальчишески. - Поедем тихо-мирно в Город и будто ненароком столкнемся на дороге с Милоном. Аве, Милон! Как дела? Аппиева дорога всего одна, - заявил он самым невинным тоном. - Наш смельчак Полибий затеет ссору с чужими паразитами, вспыхнет драка. Мои люди немного помнут бока бездельникам Милона. А потом я обвиню его в насильственных действиях и отдам под суд.

- Его не осудят, - предрек Зосим.

- Разумеется. Но если Милон окажется под судом, то его исключат из списков кандидатов в консулы, [6] должность он не получит. А я тем временем стану претором. Неплохой план? А?

- Доминус, ты же собирался вечером поехать в Альбанскую усадьбу к сыну, - напомнил Зосим.

- Нет, не поеду. У меня, наконец, появилась возможность разделаться с Милоном. Один раз не удалось. Теперь получится. Кто упускает второй попутный ветер? Ну, скажи, кто?

- Я бы не рисковал, - нахмурился Зосим. - Мы сможем выставить не более тридцати бойцов. Наши самые лучшие гладиаторы сейчас в Риме.

- Кроме Полибия, он один стоит десяти, - напомнил Клодий. - Не суетись, Зосим, все получится. У нас же с тобой всегда все получалось. Сам посуди, мне быть претором при консуле Милоне - это же смешно. Тогда уж лучше совсем не избираться. Так что пускай Милон сядет на скамью обвиняемого в траурной одежде. А я - в курульное кресло, [7] отделанное золотом и слоновой костью. Вели собираться. Поскорее! Полибия предупреди!

В усадьбе началась суматоха: рабы бегали и кричали, демонстрируя показное усердие; управляющий орал на всех без разбору; ребятня путалась под ногами. В Город с хозяином отправлялись тридцать человек. Зосим записал имя каждого на вощеной табличке и пометил, кому из рабов что нести. Носилок не брали: сам сенатор Публий Клодий, его гость Кавсиний Схола и клиент [8] Гай собирались ехать верхом.

Зосим был мрачен: ему не нравилась вся эта затея. Выезжали слишком поздно и могли не добраться в Город до темноты, да и людей с собой брали маловато, по нынешним временам тридцать человек - не ахти какая охрана. Предстоящая встреча с Милоном и драка тоже не сулили ничего хорошего. Милон - человек опасный, хотя многие не принимают его всерьез. Однажды он уже нанес Клодию чувствительный удар. Но Зосим знал, что отговаривать патрона [9] от затеи - дело бесполезное.

Зосим направился в конюшню, проверить, готовы ли лошади, но его остановила женщина в длинной тунике до пят и в черном гиматии, [10] черном, как ночь или вороново крыло. Женщина эта, совершенно незнакомая, еще нестарая и даже миловидная, положила руку Зосиму на плечо и торжественным голосом сообщила:

- Сегодня утром родился двухголовый теленок, и я этого теленка только что видела.

- Ну и что? - Зосим усмехнулся. О двухголовых телятах, волках, землетрясениях, облаках серы и каменных дождях непрерывно толковали все последние годы. Он сам видел, как кровавый пот выступил на статуе Меркурия, и кровь с мрамора стирали губкой.

Женщина смотрела на Зосима в упор, не мигая. Ее темно-оливковое лицо - оттенок скорее Востока, нежели Италии, - обрамляли черные кудри. Зосим даже сквозь шерстяной плащ чувствовал, как горяча ее ладонь. Незнакомка походила на служанку, но из тех, что сами руководят господами.

«Не рабыня, скорее - вольноотпущенница. Как я», - уточнил про себя Зосим. Он всегда все уточнял, ибо был человеком обстоятельным.

- Так в чем дело? - Он раздраженно стряхнул ее руку с плеча.

- Добрая богиня помнит обиды. - Женщина отступила, ее тонкие губы сложились в злорадную улыбку.

У Зосима от этой усмешки холодок пробежал по коже. Богов он чтил, особенно таких древних римских покровителей, как Добрая богиня. А вот его патрон перед Доброй богиней провинился. Много лет назад оскорбил смертельно. Но это для людей - много лет, для богов - миг единый.

Женщина повернулась и пошла из усадьбы к Аппиевой дороге, что-то бормоча. Зосим кинулся вслед за нею и нагнал уже возле придорожной гробницы. Гробница была старой, яркое италийское солнце сделало мрамор янтарным, дожди почти смыли рельеф: с трудом угадывались фигурки многочисленных гениев с опущенными факелами.

- Почему Добрая богиня? Ее празднества давно миновали.