Вишневский Борис Лазаревич

Аркадий и Борис Стругацкие: двойная звезда

Автор выражает свою глубокую признательность

Михаилу Амосову, Юрию Флейшману, Владимиру Борисову, Константину Селиверстову, Вере Камше, Андрею Болтянскому, Ольге Покровской, Юрию Корякину, Николаю Ютанову, Владимиру Медведеву и многим другим, благодаря которым эта книга увидела свет.

Отдельная благодарность –

Борису Натановичу Стругацкому, без многолетнего общения с которым о написании этой книги просто не могло быть и речи…

Использованы фотографии

Яны Ашмариной, Людмилы Волковой, Екатерины Шуваловой, Александра Воронина, Дмитрия Кощеева, Юрия Липсица, Сергея Подгоркова, Вячеслава Рыбакова и автора этой книги, а также фотографии из архивов Б.Н. Стругацкого, группы «Людены» и издательства «Terra Fantastica».

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я рано научился читать и всегда читал много. Конечно, как всякий нормальный мальчишка, я любил играть в футбол, гулять с товарищами и ходить в кино. Но тем не менее книги всегда занимали в моей жизни совершенно исключительное место. И конечно же, среди них были какие-то самые любимые, самые дорогие. С течением лет одни «самые любимые» сменяли другие, что вполне понятно. Но были и такие, которые я пронес с собой через всю жизнь, возвращаясь к ним снова и снова. Среди них безусловно и книги Аркадия и Бориса Стругацких.

Мне было 13 лет, когда старшая сестра дала мне прочесть «Понедельник начинается в субботу». И до сих пор эта гениальная книга остается моей самой любимой книгой Стругацких. У нас дома был огромный стол, и когда мы садились обедать, я на протяжении нескольких месяцев «доставал» сестру тем, что командовал, подражая «неудовлетворенному желудочно» кадавру, созданному профессором Выбегалло: «Эй, девка, обрат лей сюда, значить!»…

После «Понедельника» я сразу же понял, что ради любой следующей книги Стругацких буду откладывать дела и недосыпать ночами. Так оно в точности и получилось. А сколько замечательных часов было потом проведено в беседах с друзьями, в пересказах и обсуждениях событий и героев! Думаю, что не ошибусь, если скажу, что книги Стругацких для нашего поколения, родившегося в середине XX века, стали символом, счастливой приметой, одним из самых радостных явлений нашей юности.

Второй моей любимой книгой стала «Трудно быть богом». Когда я читал и перечитывал ее, мне сразу было понятно, что авторы пишут вовсе не о вымышленной стране Арканар, расположенной на вымышленной планете, а о нашей стране, о тех проблемах, о которых не разрешалось говорить иначе как «эзоповым языком», перенося действие в фантастические миры…

С той поры минуло много лет, но книги Стругацких неизменно остаются для меня одними из самых дорогих в домашней библиотеке. Каждый раз, перечитывая их, я обязательно обнаруживаю что-то новое, ранее незамеченное, или связанное с сегодняшним днем. И потому мне было очень любопытно взять в руки книгу о творчестве Стругацких, которую написал мой друг и коллега по «Яблоку», прекрасный журналист Борис Вишневский.

Книгу Бориса я «проглотил» не останавливаясь – настолько меня захватила и история жизни Аркадия и Бориса Стругацких, и размышления Бориса Вишневского о лучших, на его взгляд, произведениях (во многом созвучные моим собственным размышлениям), и многолетняя «серия» бесед автора с Борисом Стругацким, в которых как в «зеркале» отразилась почти вся история нашей страны за последнее десятилетие. Я узнал необычайно много нового о моих любимых писателях – начиная от подробностей их биографии и заканчивая историей создания их книг.

Не сомневаюсь, что книга Бориса Вишневского будет интересна всем, кто, как и я, вырос вместе с произведениями Аркадия и Бориса Стругацких и навсегда остался их поклонником.

С большой радостью представляю ее будущим читателям.

Михаил АМОСОВ,

депутат Законодательного Собрания Санкт-Петербурга, председатель Санкт-Петербургского отделения партии «ЯБЛОКО»

Март 2003 года

ОТ АВТОРА

Если бы 10–15 лет назад кто-нибудь предсказал, что я напишу книгу о братьях Стругацких, – в лучшем случае я счел бы это шуткой. Во-первых, трудно было представить себе написание книги вообще. Во-вторых, еще труднее было представить себе написание книги не по основной – математической – специальности, не имеющей никакого отношения к литературе вообще и к фантастике в частности. А в-третьих, совсем невозможно было представить себе написание книги о людях, мимолетная встреча с которыми – и то представлялась недосягаемой мечтой…

И все же эта книга – перед вами.

Эта книга написана не математиком, переквалифицировавшимся в литературного критика. Хотя такие случаи сегодня нередки – траектории судеб моих сверстников за последнее десятилетие выделывали и не такое. Она написана благодарным читателем книг АБС (это сокращенное «обозначение» Аркадия и Бориса Стругацких давно стало классическим) для других благодарных читателей. Для тех, кто, как и я, свято уверен: братья Стругацкие были всегда, есть и пребудут во веки веков. И главным образом – для поколения, выросшего вместе с Владимиром Юрковским и Иваном Жилиным, благородным доном Руматой и бароном Пампой, Леонидом Горбовским и Геннадием Комовым, Максимом Каммерером и Рудольфом Сикорски, Кристобалем Хунтой и Романом Ойрой-Ойрой…

Впрочем, о поколении – отдельно.

Тем, кто любит Стругацких, – условно говоря, от девяноста пяти до пятнадцати лет: четыре поколения читателей. Но первые два из них – предвоенные, и ничто не могло повлиять на них сильнее Великой Отечественной. Последнее – те, кому сегодня меньше тридцати, – формировалось в горбачевскую эпоху, когда рухнул «железный занавес»…

И лишь для моего поколения – родившегося в первое послевоенное двадцатилетие – фантастика вообще и творчество АБС в особенности стали в значительной мере определяющими в жизни. Годы, когда мы росли, почти точно пришлись на годы правления «дорогого Леонида Ильича»: 1964–1982. Эпоха, последовавшая сразу за хрущевской «оттепелью» и впоследствии названная застойной. Времена разоблачения культа личности, Двадцатого съезда, выноса Сталина из Мавзолея – в общем, эпоха первого «глотка свободы» – остались позади. Как следует почувствовать эту эпоху на себе мы не успели. Правда, не успели и испугаться, когда она закончилась, как предыдущее поколение Великих Шестидесятников. То, которое, с одной стороны, дало нам Сахарова, Окуджаву, Галича и братьев Стругацких. А с другой – за все прошедшие после «оттепели» годы (включая нынешние), они, кажется, так и не смогли заглушить в себе страх перед тем, что вернется то прошлое, которое было пережито в дни молодости, аресты, лагеря, ссылки и допросы…

Мы все-таки были другими – не лучшими, конечно. Просто другими.

В начале пути мы верили в коммунизм – и лишь к его середине начали утрачивать иллюзии: Чехословакия 1968-го и Афганистан 1979-го заставили расстаться с верой в социализм с человеческим лицом.

В начале пути мы верили, что культ Иосифа больше не вернется – и лишь к его середине поняли, что он успешно заменен культом Леонида.

В начале пути мы верили, что гайки отпущены, – и лишь к его середине убедились, что их закручивают снова.

Дабы читатель лучше понял, какое наступило время этак году к 1967-му – если кто не помнит, к 50-летию ВОСР, то бишь Великой Октябрьской Социалистической Революции, как тогда было принято именовать большевистский переворот), – процитирую Бориса Натановича:

«Слухи о реабилитации Сталина возникали теперь чуть не ежеквартально. Фанфарно отгремел смрадный и отвратительный, как газовая атака, процесс над Синявским и Даниэлем. По издательствам тайно распространялись начальством некие списки лиц, публикация коих представлялась нежелательной. Надвигалось 50-летие ВОСР, и вся идеологическая бюрократия по этому поводу стояла на ушах. Даже самому изумрудно-зеленому оптимисту ясно сделалось, что „оттепель“ „прекратила течение свое“ и пошел откат, да такой, что впору было готовиться сушить сухари… Сегодняшний читатель просто представить себе не может, каково было нам, шестидесятникам-семидесятникам, как беспощадно и бездарно давил литературу и культуру вообще всемогущий партийно-государственный пресс, по какому узенькому и хлипкому мосточку приходилось пробираться каждому уважающему себя писателю: шаг вправо – и там поджидает тебя семидесятая (или девяностая) статья УК, суд, лагерь, психушка, в лучшем случае занесение в черный список и выдворение за пределы литературного процесса лет эдак на десять; шаг влево – и ты в объятиях жлобов и бездарей, предатель своего дела, каучуковая совесть, иуда, считаешь-пересчитываешь поганые сребреники… Сегодняшний читатель понять этих дилемм, видимо, уже не в состоянии…»

На наших глазах рассыпалась в прах «оттепель» шестидесятых, вокруг все больше громоздились горы Большой Лжи и фарисейства, сладкие голоса вождей и их «популизаторов» пели о неуклонном приближении к коммунизму и великих достижениях, об отсутствии проблем, более сложных, чем конфликт между новым и старым способами выплавки стали… И все более казалось, что липкая паутина массового оболванивания почти всех отучила думать, спорить и сомневаться в истинах, объявленных вечными и неоспоримыми, что мир вокруг – чудовищен и нереален, все поставлено с ног на голову, ибо черное постоянно называют белым, глупость – мудростью, провалы – победами, а кривду – правдой.

Бороться с нарастающей вокруг духотой, лицемерием и ложью решались не все. Точнее – единицы.

Те, кто решался, – становился диссидентами, подписывал письма и выходил на площадь в свой назначенный час. После чего в лучшем случае садился в психушку, в худшем – в какой-нибудь Мордовлаг.

Те, кто не желал смириться, но не мог или не решался действовать, – искали себе «экологические ниши», отдушины, где мир снова становился нормальным, где разбивались к