Иржи Грошек

Большая реставрация обеда

Образ

Помпеи. Дом Хирурга

«Кто это днем шатается на своих двоих?!» – спрашивает сфинга.

Дом Хирурга назван так потому, что в нем нашли довольно большой набор хирургических инструментов. Расположен в Помпеях на Консульской улице, неподалеку от Геркуланских ворот. Из картин, украшающих этот дом, любопытна одна, находящаяся в комнате № 10. На этой картине две девушки и мужчина заняты какой-то литературной работой: девушки рассматривают папирус, у мужчины в руках таблички для письма…

Боги, не гневайтесь на меня все сразу – станьте в очередь. Неприятности должны следовать одна за другой, как левая нога чередуется с правой. Как буквы составляют слово. Как волны бьются о берег. Как предложение следует за предложением. Поэтому, боги, не торопитесь – грехов у меня на всех хватит.

Начнем хотя бы со следующего эпизода… В тот день я рассматривал два папируса и размышлял – куда присобачить им лапки в виде прологов и эпилогов. Папирусы, словно пожеванные крокодилами, я выкупил у торговца петрушкой на городском рынке. Этот зеленщик отмечал на оборотной стороне древних манускриптов – сколько пучков травы он продал сегодня и почем. «Палка, тире, две палки», – что в переводе с аграрного означало: «за один пучок петрушки получено две монеты». Как говорил Гиппократ, если общаешься с идиотами – будь проще. Я тут же нагреб из петрушки нехилый такой стожок и потребовал его упаковать… От подобных амбиций мой зеленщик пришел в полнейшее замешательство. Во-первых, он никак не мог уразуметь – за каким дьяволом мне понадобилось такое количество петрушки. А во-вторых, зеленщик не решался расстаться с корзиной, в которой таскал свой товар на рынок. О папирусе как упаковочном материале он и не думал.

– А почем нынче петрушка? – засомневался зеленщик, предполагая, что продешевил.

Он принялся озираться по сторонам и шлепать губами, призывая на подмогу сотоварищей-зеленщиков, да тщетно. Никто не обращал на него внимания.

– Эх, – посетовал зеленщик и попытался улизнуть от меня в потусторонний мир, то есть впасть в прострацию и от души почесать свой затылок.

– Петрушку в таком количестве можно унести, обернув папирусом, – намекнул я.

Зеленщик остановился на полдороге в абсурд и завис с рукою у затылка. О чем-то поразмыслил, сделал ход конем и свернул к идиотизму.

– Обернуть, конечно, можно… – зеленщик принялся скрести свой затылок с остервенением, – но тут содержатся ценные записи. Бухгалтерского характера, – добавил он и воздел палец к небу.

Я проклял Юпитера-громовержца, проклял Венеру любвеобильную, проклял Меркурия-свеклоторговца и стал проклинать зеленщика… Польщенный такими сравнениями, простой сельский труженик тут же завернул мне петрушку в папирус. И незамедлительно вытащил из корзины второй манускрипт – со свежим укропом…

Далее зеленщик был подвергнут тщательному обыску и допросу. Где, при каких обстоятельствах и на каком огороде он выращивает такие дивные папирусы? Но ничего вразумительного от него не удалось услышать, кроме истории о прилежном ученике:

«Один школяр отправил своему учителю богатый по виду подарок аж в четырех мешках. Со всеми дорожными приключениями груз прибыл на родину педагога, в славный город Афины. Почтенный учитель поспешил за подарками в порт и одиннадцать олимпийских стадиев тащил эту кладь до своего дома, пуская слезу от натуги и умиления. Каково же было изумление старика, когда вместо заморских сладостей он обнаружил в мешках только рукописи своего ученика. „Во имя Аида, недоумок! – воскликнул учитель. – Зачем ты прислал мне столько пергаментов, исписанных мелким почерком?!!“ Ответ обнаружился в сопроводительной записке: „О дорогой мой учитель! Долгих лет Тебе жизни! В этих мешках содержится поток моего сознания, пробужденный Твоими лекциями. Не сочти за труд, дорогой учитель, окунись в этот поток и выбери пару страниц, достойных к опубликованию. И да пребудет Твой дом в радости! И да вернется к Тебе отменное здоровье!“ Несчастного учителя тут же разбил паралич…»

– Отсюда диагноз… – сказал зеленщик, – собака лает, ветер носит! Укроп растет, а петрушка зеленеет! И всякая филькина грамота мне, извините, неинтересна. Эти папирусы я подобрал на рынке и не имею понятия – о чем там написано.

Здесь зеленщик неодобрительно посмотрел на меня, вытряхнул из корзины мусор и удалился в сельскую местность. Я же, весьма довольный своими покупками, помчался домой, где незамедлительно приступил к изучению оных папирусов. Очистил от грязи, разгладил по всей длине и с возмущением констатировал, что некогда эти папирусы составляли единое целое, вроде письма неизвестного автора – неизвестному адресату, да только центральная часть манускрипта затерялась где-то в капусте. Не имея желания возвращаться на городской рынок и рыться в отходах, я принялся сравнивать левый фрагмент с правым, и в результате недюжинных филологических усилий у меня образовался некий текст, правда с большим оврагом посередине…

Я приеду к тебе на обед,……………но и тут – в меру.

Хочу тебе рассказать об одном литераторе,……………Он был завален,

по стилю.……………Как обычно,

Литератору приснилось,……………в ночной тиши.

Представилось ему,……………ящик со свитками,

входит Нерон……………вынул первую книгу,

уселся на ложе,……………И дочитал ее до самого конца!

То же самое сделал со второй и третьей……………а затем ушел.

Литератор истолковал это так,……………писание его закончится.

В нашем обеде пусть все будет в меру.……………время, за ним проведенное.[1]

В подобном виде эта поэма никуда не годилась. Поэтому, недолго думая, я разыскал среди собственных свитков подходящий по виду «огрызок», втиснул его в середину и стал присобачивать – одно, извините, к другому. Как оказалось, новый фрагмент был из «Милетских историй» циника Аристида, что тоже, можно сказать, – подарок судьбы для непорочной девушки… И тем не менее огрызок из этих поганых «историй» приклеился к моим папирусам просто великолепно!

Я провозился над компиляцией часа два, покряхтывая от удовольствия, и в результате получился целиковый манускрипт, вполне пригодный для продажи. А вычитая клейстер из ласточкиного помета, копну петрушки и стожок укропа – я оставался при неплохих барышах. Что же касается самого текста, то теперь он выглядел так:

«Я приеду к тебе на обед, ЧТОБЫ СПЛЕСТИ НА МИЛЕТСКИЙ МАНЕР РАЗНЫЕ БАСНИ, но и тут – в меру. Хочу тебе рассказать об одном литераторе, КОТОРОГО ДАРОМ НАКОРМИЛИ ХОРОШЕЙ ПОХЛЕБКОЙ И ОГРАБИЛИ СРЕДИ БЕЛА ДНЯ. Он был завален, ПО ОБЩЕМУ СЧЕТУ, ВОТ УЖЕ СОРОК ЛЕТ, КАК БЕДНЯЖЕЧКА ЭТА – по стилю. Как обычно, ЖЕНА, ПОБУЖДАЕМАЯ ПОХОТЬЮ, ПРИГЛАСИЛА ЕГО НА КРОВАТЬ. Литератору приснилось, ЧТО БОЧКА-ТО ЕГО СТАРОВАТА И МНОГО ТРЕЩИН ДАЛА в ночной тиши. Представилось ему, ЧТО, ОТКОРМИВШИСЬ ЗА СЧЕТ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЩЕДРОСТИ, КАК ящик со свитками, ЛЕЖИТ ОН НА ДИВАНЧИКЕ И СОБИРАЕТСЯ ОБЕДАТЬ, КАК ВДРУГ входит Нерон И ГОВОРИТ: „МИЛОСТИ ПРОСИМ!“ С ЭТИМИ СЛОВАМИ ОН вынул первую книгу, уселся на ложе, ПОЗВАЛ СЛУЖАНОЧКУ: „ИДИ СЮДА, ДРЯНЬ ТАКАЯ!“ И дочитал ее до самого конца! То же самое сделал со второй и третьей СЛУЖАНОЧКОЙ, ПОКУДА ЛИТЕРАТОР ПЛАВАЛ В МОРЕ СООБРАЖЕНИЙ, а затем ушел. Литератор истолковал это так, ЧТО ДЛЯ РАДОСТНОГО НАСЛАЖДЕНИЯ НАПОДОБИЕ ВЕНЕРЫ писание его закончится. В нашем обеде пусть все будет в меру. НЕ ХВАТАЕТ ТОЛЬКО СИГНАЛЬНОЙ ТРУБЫ, ЧТОБЫ ВЫЗВАТЬ НА БОЙ время, за ним проведенное. СЖАЛЬСЯ, СКОРЕЕ ПРИДИ МНЕ НА ПОМОЩЬ! О МУЗА!»

И если не обращать внимания на некоторые шероховатости и нестыковки – свежеиспеченный текст мне понравился. Тем более что про Музу я приписал самостоятельно, поддавшись внезапному поэтическому порыву.

Весьма довольный блестящими результатами, я отложил состряпанный экземпляр для просушки и стал прикидывать – сколь за него можно содрать с любителей античной словесности… Как тут прислужница доложила, что мною интересуется некая дама и эта дама ожидает меня в гостиной.

– Тысяча драхм! – заявил я.

– Черта с два! – возразила прислужница. – Только по любви!

Конечно, я думал о стоимости подделки, а вот прислужница была о себе очень высокого мнения. И, чтобы не продолжать этот бессмысленный диалог, я поспешил в гостиную с определенной целью… Надо было разведать – какая именно дама ждет не дождется меня и хочет заработать по шее ввиду прерванных научных размышлений. Прибыл на место предполагаемого смертоубийства и никого там не обнаружил…

– Я видела сон, – вдруг прозвучало из-за колонны.

Надо признаться, что с давних пор я подрабатываю главным специалистом по онейрокритике, то есть толкованию грез. Поэтому всяческие некроманты и уайт-спириты лезут в мой дом с целью поделиться увиденными во сне извращениями. То ли жалеют, что не было этого наяву, то ли хотят потрепать мне нервы.

«Видела сон…» – эка новость! Да тысячи граждан пробуждаются с мерзостным ощущением, что их облапошили. Люди необразованные видят во сне, как творят они гениальные сочинения. А наяву – двух слов связать не могут. Или, наоборот, известному сочинителю, как гром среди ясного неба, привиделся следующий ямб: «Наступит однажды нежданное вдруг!» Он подумал: «Что за бред?!!» Разочаровался в литературе, занялся разбоем, был схвачен и казнен…

– Сон? – ухмыльнулся я. – Только и всего?..

Некая замужняя женщина употребляла неразбавленное вино в больших количествах. А наклюкавшись, падала на спину и храпела до утра без задних ног. Но однажды она увидела – сон. А во сне – гиппокентавра. Не ведая, как можно истолковать подобного зверя, женщина обратилась ко мне. «Тебя интересует, что означает гиппокентавр?» – спросил я. «Нет! – отмахнулась женщина. – Меня беспокоит его наглая рожа! Скажи мне, кудесник, если гиппокентавр пренебрегает супружескими обязанностями – куда он шляется по ночам? К любовнице или в мой винный погреб?!»