«Артисты работали усердно, и потому довольно скоро срепетировали пьесу настолько, что все было ясно, понятно, верно, писал К. С. Станиславский о постановке «Трех сестер». И тем не менее пьеса не звучала, не жила, казалась скучной и длинной. Ей не хватало чего-то. Как мучительно искать это что-то, не зная, что это! Все готово, надо бы объявлять спектакль, но если пустить его в том виде, в каком пьеса застыла на мертвой точке, успеха не будет. А между тем мы чувствовали, что есть элементы для него, что для этого все подготовлено и не хватает только магического чего-то. Сходились, усиленно репетировали, впадали в отчаяние, расходились, а на следующий день опять повторялось то же самое, но безрезультатно». Пьеса «не звучала», «не жила», ей не хватало «чего-то». Далее Станиславский рассказывает, что во время одной из мучительных репетиций произошел интересный случай. В отчаянии и режиссер и актеры перестали репетировать. Наступил упадок энергии, который, как подчеркивает Константин Сергеевич, является началом деморализации. Это очень сильное выражение, не будем забывать, что речь идет о коллективе Художественного театра, о репетициях пьесы А. П. Чехова, который очень волновался за судьбу своей пьесы и которого любили актеры и режиссеры, любили и понимали, чем будет для Чехова неудачная постановка «Трех сестер». И вот - угроза деморализации. И вдруг кто-то «стал нервно царапать пальцами о скамью, пишет К. С. Станиславский, отчего получился звук скребущейся мыши. Почему-то этот звук напомнил мне о семейном очаге; мне стало тепло на душе, я почуял правду, жизнь, и моя интуиция заработала. Или, может быть, звук скребущейся мыши в соединении с темнотой и беспомощностью состояния имел когда-то какое-то значение в моей жизни, о котором я сам не ведаю. Кто определит пути творческого сверхсознания! По тем или другим причинам я вдруг почувствовал репетируемую сцену. Стало уютно на сцене. Чеховские герои зажили».
