Вулрич Корнелл

У ночи тысяча глаз

В смерти в общем-то нет ничего ужасного. Весь ужас в том, что она представляется нам ужасной.

Часть первая

Глава 1

Встреча

Каждый раз, возвращаясь домой, он шел берегом реки. Около часу ночи. Когда ты молод, это вполне естественно: идешь себе, смотришь на воду, поглядываешь на звезды. Даже если ты детектив и, строго говоря, не имеешь к звездам ни малейшего отношения.

Закончив работу, он мог бы, как все, сесть в автобус. Ведь путь вдоль реки не близкий — приходится делать небольшой крюк. Однако его это не смущало. А чем плохо? Спешить некуда, идешь, насвистываешь. Плещется вода, а звезды, отражаясь в ней, кажутся такими яркими, что взгляд не оторвешь. И помечтать можно — что в том плохого, если тебе уже за двадцать, но нет еще тридцати. А в автобусе, среди своих? Какие там мечты!

Вот почему он любил ходить у реки. Ходить каждую ночь — в час или чуть позже. А когда к чему-то привыкаешь, непременно случается такое, что выбивает тебя из колеи, а то и вообще круто меняет всю твою жизнь.

Звали детектива Шон. Окружающие его не всегда понимали. А кто, собственно, может понять другого? Впрочем, особенно и не старались: времени не было. Случалось, кто-нибудь спросит после службы:

— Эй, Шон, нам не по дороге?

— Нет, я, как всегда, пойду вдоль реки.

А вслед ему летели реплики. Впрочем, не обидные, вроде: «Чудила» или «Мечтатель, что с него возьмешь!». Кто-то соглашался, кто-то — нет. Стоило ли придавать значение всяким пустякам, которые ни на службе, ни на дружбе не отражаются! Поговорят, поговорят, да и снова забудут месяца на два. Глаз это никому не кололо.

И вот опять — он, река и ночь, как было уже много-много раз. Идет легким шагом, тихонько насвистывая. Не заунывно, не назойливо, правда, не очень чисто, если говорить о мелодии. И всегда один и тот же мотивчик: «Покажи мне дорогу домой». Может ли быть лучшее сопровождение, когда в одиночку идешь вдоль реки, кругом — ни души, полнейшая тишина. Только ты и звезды, от которых нельзя оторвать глаз.

Сегодня их мерцало гораздо больше, чем обычно, — ни одной, верно, не осталось в запасниках. Иногда даже казалось, что они вплетены в блестящую чешуйчатую ткань, брошенную в черное небо. С самого верха небесного свода она ниспадала подобно утесу, а дальше, разворачиваясь, полого опускалась, превращаясь в мост, который тянулся по городской стороне реки, выделявшейся на фоне темного противоположного берега с растворившимися сейчас во мраке полями и перелесками. Высоко над рекой гирляндами висели огни бульваров, похожие на редкую нитку блестящих бус. Иногда между светящимися бусинами проплывал крохотный огонек — это на большой скорости проносилась машина, хотя с того места, где находился Шон, казалось, что он едва ползет.

Вдоль набережной, по которой шел Шон, где-то в глубине тянулись в темноте кирпичные укрепления города, прошитые тут и там, на разных расстояниях и уровнях, оранжевыми точками. Перед цитаделью проходила двух- или трехрядная автомобильная дорога. От реки ее отделяла широкая полоса деревьев, и в темени молодой июньской листвы просвечивали яблочным, ярко-зеленым взрывом фонари. Их огни бросали серебряные отсветы на брусчатку тротуара, по которому шагал Шон. Каменный парапет, доходивший ему до пояса, обрывом уходил к черной глубокой воде.

В общем, как можно себе представить, у Шона был весьма подходящий антураж для того, чтобы насвистывать, поглядывать на звезды и мечтать. А почему бы, в самом деле, не помечтать, когда идешь домой ночной порою и тебе двадцать восемь лет?

Итак, он шагал по тротуару, на котором весело чередовались полосы света и тени. Неожиданно взгляд его остановился на одном из светлых пятен: ему показалось, как порой бывает с каждым, что под ногами у него деньги. Однако ноги по инерции пронесли его мимо: наклонишься, чтобы поднять, а там грязная бумага.

Однако свист его прервался, Шон замедлил шаг, повернул назад и все-таки нагнулся. И надо же! Бумажка оказалась тем, на что походила. Пятидолларовый банкнот.

Шон свистнул. На сей раз его свист был коротким и немелодичным. Внимательно осмотрев банкнот с обеих сторон, он хотел уже сунуть его в карман брюк. Однако не успел, увидел, что навстречу ему по тротуару, подгоняемое легким ветерком, что-то движется и движется рывками — пробежит немного, остановится, а то и покрутится на месте, потом снова побежит. Шон подождал и остановил ногой еще одну бумажку. Опять банкнот, только теперь долларовый.

Склонив голову набок, Шон бросил взгляд вдоль тротуара, чередованием темных и светлых полос напоминавшего железнодорожное полотно, убегающее к мосту. Впереди — никого и ничего.

Шон прибавил шагу, держа два банкнота в руке, но уже не насвистывая. И снова остановился, подобрал третий. Теперь он почти бежал, и вдруг — опять. Три в одной руке и один — в другой. Шестнадцать долларов. Он собирал их, словно листья.

Впереди показался мост. Брусчатый тротуар висел уже над водой, так же как и сопровождавший его парапет, — основания под ними не было. Не было и земли, а потому деревья кончились. Зато здесь сияло больше огней — по одному с каждой стороны стояли орнаментальные фонарные столбы. Дальше сплетением и перекрестьем балок темнела громада моста, и дорога уходила в него, словно в туннель.

На мост Шон идти не собирался. Он всегда огибал его и шел дальше, оставаясь на городской стороне мыса, от которого отходило это сооружение. Но не всегда, а точнее — никогда еще не приходилось ему подбирать здесь деньги, причем сразу обеими руками.

И тут что-то сверкнуло, будто одна из крохотных небесных звездочек вонзилась в тротуар. Шон наклонился, чтобы разглядеть получше, а когда выпрямился, то держал в руке кольцо с бриллиантом. С единственным камнем, но большим и чистой воды.

Он внимательно огляделся по сторонам. По-прежнему никого и ничего. И вдруг взгляд его привлекло нечто такое, что нарушало ровность и плоскость линии парапета, возвышаясь над ним. Что-то неподвижное, темное и бесформенное. К этому предмету Шон и направился. Он находился не так уж и далеко; под одним из фонарных столбов. И только подойдя ближе, понял, откуда взялись и эти деньги, и этот перстень. Перед ним возникла черная женская сумочка из мягкого материала, возможно из замши. В подобных вещах он не очень-то разбирался, но на вид сумочка казалась дорогой. На ней красовалась витая монограмма из какого-то блестящего камня, о котором ему еще предстояло узнать, поскольку прежде тот ему не встречался, — камень под названием марказит, или лучистый колчедан.

Без сомнения, сумочку не уронили нечаянно и не потеряли, иначе та лежала бы на тротуаре. Но она не лежала, а стояла на парапете, причем была перевернута и открыта, к тому же смята посередине, словно бы для устойчивости. Казалось, владелица специально распахнула ее и опрокинула на парапет, чтобы изнутри все вывалилось, а потом сгребла содержимое и высыпала поверх сумки да так и оставила, будто хотела сказать, что ни в чем она больше не нуждается.

Многочисленные предметы под сумкой и рядом с ней были из тех, которые, по его разумению, дороги сердцу женщины, например: металлическая пудреница, маленький флакончик-ампула, еще недавно содержавший духи, а теперь разбитый и источавший сладостный аромат. Кто его знает, конечно, что у этих женщин на уме, но зря такие вещи вроде бы не выбрасывают. Видно, дело дошло до крайности. Еще рядом с сумочкой лежала толстая пачка бумажных денег, которую и расшвыривал налетавший бриз. Шон прихлопнул пачку ладонью, а потом сунул в сумку.

Его внимание привлек еще одни небольшой предмет, оказавшийся поодаль, — вряд ли он просто вывалился. Черный шелковый шнурок, вернее, два шнурка, а между ними размером с ноготь большого пальца крошечный циферблат в обрамлении бриллиантов. Наручные часы. Их вид мог рассказать все, что нужно, тому, кто умел разбираться в подобных вещах. Один шнурок вместе с корпусом часов лежал на парапете, второй сиротливо свисал с него. Когда Шон их поднял, стекло так и осталось на камне кучечкой белого порошка. Снимая часы с руки, владелица, должно, быть, взялась за конец шнурка и резко стукнула о камень да там и бросила. Шон поднес их к глазам и прищурился, разглядывая циферблат в бледном отраженном свете. Стрелки показывали 1 час 8 минут. Они больше не двигались. Шон бросил взгляд на свои часы. На них было 1 час 12 минут. Значит, всего четыре минуты назад время для кого-то остановилось.

И тут он увидел ее.

Только не на пешеходной дорожке — та, насколько хватал глаз, была пуста. Женщина стояла на парапете, выпрямившись во весь рост, но не бросалась в глаза. Ее почти закрывала одна из массивных каменных опор, шедших через равные интервалы друг за другом на протяжении всего моста и поддерживавших стальные фермы, из которых состояла эта громадина.

Ветерок трепал подол ее платья, и издаваемый им звук привлек внимание Шона, когда его взгляд обследовал пустую перспективу. Она же его вообще не видела, так как находилась на противоположной стороне моста, к тому же стояла спиной к нему и смотрела на воду.

Вот она наклонилась, приподняв согнутую в колене ногу, сняла туфлю, которая глухо стукнула о камень, выпрямилась. Потом согнулась другая нога, и упала вторая туфля. Хотя обе туфли легли почти беззвучно, не услышать, как они шлепнулись, в царившей полной тишине было просто невозможно.

Красный огонек мелькнул у нее за спиной — резко отброшенная назад сигарета, описав кривую, погасла и исчезла. Кончено — больше и отказываться не от чего.