Дороти Гарлок

Здесь царствует любовь

Пролог

— Сэм! Сэм!..

Молодая женщина в просторном домотканом платье бежала по петляющей вдоль высоких дубов тропинке. Она с легкостью перепрыгнула через валявшуюся на земле большую ветку и неожиданно оказалась прямо в объятиях поджидавшего ее мужчины. Залившись от смущения краской, она почувствовала трепет, охвативший ее при прикосновении к сильной, мускулистой груди мужчины.

— Девочка ты моя сумасшедшая, — проговорил он, чуть отстраняя ее. — Сколько раз повторять, что тебе не следует скакать, подобно лягушонку. Ты же можешь упасть и повредить что-нибудь себе… или ребенку.

Голос его, мужественный, даже грубоватый, благодаря шотландскому акценту звучал мелодично.

— Сэм! — страстно зашептала женщина. — Я так счастлива, что мне даже страшно, Сэм.

— Страшно? — так же тихо, склонившись к самому ее уху, спросил мужчина.

— Да. Мне все время кажется, что может произойти что-то ужасное. Это лето было самым счастливым в моей жизни, Сэм! Но ведь так не должно быть… Это неправильно… — произнесла она дрогнувшим голосом. — Джей Эр на войне с мексиканцами, а я так безумно счастлива. А жена ведь должна пребывать в печали, когда уезжает муж. Представляешь, Сэм, я порой ловлю себя на мысли, что не хочу его возвращения. Сэм даже поперхнулся от ее слов.

— Нет, милая моя. Ты наговариваешь на себя. Ты же не желаешь ему ничего худого на самом деле.

— А еще, Сэм, я думаю все время о Либби и мальчике. Нет, что-нибудь ужасное обязательно произойдет со мной за то зло, которое я причинила Либби.

— Не говори так, милая. В том иллюзорном мире, в котором она пребывает, Либби совершенно счастлива. Ты же знаешь, она никогда не была мне женой в полном смысле этого слова. В этом нет ее вины. Уж так получилось. Парнишка мне очень дорог, но и этого ребенка я уже люблю. — Сэм положил большую ладонь на слегка округлившийся живот. — Если твой муж не вернется, я позабочусь и о тебе, и о малыше, дорогая моя.

Мужчина прижал женщину к себе. Руки его заскользили по ее спине так ласково, что уже через мгновение она прильнула к его груди. Прерывистое от разгорающегося в ней пламени дыхание обожгло его губы.

— О, если бы это лето никогда не кончалось! — со страстью выдохнула она, окончательно теряя контроль над своим телом, которое само изогнулось в поисках еще большей близости с любимым.

— Такая любовь, как наша, не может быть грехом, — прошептал Сэм, почти потерявший способность дышать, и вдруг, подняв женщину на руках, сделал несколько шагов в сторону.

Еще через мгновение они лежали на мягкой траве, слившись в страстном поцелуе. Он целовал ее вновь и вновь. Целовал с такой горячей нежностью, как может целовать только по-настоящему любящий мужчина.

— Не надо думать, что хорошо, а что плохо во всем этом. Думай о том, что мы вместе сейчас, о том, как я люблю тебя.

Но и без этих слов все тревожащие Нэнни мысли о греховности их связи исчезли. Под напором страсти разум уступал. Некая плотина, до сих пор удерживавшая бурное половодье чувств, была прорвана. Губы ее прильнули к губам Сэма. Дыхание их смешалось. Сейчас для нее существовали только сладостная тяжесть его тела и дурманящий аромат мягкого травяного ковра, на котором они лежали. И еще всепоглощающее желание принадлежать ему. А потом, будто вспышка молнии, сказочное, не сравнимое ни с чем наслаждение, зародившееся внутри и разлившееся по ее телу.

Возвращение из волшебного мира чувств было неторопливым и приятным. Нэнни чувствовала обволакивающее тепло его сильных рук, слезы благодарности выступили на ее глазах. Она ощутила под своей щекой плечо любимого, такое сильное, с такой шелковистой кожей! Наслаждаясь умиротворением и покоем, которые она могла испытать лишь рядом с ним, Нэнни незаметно для самой себя погрузилась в сон.

Нэнни проснулась, и первым ее ощущением было то, что все вокруг вдруг непонятным образом изменилось. Некоторое время она лежала с закрытыми глазами, стараясь понять, почему она одна и отчего чувствует себя такой разбитой. Не было ни надежного мускулистого плеча, ни сжимающих ее в крепких объятиях сильных рук.

На дворе была поздняя ночь. Даже сквозь сомкнутые веки она ощущала утомительно-яркий свет лампы. Лежала она не на приятно пахнущей свежей траве — ее тело чувствовало грубое прикосновение жестких простыней. Единственное, что оставалось таким же, — ее влажные от слез глаза. Все остальное было другим. Она и сама была другая — легкая, будто перышко, летящее в какую-то неведомую даль. И от этого ощущения Нэнни почувствовала себя счастливой. Она знала, что летит туда, где скоро будет свободной от всех мук, знала, что ее ждут на небесах.

Нэнни открыла глаза и увидела склонившуюся над ней дочь.

— Ты спала, мама.

— Саммер[1]. — Она слегка улыбнулась. — Моя прекрасная Саммер.

— Тебе что-нибудь нужно, мама? — Мягкие, заботливые пальцы смахнули слезинки с лица Нэнни.

— Нет.

Голос больной женщины прозвучал тихо и печально. Она не могла скрыть разочарования от того, что очнулась в другом месте и в другом времени. В надежде вновь услышать страстный шепот, ощутить тепло и чувственную бурю Нэнни вновь закрыла глаза и тут же застонала от невыносимой боли. Нет, это время еще не пришло. Но придет… уже скоро… вот-вот.

В глазах матери появилось беспокойство. Протянув руки, она дотронулась до руки дочери.

— Скоро, — чуть слышно прошептала она, — скоро вы останетесь с Джоном Остином одни. Я хочу, чтобы вы поехали к Сэму Маклину. Разыщи его, Саммер, и расскажи, кто вы такие. Он вам обязательно поможет. Он позаботится и о тебе, и о Джоне Остине. В моей шкатулке лежит письмо, из которого ты узнаешь, как его найти…

— Мама… — Фиалковые глаза девушки наполнились слезами. — Мама… Нет!..

— Пообещай мне, Саммер, дай мне слово, что вы поедете к Сэму. Сэм… — Голос оборвался. Нэнни закрыла глаза, на этот раз уже навсегда.

Глава 1

В битком набитом дилижансе было нестерпимо жарко, особенно Саммер с ее длинными, густыми волосами, и она невольно вспоминала приятную прохладу своего дома в Пини-Вудс. Зато черные как вороново крыло волосы блестели на солнце, и это очень шло девушке. Весьма изящно сидело на ней и ситцевое платье. Маленькая, привлекательная и решительная, девятнадцати лет от роду, она ехала на Запад с оставшимся на ее попечении восьмилетним братом.

По лицу Саммер было видно, что она крайне устала. Ее клонило в сон, но обрамленные черными ресницами фиалковые глаза упрямо смотрели вперед. Она была решительно настроена не спать и непрерывно обмахивала шляпкой лицо дремавшего у нее на коленях мальчика.

Он был очень дорог ей, этот сумасбродный братишка. В сущности, она вырастила его одна. Отец погиб, когда малышу было всего три года. Как-то так получилось, что у повозки, которой управлял отец, неожиданно отлетело колесо, и их с матерью отбросило в глубокий овраг. Мать осталась жива, но повредила спину и, так и не оправившись от травмы, не вставала с постели. Ответственность за воспитание брата и забота о больной матери тяжелым бременем легли на хрупкие плечи четырнадцатилетней девочки.

Они с Джоном Остином проделали большую часть не такого уж и легкого пути из Пини-Вудс. Саммер смотрела на спящего братишку полными нежности и тревоги глазами, легкий ветерок от помахивания шляпкой колыхал влажные прядки на его лбу.

Напротив них сидела женщина лет пятидесяти. Впрочем, ей вполне могло быть и не более сорока. Трудно определить возраст женщин, живущих в этих местах. Постоянно разносимая ветром пыль въедается в их кожу, и лица выглядят морщинистыми и старыми уже через несколько лет работы на здешних фермах и ранчо.

Женщина фыркнула и отвернулась к окну. В том, что означает этот жест, сомнений не было: попутчица была раздосадована неразговорчивостью Саммер, так и не рассказавшей подробно свою историю. Несмотря на многочисленные расспросы, из девушки удалось выудить только то, что в Гамильтоне их с братом встретит друг семьи.

— Это хорошо. Гамильтон не самое подходящее место для одинокой девушки.

Саммер решила, что случайной спутнице вовсе ни к чему знать, что она получила письмо, подписанное просто: «С. Маклин». Не стала она рассказывать и об ошеломляющем известии, которое содержалось в том письме: они с братом являются владельцами небольшого участка земли с домиком. Послание было кратким и сдержанным. Но главное, что она его получила, и теперь все мысли девушки были обращены к этому клочку земли, на который Саммер возлагала такие надежды.

Разговор смолк. Молчаливой и спокойной казалась и сама местность, по которой они ехали. Глядя по сторонам, Саммер испытала острое чувство одиночества. О, она знала, что это такие. Это чувство она часто испытывала дома, особенно в те дни, когда, просыпаясь, начинала размышлять над постоянно мучившей ее дилеммой: что она должна будет делать в холодную ветреную ночь, когда умрет мама? Бежать за помощью и оставить пятилетнего мальчика смотреть на умирающую? Что выбрать: мать, часы жизни которой были уже сочтены, или маленького мальчика, у которого впереди вся жизнь? То, что это горе обрушится на них именно в холодную ветреную ночь, она почему-то не сомневалась. И не ошиблась. Только случилось это спустя почти три года после того, как она впервые задала себе те страшные вопросы. Милая, терпеливая мама, которая старалась ни малейшим звуком не показать своих мучений детям, покинула их с Джоном Остином три месяца назад.

Саммер длинными, изящными пальцами убрала волосы с лица брата, с печалью подумав, что у этого маленького создания нет никого, кроме нее, на всем белом свете. Впрочем, нет. Глаза девушки раскрылись шире, и в них зажглась надежда. Кроме нее, есть еще Маклин.

В памяти всплыли почти стершиеся уже сцены тех дней, когда она маленькой девочкой жила среди холмов с мамой. Отец верну