Владимир Березин
Обходчик
Связи не было уже месяц. Каждое утро он с надеждой смотрел на экран, но цветок индикатора всё так же был серым, безжизненным.
Может, спутник сошёл с орбиты и стремительно сгорел в атмосфере — вместе со своими электронными потрохами, всеми надеждами на человеческий голос и всеми буквами, летящими через околоземное пространство. Или что-то случилось с ближайшей точкой входа.
Может, спутник в последний момент одумается и вернётся на место. Или неисправное звено заместится другим — включится, скажем, резервная солнечная батарея, и всё восстановится. Но цветочек в углу экрана по-прежнему обвисал листиками, оставался серым. Ответа не было.
Вокруг была ледяная пустыня и — мёртвый Кабель, который Обходчик должен был охранять.
Когда-то, до эпидемии, Кабель был важнее всего в этих местах.
Вдоль него каждый день двигался на своей тележке Обходчик. Кабель охраняли крохотные гусеничные роботы (впрочем, забывшие о своих обязанностях как только возникли перебои с электричеством) и минные поля, которые в итоге защитили не Кабель, а Обходчика.
Когда началась эпидемия, уединённый характер службы спас его — толпы беженцев, что шли на Север, миновали эти места.
Несколько банд мародёров подорвались на минных полях, которые шли вокруг Кабеля и были густо засеяны умными минами ещё до появления Обходчика — чтобы предотвращать диверсии. Все диверсанты давно приказали долго жить, но и теперь мины оберегали Обходчика от прочих незваных гостей.
Лихие люди давно пропали. Видимо, эпидемия добралась и до них, и они полегли где-то в полях, в неизвестных никому схронах или мумифицировались в пустых деревнях.
Обходчик забыл о них, как забыл и о минных полях. Он не боялся — умная смерть на расстоянии отличала его биоритмы от биоритмов пришельцев.
А только шагнёт чужой внутрь периметра — из-под земли вылетит рой крохотных стрел, разрывая броню, обшивку машины или просто человеческое тело.
Мелкое зверье поле смерти пропускало, а крупное тут давно перевелось.
Давно Обходчик сидел на своей станции, потому что идти ему было некуда.
Не уходит зверь в неизвестность из тёплой норы, не покидает сытную кормушку — и человеку так же незачем соваться в мир, который пожрал сам себя.
Связь с внешним миром была безопасной — этот мир людей выродился в движение электромагнитных волн.
Обходчик, проверив своё хозяйство — тёплицы, генераторы и отопительную систему, — усаживался за экран. Там, плоские и улыбчивые, жили настоящие люди. К несчастью, у Обходчика в прошлом году сломался микрофон, и он не мог по-настоящему переговариваться со своими собеседниками.
Обходчик слышал голоса внешнего мира, а сам отвечал этому миру, стуча по древней клавиатуре.
Откликались всего четверо.
От эпидемии спаслись немногие, настолько немногие, что человечество угасало; Старик, Близнецы, Доктор. И Ёжик.
Старику было чуть за двадцать — он сидел в развалинах метеорологической станции в Китае.
Близнецы — две сестры — жили на бывшей нефтяной платформе в Северном море. Они купили её ещё до эпидемии, и это уединение сохранило им жизнь.
Доктор выходил на связь из пустыни, полной причудливо разросшихся кактусов. Правильнее было бы сказать «из-под пустыни», потому что он уже много лет жил внутри огромного подземного города. Ему не надо было в страхе преодолевать тайные ходы, заваленные мумифицированной охраной — подземный город стал его рабочим местом и жильём задолго до эпидемии.
Потом появилась Ёжик.
Ёжик стучала по клавишам из Южной Европы, из маленького городка на Адриатике.
Обходчику иногда было мучительно обидно, что машина у неё старая машина, безо всякой акустики, да и он был лишён микрофона. Но в этом двойном отрицании он находил особый смысл. Он старался представить тембр её голоса, его интонацию — и это было лучше, чем знать наверняка.
Волхвы странно распорядились своими дарами — дав одному возможность только слышать, а другому не дав возможности говорить.
Остальные могли болтать под равнодушным взглядом видеокамеры и умещать свои голоса в россыпи цифровых пакетов — Обходчик и Ёжик были едины, у обоих не было камер. У Обходчика вовсе отсутствовала нынешняя фотография — он нашёл своё лицо на старом сайте своей школы, и теперь лопоухий мальчик с короткой стрижкой молча смотрел на Старика, Близнецов и Доктора, которые шевелили губами в неслышной речи.
Фотография Ёжика была поновее — девушка была снята на каком-то пляже, с поднятыми руками, присев в брызгах накатывающейся волны. Снимали против солнца — оттого черты лица были нечётки.
Это очень нравилось Обходчику — можно было додумывать, как она улыбается и как она хмурится.
Они были на связи часами — и в этом бесконечном «Декамероне» истории бежали одна за другой. Когда заканчивал рассказ один, другой перехватывал у него эстафету — через год они даже стали одновременно спать, — не обращая внимания на часовые пояса.
Но Обходчик и Ёжик, инвалиды сетевого разговора, вдруг научились входить в закрытый, невидимый остальным режим — Ёжик нашла прореху в программе диалога и намёками дала понять Обходчику, как можно уединиться.
И вот однажды Ёжик написала ему паническое письмо.
— Ты знаешь, по-моему, мы говорим с ботами.
— Почему с ботами?
— Ну, с ботами, роботами, прилипалами — неважно. Я тестировала тексты старых разговоров — и это сразу стало понятно. Мы говорим иначе, совсем иначе, чем они.
— А как же?
— Не в том дело, что мы говорим в разном стиле, а в том, как мы меняемся. Я сохраняю все наши разговоры, и знаешь что? Ты заметил, мы говорим всё больше? Для нас ведь нет никого за пределами экранов, но мы с тобой говорим по разному — а они повторяются. Но это ещё не всё — все они говорят всё естественнее.
— То есть как?
— Они раньше писали без ошибок, а теперь стали ошибаться — немного, совсем чуть-чуть. Почти как люди. То есть они накапливают память о наших с тобой случайных ошибках и описках. Будто раньше у них был только идеальный словарь, а теперь мы что-то записали в него.
— И что? Это мистификация?
— Не обязательно — это просто бот, программа, отвечающая на вопросы. И она обучается — берёт и у тебя и у меня какие-то обороты речи.
— Да кому это нужно?
— Да никому. Просто в сети были несколько ботов, и вот оставшись без хозяев, они реагируют на нас. Они питаются нами, как электричеством.
Обходчик тогда долго не мог примириться с этой новостью. Стояла жара, с холмов к станции ветер приносил запах сухого ковыля, знойного высыхания трав. Но Обходчик не чувствовал запахов, не страдал от жары — его бил озноб.
Человечество ссохлось, как старое яблоко, сжалось до двух людей, что стучали по клавишам, не зная, как звучат голоса друг друга.
Он не подал виду, что знает тайну.
Всё так же выходил на связь с Доктором и Близнецами, нервничал, когда Старик опаздывал или спал.
Но теперь слова собеседников казались иными — безжизненными, как тот Кабель, который он должен был охранять.
Иногда ему приходила на ум ещё более страшная мысль — а вдруг и Ёжик не существует. Вдруг он ведёт диалоги с тремя программами, а, отвернувшись, за кулисами корчит им рожи с чётвёртой — просто более хитрой и умной.
Он гнал от себя эту параноидальную мысль, но она время от времени возвращалась.
Буквы всё так же летели через спутник, складываясь в слова и предложения.
Обходчик хотел выучить ещё какой-нибудь язык — например, язык Ёжика.
Это было не очень сложно — много учебников всё ещё лежали в сети.
Сайтов в сети становилось всё меньше, но некоторые сервера имели независимые источники энергии — от человечества осталась его история. Тетрабайты информации, энциклопедии, дневники и жизнь миллиардов людей — он читал рецепты, по которым никогда бы не сумел ничего приготовить, рассказы о путешествиях, которые никогда не смог бы совершить, видел фотографии давно мёртвых красавиц — он купался в этой истории и знал, что никогда не сможет проверить, реальны ли его собеседники.
Роман с Ёжиком развивался — он прошёл свою стремительную фазу, когда они сутками сидели, стуча по клавишам. Теперь они стали спокойнее — к тому же тайна приучила их к осторожности.
Они не боялись потерять собеседников — вдруг боты, когда их раскроют, исчезнут, — тут было другое: они просто до конца не были уверены в догадке.
Цепь домыслов, вереница предположений — всё что угодно, но не точный ответ.
Собеседники продолжали рассказывать друг другу истории. Иногда они снова принимались играть в «веришь-не-веришь».
Нужно было стремительно проверить истинность истории, вытащить из бесконечной сети опровержение — или поверить чужой рассказке.
Однажды речь зашла об одиночестве. Доктор подчинил себе военно-картографический спутник и принялся искать следы других людей. Он выкладывал сотни снимков — и ни на одном не было жизни.
Вырастал куст, падала стена заброшенного дома, но человека не было нигде.
Тогда они раз и навсегда договорились о своей смерти — и о том, что если кто-то исчезнет, то остальные не будут гадать и строить предположений.
Обходчик просто согласился с этим — речь о смерти вели Старик и Доктор. Доктор нашёл где-то никому неизвестную цитату. Там, в давно забытой книге, умирающий говорил: «Это не страшно», приподнимался на локте, и его костистое стариковское тело ясно обрисовалось под одеялом. «Вы знаете, не страшно. Большую и лучшую часть жизни я занимался изучением горных пород. Смерть — лишь переход из мира биологического в мир минералов. Таково преимущество нашей профессии, смерть не отъединяет, а объединяет нас с ней».
