Альберт Голдман
The END. Загадка смерти Джима Моррисона
По официальной версии, 27-летний музыкант умер от сердечной недостаточности в своей парижской квартире в 1971 году.
Смерть Джима Моррисона — 3 июля 1971 года в Париже — произошла так незаметно, что слух о ней достиг менеджера певца в Лос-Анджелесе только через два дня. Когда звонок из Лондона разбудил Билла Сиддонса, он не принял его всерьез. С какой стати? Сообщения о смерти Моррисона стали таким же обычным явлением, как рассказы о встречах с летающими тарелками. Однажды прошел слух, что он ослеп или умер от передозировки; на следующий день он погиб в автокатастрофе, или попал в сумасшедший дом, или ему ампутировали обе ноги. Его опасная аура как бы предполагала все эти ужасные происшествия, и аура эта усиливалась его образом жизни, постоянно пьяным или под кайфом, постоянно вываливающимся из окон, или разбивающим машину, или недвусмысленно заявляющим, что он решил свести счеты с жизнью.
Однако после того, как Сиддонс перевернулся на другой бок и попробовал снова заснуть, ему не давал покоя какой-то тревожный импульс, который, в конце концов, заставил позвонить на парижскую квартиру, занимаемую звездой в течение последних четырех месяцев.
Памела Курсон, подружка Моррисона, ничего толком не объяснила, а сказала менеджеру "прийти немедленно", как будто он жил за углом.
Через три дня Сиддонс обратился к фанам Моррисона с обращением, обнародованным через фирму по связям с общественностью. "Я только что вернулся из Парижа, — заявил он, — где присутствовал на похоронах Джима Моррисона. Джима похоронили после простой церемонии, на которой присутствовали только самые близкие друзья. Первоначальная информация о смерти и похоронах не оглашалась, поскольку те из нас, кто его любил и близко знал как человека, хотели избежать той шумихи и клоунады, которая окружала смерть таких личностей, как Дженис Джоплин и Джимми Хендрикс".
Действительно ли смерти Джоплин и Хендрикса были окружены «клоунадой»? Не думаю. Были шок и ужас, горе и любопытство, но «шумиха» вокруг этих смертей была связана с их причиной — применением наркотиков. Если 27-летний Джим Моррисон умер, как утверждал пресс-релиз, "мирно, от естественных причин… на руках у своей жены Пэм, после обращения к врачу по поводу проблем с дыханием", с какой стати бояться шумихи?
На самом деле смерть Моррисона таила нечто большее, чем следовало из деликатного заявления Сиддонса: фактически ни один разумный человек не верил, что Джим Моррисон мирно скончался во сне от естественной причины. И все же даже теперь, через двадцать пять лет, мы точно не знаем, что произошло. Музыка Моррисона переживает возрождение, давшее вторую жизнь многим старым рок-звездам, его альбомы продаются лучше, чем когда бы то ни было, а его легенда рассказывается и пересказывается в целом потоке статей и книг, Моррисон увековечен в замечательном фильме Оливера Стоуна, и все же нам еще предстоит услышать убедительную историю его смерти. Смерть также имела для него не меньшее значение, чем жизнь; по сути дела для него это было одно и то же, потому что ни один представитель контркультуры, как при Моррисоне, так и до него, не жил с образом смерти, так глубоко запечатленным в уме.
От начала до конца своей короткой, но блестящей карьеры Джим Моррисон писал о смерти, говорил о смерти и изображал смерть на сцене. Его шедевр, зловещее, шаманское странствие духа под названием "The End" ("Конец"), полностью посвящен смерти и ее ассоциациям: отцеубийству, кровосмешению, наркотикам, любви и концу света. Смертью веет не только от его стихов, ее холодящее дыхание исходит также и от потусторонней музыки ДОРЗ, нередко напоминающей рок-н-ролльный танец смерти. Каждый, кто знал Моррисона, признавал, что на нем лежала печать ранней смерти, и постоянное предвкушение смерти отразилось в телеграмме, отправленной им 7 марта 1968 года, когда группа находилась на пике славы. В тот день служба новостей опубликовала текст телеграммы: "Джим Моррисон умер — чуть позже".
У Моррисона было множество причин для подобной мании смерти, и он мучительно пытался выразить их. Прежде всего, он рассматривал жизнь как попытку высвободиться из смертельных объятий безумия и бесчувственности, отупляющего воздействия повседневности, в которую все мы погружаемся после детства. В бунтарской и рискованной жизни таких поэтов андеграунда, как Бодлер и Рембо, в нигилистической философии Ницше он находил подтверждение собственному инстинктивному убеждению в том, что единственным способом прорваться к страсти, свету и экстазу была жизнь в опасности. Как бы то ни было, следует признать, что жизнь и искусство Джима Моррисона представляли собой непрерывный диалог со смертью, и отсюда следует абсурдность отношения некоторых авторов к его смерти как к событию малозначительному. Не знать того, как умер Джим Моррисон, — это все равно, что просмотреть трагедию, последний акт которой состоит из десятка различных черновых вариантов.
В результате такого подхода появилась биография поп-журналиста Джерри Хопкинса, представляющая собой безнадежную мешанину из слухов и предвзятых размышлений. Наиболее правдоподобные из этих историй Хопкинс назвал «официальными» версиями, не удосужившись объяснить, что именно обеспечивает их официальность. Очевидно, эту историю рассказала Памела Курсон за те несколько лет, которые отделяли ее смерть от смерти Моррисона.
В соответствии с этим рассказом Джим провел ранние часы вечера 2 июля за столом на террасе ресторана неподалеку от своей квартиры с Памелой, его подругой последних пяти лет, миловидной, веснушчатой, невинной на вид девчушкой из графства Орандж, Калифорния, сильно пристрастившейся к героину. С ним был старый приятель, Алан Роней, родившийся в Париже, кинотехник, который живет в Лос-Анджелесе, но в то время гостил у двух известных французских киношников — Жака Деми (режиссера "Шербурских зонтиков") и его жены Агнес Варда. После обеда Моррисон пошел один смотреть фильм, порекомендованный ему Ронеем, картину Рауля Уолша 1947 года под названием «Преследование», вестерн в стиле "черного кино" с Робертом Митчумом в главной роли.
Когда Моррисон вернулся домой поздно вечером, его немного вырвало кровью. Памелу это не слишком обеспокоило, потому что такое раньше уже случалось без особых последствий. Когда он сказал, что собирается принять ванну, она отправилась спать. В пять часов утра она проснулась и нашла его в ванне, "его руки лежали на керамических бортах, голова была откинута назад, длинные мокрые волосы спутались, мальчишеская улыбка застыла на чисто выбритом лице". Поначалу Памела подумала, что он разыгрывает одну из своих зловещих шуток, но затем позвонила в реанимационное отделение пожарной службы.
У Джерри Хопкинса есть и совсем другое, гораздо более интересное описание, на которое он просто ссылается, видимо, считая его не слишком достоверным. Эта реконструкция принадлежит Эрве Мюллеру, французскому поп-журналисту, который провел некоторое время с Моррисоном в последние месяцы его жизни. Он действительно звонил на квартиру певца утром, в день его смерти, получив ответ Алана Ронея, что парочка уехала за город на уик-энд. Впоследствии Мюллер опубликовал книгу о Моррисоне, в которой уклонился от подробного описания смерти своего героя, но через некоторое время его изыскания появились на страницах французского журнала "Глоб".
По версии Мюллера, в дни перед кончиной Моррисон ждал партию героина из Марселя (штаб-квартиры "Французской связи", т. е. корсиканской мафии). Джим оплатил эту покупку заранее, это было дорого, но наркотик того стоил, потому что поставщик, кличка которого была Китаец, привозил только "китайский белый" (хорошо очищенный героин из Гонконга). После обычных проволочек, несомненно, сопровождаемых многочисленными извинениями связных мафии в Париже и приступами паранойи в семействе Моррисонов, поступила весточка, что «смэк» (героин) можно получить в обычном месте стрелок Моррисона — Рок-н-ролл Цирке.
Цирк представлял собой пещеру под сводами в доме 57 на Рю-де-Сен, в студенческом квартале Сен-Жермен. Украшенный огромными снимками рок-звезд в цирковой одежде, он был предназначен для воспроизведения модных британских клубов, таких, как Бэг О'Нейлз. Клиентура его была ограниченной, часы работы — от полуночи до рассвета, кухня — американский «соул», дизайн сверхсекретной курительной комнаты — марокканский, а развлечения — помимо танцев под пластинки — спонтанные джем-сейшены заезжих рок-звезд, которым захотелось как следует оттянуться.
Предыдущий менеджер, Сэм Бернетт, вспоминает, что Моррисон приходил каждый вечер. "Каждый раз он был под кайфом или пьяный, в ненормальном состоянии. Его редко узнавали, потому что он разжирел и выглядел на все сорок. Однажды он оборзел, и вышибалы, которые не знали, кто он такой, вышвырнули его на улицу, где его подобрал и отвел на хату французский рок-фан. Проведя таким образом ночь, Джим приглашал всех подряд позавтракать в дорогом бульварном ресторане. Однажды ночью Джим попытался взобраться на сцену в Цирке, но не смог петь, поскольку был слишком пьян. Последние дни своей жизни он провел в мужских туалетах, где происходил дележ наркотиков.
Именно в туалете, по словам Мюллера, Моррисон провел свою последнюю ночь вместе с торговцем наркотиками по кличке Крошка Робер. Передавая дозу, Робер предупредил Джима: "Это не шутка". Джим тут же вмазался и впал в кому. Парочка "друзей Пэм", возможно, какие-то сердобольные вышибалы из клуба, выволокли Джима из туалета и перетащили в соседнее кабаре «Альказар», которое к тому времени было уже закрыто. Здесь они загрузили его в такси и позже положили в холодную ванну, чтобы оклемался.
